Сочинение
года.
Стихи

                       
                           ***

В бараке зарешеченном томимый 
Печалью скорбною о вольности, угрюм, 
Влачил судьбу законом невзлюбимый, 
Душой изъеденный безнравственностью тюрьм.

И мнением общественным презренный 
Он, в силу поражения в правах, 
За отклонения от принятых воззрений 
Был заклеймен, как всей морали враг.

Так был снедаемый бог весть каким пороком 
С другими -тоже всякими «бог весть»-
В суде определенным ему сроком 
Лишен лица.
Зэка. И сказ тут весь.

И сотни тысяч зачехленных в робу 
Глядятся, как единый организм.
Под жестким взглядом стражника попробуй. 
Попробуй прояви антагонизм.

В том бьется организме каннибалья, 
И воровская кровь, и торгашей; 
Что «пассажир» случайный, что каналья, 
Нет разницы для стражи и для вшей.

Нет разницы, как видно, депутату
(В трамвае он лишился 100 рублей); 
О заключенных Сталина цитата
Из «белых пятен» всех других белей.

Треклятая ГУЛАГова система!
(Пени.. .тенциарная, стыдливо так сказать.)
Когда оскомину набила эта тема
Вам, непытавшимся систему разжевать?

В бараке зарешеченном, в бараке 
Несут свой крест живущие во мраке.

                                                         
                     

В зверинце вдоль дорожек звери в клетках. 
(Амбициозности в моём рассказе нет). 
Мартышки строят рожи и на ветках 
Друг с дружкой задираются чуть свет.

Здесь хищный контингент разнообразен - 
От мелкой твари до свирепых львов.
Их распорядок дня обезображен 
При голосе решающем ослов.

Печальней нет и нет жилья презренней. 
(То плачет, то смеётся птица-сыч.)
Увидит тот, в ком сохранилось зренье:
Зверинец этот - боль земная. Бич!

Знакомьтесь: волки.
Как волкам живётся,
Когда с дверей засовы не сорвать?
Нет тех, кто послабее, им неймётся
По злобе своей ближнего сожрать.

Шакалы, рыси, дикие собаки... 
Им собственная шкура - тяжкий плен. 
Не оттого ли слышится во мраке 
Противное рыдание гиен?

Не оттого ли крик нечеловечий
В ночи воображение разит?
Здесь редко кто без шрамов, без увечий,
И пуля трём из пятерых грозит.

А как иной раз жрут тут изощрённо, - 
Удаву мыши сами лезут в пасть. 
Зверинец я рисую упрощённо...
Не дай вам Бог хоть раз сюда попасть!

Изведать сущность суть-по-сути стаи, 
Тухлятиною голод утолять
И, плеть и шомпол грызть когда устали,
В бессильной злобе зубы оголять.

Не приведи Господь попавшим в клетку 
Утробной ненавистью к сторожу страдать 
И от далекого пещерного что предка 
Звериного осталось оправдать.

Сыч надо мной то плачет, то смеётся...
Следы от плети глубже, и красней... 
Неужто  речь опять на рык сорвётся?
…Мне с каждым днём страшнее за людей.


                       ***

Поверишь тут, что золото ржавеет.
И что алмаз крошится под стеклом.
Такого  здесь в мозги порой навеет, -
Не выразить ни в прозе, ни стихом.

Неясные обрывочные мысли
У слова зависают на краю;
Сквозь жалюзи морщинистая высь мне
Отмеривает солнечных краюх.

Отмеривает пайкою,  на сутки
Лишь полглотка,  всё остальное – тьма.
Как хлеб во сне болит в пустом желудке,
Изводит так рассеянность ума.
Тюрьма…

              
                      
                          ***
                                  
           Контролёру ростовского СИЗО
                        старшине  ВВ Клавдии N.  

То засвидетельствуют стены каземата,
Тому свидетели и норов мой, и нрав:
Скорее с губ сорвётся слово мата, 
Но нет, не лесть – отрава из отрав.

О женщина! Не оскорбят жеманством
При встрече с Вами мускулы лица, - 
Они, бывает, в сатанинском танце
Так бьются, будто пьяным напился.

И взор мой, заискрившийся нелипко, 
Об Ваш споткнётся мимолётный взгляд…
А мне достаточно одной Вашей улыбки, - 
Так скорбные мои уста болят.

Мне доставляет счастие, не скрою, 
Не часто пусть,  но всё же видеть Вас, - 
В глазах умоюсь Ваших и не скоро
Я вспомню, какой год, который час.

             

                       ***

                  Фельдшеру ростовского СИЗО
                  лейтенанту  ВВ Валентине N.

Милый доктор, в Вашу смену
Я всегда ужасно болен,
Какой орган не задену, - 
Заливает потом поры.
Голова идёт всё кругом,
Не доходит воздух к лёгким…
Милый доктор, будьте другом,
Чтоб страданья стало лёгки,
Дайте зелья мне забыться,
Видеть сон обыкновенный,
Или яду отравиться, -
Пусть засохнут мои вены.
Черти чёртовые свяжут
Их петлёю  (да потуже!), 
Труп повесят мой и скажут:
- Доктор, а ему всё хуже.

                                                

                 АГОНИЯ

Сяду за стойку, выпью вина…
Бармен, шампанского, девок сюда!
Эх, разгулялась от скуки душа, -
Вот эта рыжая, ох, хороша!
Пейте, пляшите, чёрт побери!
Бармен, ещё вина ящик тащи!
Рыжая, сделай страстный чарльстон, -
Рвётся на гульфике синий бостон.
Женские груди, пьяный бедлам…
Разве гулять так вам, фраерам?
…Давеча замер кассир на ноже, -
Ждут меня нары, ждёт КПЗ.

                                                   
 МАКОВЫЕ ГОЛОВКИ

Мы головки подрезали
 нежно так…
И по каплям собирали 
опий-мак.
Нас кумарит, 
дрожат пальцы, 
шприц дрожал;
И от зверского прихода
Стас упал.
Хоронить его не будем, - 
пусть лежит.
А подружке его скажем,
что он спит.
Пусть лежит, людей пугает, -
нар-ко-ман!
…Посмотрите, это будет
и всем нам.
                                   
                                                     

        В КАРЦЕРЕ

Зарешёчены окна и двери,
Пол бетонный, бетонный «пенёк».
В зоопарках содержатся звери
Милосердней тебя, паренёк.

На день к стенке прикручены нары,
Круглосуточно «фикус» горит,
Да санузел, ворчун этот старый, 
Всё по фене своей говорит.

Раньше с кашею было построже,
А теперь по три раза – изволь.
Никого тут не врежешь по роже, 
Не наступит никто на мозоль.

Вот прохладно чуть-чуть, -  дрожь по коже, - 
Френч и шкары, - как будто раздет.
…Исправляться я начал, похоже, -
Очень плохо мне здесь без газет.
                                                   

                      *   *   *

В вольере, зевая, лениво слонялись
Свободные прежде и гордые львы;
Их буйные некогда гривы свалялись
Под тенью нейлоновой жесткой листвы.

Свобода свободой. Неволя неволей.
Кошачья порода. Мяуканье. Рык.
И был обречен жить одной с ними долей
Собрат их по плоти, который привык

В саванне бескрайней охотой кормиться.
Смотритель при виде его забывал,
Кормил ли животных, давал ли напиться,
И рев недовольства все чаще звучал:

«-Ломают не плети, - ломаются кости.
Судьба нам такая. И мы здесь не гости.
Он воле господской решил возражать.
Смотри-ка, гордец!  Взять его и сожрать».

Сожрать не сожрали. Но тело терзали.
А что есть такое телесная боль,
Когда нет прорехи в холодном металле
Высокой ограды, что есть тогда боль.

Один во всем мире (ему так казалось)
Под сеткой вольерною лев умирал.
Но, видимо, так бы строка не слагалась,
Когда бы никто его муку не знал.