Блог ведет Ната Денисенко

Посвящается Саше М. Хмурое осеннее утро встретило меня у подъезда чужого многоэтажного дома, где я вот уже три месяца снимала квартиру. Поежившись от налетевшего вдруг порыва ледяного ветра, я неторопливо пошла к автобусной остановке, засунув руки в карманы и сжав их в кулаки. Мне ни капли не хотелось сегодня учиться, и я бы спокойно могла найти много самых разных причин не пойти в институт, но одиночество, с недавних пор поселившееся в моём скромном жилище, сначала было желанным и дорогим гостем, а затем постепенно превратилось в опасного и очень хитроумного врага. Тяжко и невыносимо больно стало вставать утром с кровати, ступать босыми ногами на холодный пол и медленно идти на кухню, где никто не скажет «Доброе утро, доченька!» и не похлопает ласково по спине. Я почти забыла, как это – быть дома. Быть в семье. По дороге мне встретились мальчик с девочкой, очевидно, брат и сестра. Сестра, ненамного старше своего брата-первоклассника, несла его сменку, а он крепко держал её за руку. То, что мальчик учится именно в первом классе, было понятно сразу. Это такой особенный тип малышей: всегда в строгой школьной форме, с огромным цветным рюкзаком за спиной и с невероятно серьёзным и деловым видом. - Привет, - негромко сказала я. - Привет, - сразу заулыбался мальчишка, а девочка, немного подумав, ответила: - Здравствуйте! - Это твой брат? – спросила я у девочки. Она кивнула. - Так напоминает мне моего… - Ну ладно, мы пойдём, нам в школу пора, - ответила девочка. – До свидания! - Пока! – сказал мне малыш. - Береги его, - прошептала я девчонке. Сестра кивнула, взяла за руку своего братишку и снова повела его по тротуару. Они прошли несколько метров, ещё не успели повернуть за угол дома, к школе, и мальчишка, обернувшись, весело помахал мне рукой, как будто знал меня всю жизнь. Я махнула ему в ответ и побежала к остановке, на ходу вливаясь в толпу раздражённого утреннего народа. Все жёлтые неудобные маршрутки битком – и не было никакого желания присоединяться к толпе и стоять, согнувшись в три погибели. Зато неподалёку устроился почти пустой трамвай, который все избегали за его нерасторопность и медлительность – люди привыкли к безумному темпу большого города и рассчитывают попасть в нужное место как можно быстрее. Двери трамвая были раскрыты и как бы говорили, словно извиняясь за него: «Ну что, друг, залезай! Мы не обещаем, что ты успеешь вовремя, но всё же с комфортом довезём тебя до метро!». Я решительно залезла в трамвай и уселась на удобном местечке у окна в самом конце вагона, откуда обычно труднее всего вылезать. Ещё пару минут мы постояли и затем покатили. Я думала поспать, но почему-то не хотелось. И я стала просто смотреть по сторонам, на людей. Напротив меня бабушка читала свежую «Комсомольскую правду», мужчина с внушительным дипломатом задремал, женщина, отчего-то напомнившая мне маму, что-то вязала, девчонка, светловолосая и кудрявая, так же, как и я, примостилась у окна, с томиком Сергея Есенина в руках, недалеко от меня стояла влюблённая парочка, и они крепко держались за руки… … А почти у сиденья водителя, прижавшись спиной к двери, стоял мой родной брат Сашка, который умер два года назад. Я зажмурила глаза, да так, что темнота передо мной заиграла радужными кругами, потом снова открыла их. Но Сашка всё так же стоял. Он не был ни привидением, ни игрой моего воображения, ни даже воспоминанием, а настоящим живым человеком. И почему-то вдруг всё вокруг стало совсем неважным и далёким от меня, и появилось такое полузабытое детское ощущение, что время вокруг остановилось, и только ты один сейчас можешь действовать. Я поняла, что мне нужно позвать брата, окликнуть его, но в то же время я боялась, что он исчезнет, опять покинет меня. Мне хотелось и обнять моего Сашку, и вечно смотреть на него. Брат был одет в те же вещи, в которых он уезжал из дома с диагнозом «воспаление лёгких», оказавшимся непоправимой врачебной ошибкой. В белом свитере, который я связала ему в девятом классе на Новый Год. Только теперь у брата не было того измождённого лица болезнью лица, сейчас он был самым обычным и здоровым парнем. Как будто бы не лежал в коме три дня. Как будто бы и не умирал. … Тогда было третье июня. Солнечно и тепло. Был мой день рождения. Я собиралась поехать к Сашке в больницу и отметить вместе с ним. Просто посидеть рядом и посмотреть на него. Тогда уже врачи поменяли свой вердикт на язву, а вскоре и это подозрение отпало – у Сашки нашли какое-то врождённое заболевание крови, и было вполне излечимо, если бы его выявили чуть раньше… На кухне сидела мама. Она даже не посмотрела на меня и когда повернулась, я поняла по её мокрому лицу, что случилось что-то непоправимое. Почему-то так бывает: достаточно просто посмотреть человеку в глаза, и всё становится ясным. Без слов, без объяснений. Она часто в последнее время плакала, но в тот момент её глаза были наполнены невыносимой материнской болью. - Что случилось? - спросила я, хотя и знала ответ. - Саша умер… Я стояла и долго-долго смотрела на маму, у неё с Сашкой глаза-копии, светло-светло голубые, а у меня синие, с зелёной каймой по краям, в папу. По маминому лицу текли слёзы, и я бросилась к ней, обняла, и так мы с ней сидели на кухне, успокаивали друг друга и думали о Саше, сыне и брате, которого уже нет. И мы с мамой яростно отталкивали от себя мысль, что нам придется с этим смириться. Смириться – для любящего сердца страшнее всего. Ты можешь затопать ногами, закричать, что так нечестно и несправедливо, но ничего всё равно не изменится. Нужно смириться, пережить, вынести это тяжёлое испытание, наконец. Но сердце так не может и не хочет. И когда ты уже почти совсем смирился, оно всё равно думает по-другому. Господи! Я вскочила с сиденья и больно ударилась коленями. Меня застигла врасплох моя привычка забираться в самые дальние и укромные места. Женщина, сидящая рядом со мной, в испуге быстро развернулась в проход, и я со всего маху вылетела к задним дверям и побежала вперёд. Двери трамвая открылись, и Саша вышел. Я рванулась вперёд, как вдруг меня за плечи схватили чьи-то цепкие руки. - Да отпустите же! – крикнула я. - Девушка, а ваш билет? – обладательницей рук, как всегда некстати, оказалась контролёр. - М-м-м, извините…, - я полезла по карманам, ища билет, руки нещадно тряслись, из куртки посыпалась мелочь для маршрутки. – Ну, где же ты, где же ты? Билета не было. Рука нащупывала лишь резервные сто рублей и носовой платок. Конечно! Откуда у меня может быть билет, если я всегда езжу на маршрутке! - Вот, возьмите! – и я без раздумий сунула ей мои последние сто рублей и кинулась дальше по проходу. Двери уже закрылись. Люди шарахались от меня, но мне было всё равно. Мне нужен был только Сашка. - Куда? А штраф выписать? – кричала мне вслед контролёрша. Я добежала до водителя: - Пожалуйста, пожалуйста, откройте двери… Я должна выйти. Водитель непонимающе посмотрел на меня, оглянулся назад, ища поддержки со стороны контролеров и пассажиров. А время уходило. И мне не хотелось опять смиряться. Девушка с томиком Есенина попросила водителя: - Откройте, пожалуйста. Она просто не успела. У меня по щекам потекли слёзы, и я шёпотом снова попросила: - Пожалуйста, там мой брат. Он мне очень нужен. И двери открылись. Я спрыгнула прямо в лужу и никогда ещё так не радовалась, что ноги промокли насквозь. Брат неспешно, но уже довольно далеко от меня шёл по тротуару. Я побежала, выкинула на ходу белый шарф, который бил по бокам. Саш, ну постой же, пожалуйста, Саша! Чувствую, что ещё немного, и я сойду с ума, если ещё до сих пор не сошла. Что-то случилось сегодня на этой планете. Брат так рядом и так далеко от меня. Он идёт своей самой обычной походкой – в любой толпе я бы без проблем узнала его со спины – и глядит по сторонам. Как всегда. - Саша! И он обернулся. Я надеялась на всё: на то, что обозналась, на то, что брат вдруг исчезнет, растворится в воздухе. Но он просто стоял посреди улицы и улыбался мне. Я налетела на него, обняв так крепко, что брат покачнулся. Тёплый, родной, живой. Мой брат. - Саш, как же так? Откуда ты? – лепетала я, размазывая слёзы по щекам. Саша гладил меня по голове и шептал: - Родная моя, сестрёнка… - Ты вернулся? – спросила я, хотя и знала ответ наверняка. Брат мягко отстранил меня и ответил: - Нет. - Но почему? – закричала я и вдруг всё поняла. Он не вернулся. Его уже нет. Ни для кого не бывает исключений. Никогда. И всё-таки несправедливо, по-моему, было забирать человека, когда он только-только стал взрослым. Несправедливо, потому что человек этот хотел сделать что-то, что-то изменить в мире к лучшему. И у него были для этого все возможности и огромное желание. Несправедливо, потому что он нужен своим близким, маме и папе, своей глупой младшей сестрёнке. - Нечестно, Саш. Ты нужен мне. Я так не могу. Все против меня. Что-то случилось со мной после твоей смерти, и я уже не я. И мама с папой тоже. Сашка грустно улыбнулся, совсем так, когда говорил мне о чём-то серьёзном: - Ты нужна родителям. Я никогда не хотел, чтобы моя сестра уходила из дома. Особенно из-за меня. Ведь смерть не только испытание для вас, но и для тех, кто больше никогда не сможет ходить по этой земле. Все мы надеемся, что не будем забыты, что останемся навеки в ваших душах, потому что душа бессмертна и надёжнее памяти. Мы надеемся, что будем видеть на ваших лицах не только скорбь по потере, но и радость, счастье. Для нас это очень важно. - Но… родители… стали реже смотреть на меня, разговаривать со мной, отводили глаза. Каково мне было жить с ними, когда наша дружная семья развалилась? Нас же всегда было четверо! Четверо, понимаешь? Они на меньшее количество никак не могли согласиться! Ни они, ни я так до конца и не могли смириться, что тебя больше нет. Папа. Он стал задерживаться на работе допоздна, приходил только ночью, пил чай и смотрел в окно, а утром снова уходил. Мама. Она убрала все твои вещи, она часто плакала, не разрешая мне себя утешить. Мы перестали друг с другом разговаривать, думая, что нам всем так будет легче. А один раз в подъезде я услышала, как две соседки, шушукаясь между собой, сказали, что лучше бы я умерла вместо тебя – ведь ты и учился лучше и маму больше слушался и, вообще, всегда был примером для всех ребят с нашего двора. Да и я старалась быть похожей на своего любимого брата и во всём на тебя равнялась только на тебя. Казалось, что всем противно от моего существования. Мне стало стыдно оттого, что я живу на этом свете, дышу воздухом и совершенно не способна что-то изменить, а тебя больше нет. Сашка покачал головой: - Нет, родная, это нет так. А я подумал, что ты уже совсем взрослая. Когда я умер, я стал думать о своей судьбе, о вас, и почему же это произошло именно со мной. Я не находил ответа на эти вопросы, это очень мучило меня, и я видел, как трудно приходится вам. Тогда я решил смириться со своей смертью. Я понял, что ты теперь живешь за нас двоих и, приняв в себя меня живого, должна стать немного лучше и сильнее, чем была раньше. Я хотел, чтобы ты запомнила и усвоила от меня только самое хорошее и самые правильные идеи. Тогда моя смерть ни в коем случае не будет напрасной. Прежде всего для меня. Моя сестра воплотила меня в жизнь – значит, я никогда не потеряю связь с миром. Ничего в этой жизни не происходит просто так. - Саш, там в трамвае я подумала, что ты вернулся навсегда. - Это было бы неправильно – нарушить все существующие законы. Да и это невозможно. В живых я навсегда остаюсь в прошлом. Рядом загремел трамвай. Сашка весело улыбнулся мне и сказал: - Поезжай домой. Мама с папой тебя ждут. И я снова обняла Сашку. - Залезай в трамвай… И брат затолкнул меня вовнутрь. - Позвони родителям, - успел прошептать он, прежде чем двери закрылись. Я прижалась носом к стеклу, пока брат махал мне рукой на прощание – самый обычный парень на свете, провожающий свою младшую сестру. И мне стало намного легче и радостней на душе, и я смотрела на него, пока он не исчез за поворотом. Теперь я точно знала, что хоть брата и нет в живых, но он по-прежнему со мной рядом. Я смирилась. Потому что я не одна. Домой, в детство. Туда, где мама с папой. И Сашка. Я достала телефон и впервые за месяц позвонила маме. За окошком, на мокрой улице, яркой от осеннего солнца, белой лентой на асфальте промелькнул мой брошенный шарф.