Классный журнал

Александр
Рохлин

Записки путешествующего в Крым в поисках Перепелиной страны, спящего в воде Медведя и пионерской свободы

Дайте мне 47 тысяч рублей, пожалуйста. Серебром, конечно. И в ценах 1900  года. Я даю честное слово, что потрачу их с умом. Во-первых, куплю себе собрание сочинений Андрея Платоновича Платонова в восьми томах. А во-вторых, построю на берегу Черного моря, в районе деревни Гурзуф, город-сад, курорт не хуже Баденвейлера, будь он неладен. Есть завязки с отдыхающим здесь Антоном Павловичем Ч., он по-соседски, пока еще не уехал помирать в этот Баденвейлер, напишет мне забойный рекламный текст. И дело в шляпе.

Ольга Леонардовна, конечно, просто обязана была ревновать Антона Павловича к Ольге Михайловне. Он имел неосторожность часто бывать у О.М. на правах желанного гостя и признаться, что «Ольга Михайловна настолько хороша собой, что даже страшно». И она была не какой-нибудь несчастной дамой с собачкой на курортном бульваре, а настоящей королевой курорта, в самом буквальном смысле этого слова — хозяйкой и единовластной правительницей. Она же сама его и построила, будучи не просто невероятной русской красавицей, по словам Ивана Алексеевича Бунина, но и невероятно успешной предпринимательницей и просто умницей — по словам всех ее знавших. А список знавших чрезвычайно велик. Мнению господ Суриковых, Коровиных, Шаляпиных и проч. можно доверять. А начиналось-то все с сущего пустяка, с тех самых 47 тысяч рублей серебром, которые выдающийся русский инженер-мостостроитель и гражданский муж Ольги Михайловны Владимир Ильич Березин заплатил за учас-ток земли от Гурзуфа до Аю-Дага.

Все это связано с открытием, которое я сделал на днях, важности, прямо скажем, необычайной. В какой области наук лежит мое открытие, ответить не берусь, поскольку никаких наук я не знаю. Догадываюсь, что где-то на стыке сразу нескольких: географии, филологии, истории, культурологии и проч., и проч. Я заметил следующее. Выражение «идти на все четыре стороны», при всем многообразии возможностей, в стране России имеет четко определенные границы. Выходить за которые то ли запрещено самоцензурой, то ли исторически не получается. Да уже и не хочется. Убираем за скобки вненаучную сказочность: «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо — голову сложишь…» В нашем случае на восток идешь за новой землей и богатством. Там же Сибирь, Китай и Индия. На запад ходишь воевать с Европой или любить ее нежно в промежутках между войнами. На север идешь Бога искать и чистой жизни подражать у заволжских и соловецких жителей. А вот на юг… Южные дороги для нас совершенно особенные. Я утверждаю, что именно по трактам, устремленным в вольные донские степи и манящие черноморские земли, родилась и расцвела великая русская литература. Словно ее больше всего притягивало не богатство, победы и молитвенные бдения, а тепло неведомых курортов и морей. Холодно в России, вот и тянет ее на юг. Очень просто.

Смотрим за МКАД, от Москвы вниз по карте. Вот они, родные, все здесь — на трассе М-4 «Дон» колонной собрались. Толстой и Лесков — тульские, Тургенев, Тютчев, Фет — орловские, Бунин, Маршак, Веневитинов и Платонов — воронежские, Чехов, Шолохов, Корецкий — донские и ростовские. И в Тавриду мы въезжаем во всеоружии, с мечом и щитом имен и фамилий, словно нам всем здесь встреча заказана друг с другом. Это о чем-то говорит? Говорит. Но о чем, я пока еще не понял. Не умею делать сразу два открытия подряд.

Однако въезжал я в Тавриду, на автодорогу «Таврида», с самым победоносным тавро-видом. Словно мне уже пообещали Нобелевскую премию по литературе. Я ехал по следам Антона Павловича, Ивана Алексеевича и иже с ними навстречу прекрасному и неведомому кусочку земли, на котором растет вольная Перепелиная страна. Все они приложили руку к ее созданию, хотя и не догадывались об этом.

А пока я мчался вольным ветром по крымской степи, чувствуя себя первопроходцем. Раньше путешествие от Керчи до Севастополя занимало до полусуток и напоминало движение караванов с верблюдами, волами, ослами, а также повозками, кибитками, телегами и криками погонщиков всего этого нетороп-ливого хозяйства. И требовалось внимательно смотреть под ноги своему верблюду или ослу — как бы не задавить кого или самому не быть задавленным. Новая «Таврида», скорее, похожа на полет в космосе, по крайней мере, таким его рисуют в кино — быстрым, не имеющим границ и совершенно пустым. Крымские холмы и горы — лишь планеты, проплывающие мимо глаз тавронавта. Под ноги смотреть нет надобности. Есть подозрение, что и штурвал можно из рук выпустить, ничего страшного не произойдет.

И так до самого Понта Эвксинского, до появления дурманящего запаха соли, плывущего в воздухе, звука прибоя и шагов А.С. Пушкина по гурзуфской тропе, которая чуть позже, двести лет спустя, будет названа его именем.

Где же строить фешенебельный курорт для фешенебельной жизни, как не в Гурзуфе? Пусть мне завидуют. Не имея ни образования, ни заслуг, ни высокого происхождения и тем более копейки за душой, я оказался там, где только благородные господа отдыхать изволили с 1903 по 1917 год. Русская фешенебельная жизнь до обидного короткая. Это отчасти примиряет мое неблагородное происхождение с ихним благородием. Но обидно-то все равно. Могли бы растянуть удовольствие.

А теперь я тут стою один, на ступеньках курзала «Казино» — курортного дворца инженера Березина и Соловь-евой, в котором даже спустя сто лет жизни с разорением, пожарами, восстановлением в стиле другой эпохи все равно угадывается мавританская роскошь. И я, восхищенный до немоты увиденным, понимаю, что сама идея курорта должна быть только такой: исключительно дорогой, изысканно роскошной, недосягаемой или редко достижимой, женственно прекрасной, она должна быть воплощенной мечтой. И только тогда она жизнеспособна. И все то же самое я могу сказать об идее литературы. Здесь обе они встречаются в счастливом союзе.

Владимир Ильич и Ольга Михайловна много и счастливо путешествовали по Европе, объездили Германию, Италию, Лазурный берег, Испанию. Все видели и пробовали на себе. На Пасху 1886 года, будучи в Севилье, Ольга Михайловна получила от пораженных севильчан первый приз за красоту, а после корриды бросила тореадору кучу золотых монет. Супруги задумывали свой курорт как русскую Ривьеру и настолько были заряжены на успех, что даже неожиданная смерть инженера Березина в Парижской лечебнице в 1900 году не остановила общего порыва. Ольге Михайловне перешла основная часть состояния мужа — около 10 миллионов золотых рублей. Через три года о курорте Суук-Су под Гурзуфом узнала вся просвещенная публика Российской империи.

И кто бы вы думали приложил руку к этой известности? Антон Павлович и Иван Алексеевич. Трудно представить себе более анекдотическую связь великой русской литературы с русским же капиталом. Но она здесь явно присутствует. Чехов стал гостем курорта Ольги Михайловны еще в 1900 году, когда только купил в Гурзуфе «кусочек берега с купанием и Пушкинской скалой». А в апреле 1901 года он угощал Бунина завтраком в ресторане строящегося курорта Суук-Су, о чем сохранилась удивительная чеховская запись. Он не дал Ивану Алексеевичу расплатиться, а по возвращении в Ялту прислал ему счет: «Господину Букишону (французскому депутату и маркизу)

Израсходовано на вас:

1 переднее место у извозчика

5 бычков а-ля фам натюрель

1 бутылка вина экстра сек

4 рюмки водки

1 филей

2 шашлыка из барашка

Салад тирбушон

Кофей

Прочее

Итого 27 руб. 75 коп.

С почтением Антон и Марья Чеховы, домовладельцы».

Но это далеко не все. Дружественная связь курортной королевы Ольги с Антоном Павловичем только крепла. Ольга Михайловна часто откликалась на многие чеховские проекты в делах народного просвещения и здравоохранения, жертвовала самые разные суммы на благотворительные нужды, о которых ей сообщал Антон Павлович. Гостем курорта он был постоянным и желанным. Но и Ольга Михайловна не тушевалась перед чеховским гением, обладая характером прямым и непосредственным. Она сама с удовольствием ходила в гости к Чехову, просиживала там часами и откровенно мешала работать над «Вишневым садом». На что Чехов жаловался в письмах жене Ольге Леонардовне. «Вчера была у нас высокая Ольга Михайловна, говорила о любви, обещала прислать сельдей… Вообще, очевидно, без Ольги Михайловны мне жить никак нельзя…»

И именно этой королевской непосредственности и бесцеремонности мы обязаны следующим анекдотом. К концу июля 1903 года в имении Соловьевой была завершена постройка курортного дворца и четырех новых гостиниц. Предстояло официальное открытие курорта Суук-Су. И Ольга Михайловна, ни чуточки не сомневаясь, наметила Антона Павловича Чехова в сочинители… рекламы. Так ему и объявила за кофием, мол, напишите мне, любезный Антон Павлович, такое забористое объявление в газетах, «чтобы действительно было замечательно». И чтобы вся Россия узнала. Смущенный Чехов клялся, что никогда этим не занимался. На что несгибаемая Соловьева, смеясь, воскликнула: «Тоже, ей-богу, вы скажете! Самый замечательный писатель, и вдруг не может! Кто же этому поверит?»

И Чехов сдался. Объявления, написанные рукой автора «Вишневого сада», печатались в газете «Крымский курьер» и в путеводителе по Крыму за 1903 год. Желаете почитать малоизвестного Чехова? Пожалуйте:

«…на Южном берегу Крыма, в 15 минутах ходьбы от Гурзуфа открывается новый курорт Суук-Су. Идеальные условия жизни. Парк, виноградник, морской берег с пляжем, ванны, русская баня, молочная ферма, водопровод, канализация и проч. Почта, телефон с Ялтою, электрическое освещение, лодки и экипажи для прогулок, регулярное сообщение с Ялтою экипажами и паровыми катерами. Справки дает контора курорта…»

Чехов написал объявление. Русская литература легким росчерком пера дала жизнь удивительному месту, и, можно смело сказать, она определила будущее этого кусочка курортного берега на сто лет вперед.

Ибо и сегодня, даже больше, чем когда-либо ранее, каждый рожденный в СССР знает это место. Ибо современное имя ему — лагерь «Артек».

Странное чувство, похожее на восторг царя-самозванца, испытывал я, стоя над морем, имея за спиной соловьевские курортные гостиницы, отреставрированные с первоначальным блес-ком и роскошью. По этим лестницам, паркам, набережным, оливковым рощам прогуливался весь цвет русской культуры, писатели, поэты, художники, музыканты — все, кому довелось жить в России в начале XX века. Федор Иванович Шаляпин купил у Ольги Михайловны принадлежавшую ей скалу у самой кромки воды. И мечтал построить там замок искусств. А она его долго мурыжила с оформлением покупки: эмир бухарский тоже претендовал на скалу. Не успели ни тот ни тот. После 20-го года бонзы новой власти с законным (незаконным, конечно) удовольствием отдыхали в национализированном поместье Соловьевой, уехавшей на последнем пароходе во Францию. А потом на берегу, который местные жители называли перепелиным берегом из-за обилия гнезд этих птичек, однажды летом голодного 25‑го года вдруг выросли четыре убогих солдатских палатки, и восемь десятков мальчишек и девчонок из центральных регионов страны жили на берегу теплого моря и лечились от туберкулеза. И уже потом — взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих, — здесь вырос самый знаменитый пионерский лагерь страны и до сих пор самый большой детский лагерь в мире.

И тут я, не пионер и ни разу не Шаляпин, не партийный бонза, не заморский захватчик, совсем не Антон Павлович и не Иван Алексеевич, если и болен, то не туберкулезом, а жаждой роскошной жизни на соленом морском берегу, не имея на то права, стою и нагло озираю невероятной красоты окрестности. И оправдываю себя только одним. Если уж сам Чехов написал рекламное объявление курорту, то и я смогу написать несколько строчек на ту же тему. И это станет моим пропус-ком в прекрасный «Артек» или великую русскую литературу.

Дух пионерского, детского «Артека». В чем он? Я утверждаю, что в том же, в чем был дух фешенебельного, взрослого курорта Ольги Михайловны Соловьевой. В красоте и свободе. Красота бьет в глаза, она здесь на каждом шагу, невероятной густоты, за каждым деревом, домиком, аллейкой, а от моря взгляда не отведешь. Свобода не столь очевидна. Пионерия, как часть советской системы воспитания кадров, не очень роднилась с идеей свободы. Однако она здесь всегда была, жила подспудно, и я ее нашел.

Сегодня «Артек» — фешенебельный детский курорт с той разницей, что побывать здесь человеку от 8 до 17 лет включительно, вне зависимости от достатка и положения родителей, проще, чем во все прошлые времена.

По своей территории он больше, чем княжество Монако. Он сам по себе княжество на территории чуть больше двух квадратных километров.

Княжество обязано своим появлением однофамильцу госпожи Соловьевой, Зиновию Петровичу Соловьеву — председателю ЦК Российского общества Красного Креста. Главный санитарный врач Красной армии, это он придумал устроить здесь лечебный лагерь для детей, больных туберкулезом. И еще несколько первых лет «Артека» он жил в бывшей сторожке садовника — белом домике с одной комнатой: кровать, стол, сундук, книжная полка — типичная доктор-чеховская обстановка. Домик этот восстановлен сейчас, прячется в соснах. Из одного окошка виден краешек моря, остальное новыми детскими корпусами заслонено. Но домик явно не в обиде. Он здесь работает живым памятником. А памятнику много не надо.

Те самые соловьевские четыре палатки выросли сегодня в 10 отдельных детских лагерей — шикарных поместий, в которых при полной загрузке живут до 3,5 тысячи юных жителей «Артека». А в планах и дальше расти и расширяться. Сто тематических партнеров — все крупнейшие представители отечественной науки, культуры, производства, финансов и бизнеса — имеют свои площадки и программы в «Артеке». Фестивали, ярмарки, мастер-классы, образовательные лагеря, сменяя друг друга, рассказывают и показывают ребятам, что бы такого сделать и чему научиться, чтобы жить в стране России хорошо.

Но меня интересует не это. Меня интересует миф. Правда ли, что где-то здесь, помимо всех красот и активностей, живет свобода?

Я нашел ее в порту. У «Артека» есть свой морской порт. И свой флот — большей частью шлюпочно-весельный. Но паруса тоже есть. И всей этой детской морской флотилией командуют Юрий Анатольевич Красиловский и Лидия Михайловна Красиловская. Тридцать пять лет они учат детей ходить по морю. Хорошо звучит, правда? Ходить по морю — манифест свободе. Понятное дело, за столь долгий срок совместного командования трудно определить, кто на этом семейном корабле главный капитан. Кстати, дети Красиловских тоже в теме. Флот — дело семейное. Формально командует флотилией Юрий Анатольевич. Человек-огонь. Знает все о каждом весле, парусе и узле. Мечтает о создании артековского детского яхтенного клуба. Но Лидия Михайловна, на скромной должности методиста, очевидно, душа артековского флота. Юрий Анатольевич 40 минут без пауз рассказывал мне о том, как все здесь устроено, в красках живописуя шлюпочные регаты-соревнования между отрядами. А Лидия Михайловна на 4-й минуте как присоединилась к беседе, выдала главную тайну: зачем учить детей по морю ходить и веслами работать в дюжину рук, как на одном дыхании?

— Все говорят о патриотизме. Но это менее всего флагами махать и парадами ходить. А более всего семью свою полюбить и место полюбить, где родился и вырос. Для этого мы выводим их в море. Красоту надо увидеть своими глазами и обязательно влюбиться в нее. Иначе ничего не получится, — сказала Лидия Михайловна. — Защищать можно только то, что любишь. А как защищать, их в другом месте научат, обязательно. — Лидия Михайловна пронзительно посмотрела на меня, словно пыталась угадать, понимаю ли я, о чем она говорит, или просто так ресницами хлопаю на ветру, так ничего и не полюбивший за свою жизнь.

Я немедленно напросился в шлюпку, на весла вместе с очередной командой. Нас было шестеро, а еще сигнальщик, рулевой и два инструктора. И звали меня теперь не просто абы как, а «правый баковый». И на этом правом баку, вцепившись в весло двумя руками, я греб по команде старшего «и-и-и-и раз! и-и-и-и-и раз!», укладываясь на спину, как старый галерщик, и видя перед собой, словно натянутые луки, спины товарищей. Мы делали одно дело — шли к Аю-Дагу, этому сказочному медведю, спящему в воде. Этому несостоявшемуся вулкану в возрасте 161 миллиона лет. На котором, по артековской легенде, живет старик Абсолют, по которому веселыми ногами ходил Александр свет наш Сергеевич, а из стены которого бьет источник живой питьевой воды, к которому добраться можно только вплавь.

Артековцы выходят в море, потому что оно свободно. И в нем не могут существовать большинство привычных берегу норм, догм, запретов, установок. Вместе с солью воздух моря пропитан свободой. Поэтому он такой манящий. Но увидеть с лодки берег, утопающий в зелени и цветах, пальмы, сосны, оливы, дорожки, домики, горную гряду, вершину Ай-Петри и Красный камень под ней значит понять, что вся эта гордая и смиренная красота и есть родина. Вот он, тайный рецепт любви и курортной правды Перепелиной страны, о которой знали Ольга Михайловна Соловьева и Антон Павлович Чехов.

Селение лежало в одной из долин. Со всех сторон его мягко окружали горы — к югу повыше, к северу пониже, — и в том месте, где сходились горные кряжи, угадывалась старая дорога, древний проход к морю или в соседнюю долину. Таблички с названием деревни я не встретил, возможно, ее унесло ураганом или в ней просто не было нужды. Ощущение затерянного рая мгновенно накрывало путника, если только он не был глух, слеп и нем от природы. Село утопало в садах с сиренью, черемухой и вишней, и кажется, что они стояли под огромными шапками снега посреди зеленых полей: деревья цвели одновременно по причине самой затяжной и холодной крымской весны за последние 50 лет. Первый дом при въезде служил трактиром. К дому примыкал широкий навес, а под навесом стояли несколько пус-тых столиков и один топчан, на ближнем столбе блестел рукомойник и тихо полоскалось на ветру белое полотенце. Кафе «У Самира». Название трактира на куске брезента стерлось от солнца, ветра и дождей. Ни одной живой души не наблюдалось. Но у входа, на низенькой скамеечке, сидели бок о бок мужчина и женщина средних лет. Правый глаз мужчины был больше левого и грозил выкатиться из орбиты вследствие базедовой болезни. Женщина крутила ручку маленькой ручной кофемолки, словно заводила сказочный граммофончик. Это были хозяева кафе. Мы поприветствовали друг друга. Я сказал, что у меня назначена здесь встреча с шашлыком из бараньей вырезки, и еще, возможно, подойдет салат из овощей с настоящим ялтинским луком.

— Свежая хрустящая лепешка тоже обещалась быть, — заметил хозяин и засмеялся одним здоровым глазом.

Женщина встала и, не прекращая крутить ручку кофемолки, ушла в дом.

Я снял сапоги и взобрался на топчан. Солнце садилось у меня за спиной, и косой свет лежал на столиках кафе, словно живая скатерть.

Это и есть предел любого путешествия. Проехать две тысячи верст, увидеть много чудесного и вдруг оказаться в месте, где все выглядит абсолютно не так, как должно быть, и при этом настоящее — горы, закатный свет, ледяной сливовый компот, похрапывание хозяйского алабая в конуре и белая в рыжих яблоках кобыла, гуляющая по обочине дороги точно с таким же бело-рыжим жеребенком.

Крым именно здесь, в захолустном татарском селе у древних горных ворот к морю, — настоящий Крым. Антон Павлович, Иван Алексеевич — разве могли они проехать мимо подобной истории, не остановившись, не удивившись, не записав? Конечно, не могли. Только записи те не сохранились, как и вывеска в кафе и табличка с названием села. Все настоящее, невыдуманное течет, как река. Исчезает когда захочет и появляется внезапно вновь как ни в чем не бывало.

Дорога во всем виновата. Одним крылом она дарит, а другим стирает впечатления. Найти главное — для этого существует обочина.

Хозяин мой оказался очень словоохотливым человеком. Готовил он очень неторопливо, часто выходил из кухни, останавливался напротив меня и пересказывал всю свою жизнь от начала до сегодня. Словно я был единственным его родственником, который, видимо, где-то отстал и ничего не знал о жизни семьи Джамбала и Эсфири Н. Я много услышал, но мало запомнил: зачем мне было вникать в подробности того, как Джамбал занимался вольной борьбой, сломал себе нос и получил сотрясение мозга? И я немного оживлялся, когда слушал, сколько баранов и быков было зарезано на его свадьбу счастливым отцом Джамбала. Бизнес шел плохо, но все же шел. Заведение «У Самира», названное в честь сына, даже без рекламы себя оправдывало. Вся округа, вплоть до Севастополя, если верить словам трактирщика, знала, что Джамбал готовит люля-кебаб только из мяса своих домашних баранов. А свинину, даже в угоду проезжающим туристам, он готовить не станет. Потому что не умеет — сгорает она у него. Но за свое внимание я был щедро вознагражден — нежнейшим шашлыком в компании сахарного ялтинского лука. И компоту я выпил три стакана. И кофе из руки молчаливой Эсфири. И хотя все это время показалось мне преизбыточным счастьем, а белая в рыжих яблоках обязательно приснится мне зимой, главный подарок был еще впереди. И как его осознать, я не знаю до сих пор.

Трактирщик, наговорив о себе и своей семье на два художественных фильма, спросил меня, куда я держу путь. Я сказал, что еду в Бельбекскую долину через перевал Бичке. Джамбал убедил меня этого не делать и поехать в объезд.

— Откуда ты едешь? — спросил он.

— Из «Артека», — сказал я.

— Из «Артека»? — переспросил Джамбал, и я испугался, что его больной глаз сейчас выпадет из орбиты. — Только вчера нам отец рассказывал… сейчас, одну минуту…

И он ушел в дом, вернулся с завязанным носовым платком в руках. Он положил его на стол, рядом с лепешкой и пустой чашечкой кофе, и принялся аккуратно разворачивать уголки…

«Медаль за оборону Севастополя», — первое, что пришло мне в голову.

В платке лежал маленький кусочек обыкновенного древесного угля.

— Наш дед Самир был в «Артеке» вместе с Амет-хан Султаном, они мальчишками там были. Амет-хан потом стал летчиком, дважды Героем Советского Союза… В «Артеке» была традиция: когда сгорал костер на закрытии смены, все забирали себе на память уголек.

— Точно, — сказал я. — Мне говорили.

— Дед Самир поменялся своим углем с Амет-ханом. И сохранил его на всю жизнь. Даже когда нас всех отсюда выселяли в Сибирь, этот уголек был с ним.

— Спрячь! — сказал я, испугавшись, что сейчас налетит смерч с турецкой стороны и унесет драгоценную реликвию.

А вместе с ней и дом, трактир, сад с вишнями, конуру с алабаем и Эсфирь с кофемолкой в руках.  


Очерк Александра Рохлина опубликован в журнале "Русский пионер" №103. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".