Классный журнал

Игорь
Мартынов

Денежность

Баксы, грины, капуста… бундесы, бабки, овес… мякоть, финашки, волобаны… цуцы, монеты, воздух… ах вы, лимончики, мои лимончики… Как пестреет, как расцветает и оживает словарный запас великого и могучего, едва коснувшись денег! Тем паче — под конец календаря, когда строчатся финансовые отчеты, иссякают лимиты, выдаются ордера на аресты. Когда инфляция, прилипчивая как инфлюэнца, все цепче сжимает и без того не вполне еще тугие кошельки рядовых потребителей и то один, то иной элемент борщевого набора выпадает из поля досягаемости близоруких зарплат. Но никакие такие цены не в силах поколебать художественную бесценность денег: на них базируются сюжеты, интриги; их — пусть даже «бешеных» — вожделеют главные герои, к ним стремятся по осколкам разбитых девичьих сердец и дорожным ухабам. Ради денег, теряя колеса, летит тройка Чичикова и накручивает километры на покрышки «Антилопа» великого комбинатора. Ключевые сцены русской классики завораживают несметностью задействованных ассигнаций. Вот Настасья Филипповна со стотысячной пачкой:

«— Ну, так слушай же, Ганя, я хочу на твою душу в последний раз посмотреть; ты меня сам целых три месяца мучил; теперь мой черед. Видишь ты эту пачку, в ней сто тысяч! Вот я ее сейчас брошу в камин, в огонь, вот при всех, все свидетели! Как только огонь обхватит ее всю — полезай в камин, но только без перчаток, с голыми руками, и рукава отверни, и тащи пачку из огня! Вытащишь — твоя, все сто тысяч твои! Прочь! Все прочь! Мои деньги! Я их за ночь у Рогожина взяла. Мои ли деньги, Рогожин?

— Твои, радость! Твои, королева!

— Э-эх! — крикнула Настасья Филипповна, схватила каминные щипцы, разгребла два тлевшие полена и, чуть только вспыхнул огонь, бросила на него пачку.

…Князь наблюдал грустно и молча».

Перенесемся в Москву советскую, на сеанс черной магии:

«Сидящие в партере повернули головы. На галерее какой-то смятенный гражданин обнаружил у себя в кармане пачку, перевязанную банковским способом и с надписью на обложке: “Одна тысяча рублей”.

— Сыграйте и со мной в такую колоду, — весело попросил какой-то толстяк в середине партера.

— Авек плезир! — отозвался Фагот, — но почему же с вами одним? Все примут горячее участие! — и скомандовал: — Прошу глядеть вверх!.. Раз! — в руке у него показался пистолет, он крикнул: — Два! — Пистолет вздернулся кверху. Он крикнул: — Три! — сверкнуло, бухнуло, и тотчас же из-под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки… Всюду гудело слово “червонцы, червонцы”, слышались восклицанья “ах, ах!” и веселый смех.

— Ну что же, — задумчиво отозвался мессир, — они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их».

Заглянем в современную, а может быть, и будущую классику: и там в основе деньги, хотя основа эта эфемерна и неуловима, как у Пелевина заведено:

«— Гламур — это секс, выраженный через деньги, — сказал левый динамик. — Или, если угодно, деньги, выраженные через секс.

— А дискурс, — отозвался правый динамик, — это сублимация гламура.

— Тогда, — продолжал левый динамик, — скажем так: дискурс — это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет.

— В предельном случае секс может быть выведен за скобки гламурного уравнения, — сказал правый динамик. — Деньги, выраженные через секс, можно представить как деньги, выраженные через секс, выраженный через деньги, то есть деньги, выраженные через деньги».

И если когда-нибудь денег вообще не будет, известно, где всегда найдется заначка: в родной словесности. Где же еще.   


Колонка Игоря Мартынова опубликована  в журнале "Русский пионер" №106. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".