Классный журнал

Иосиф
Райхельгауз

Я стану землей

Земля. Новая тема «Русского пионера». Чего только в голову сразу не приходит? Например, песни:

Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна…

Или:

Я — Земля, я своих провожаю питомцев…

Ну и, конечно, великое:

Ведь Земля — это наша душа,

Сапогами не вытоптать душу!

Всего пять букв — и фантастическая амплитуда. С этим словом связано огромное количество ассоциаций, сопряжений, смыслов. Как бы ни был велик разброс его значений, есть корневая суть — это что-то настоящее, неподдельное, истинное.

У Пастернака:

Не читки требует с актера, а полной гибели всерьез…

А кто требует — помните? Старость.

Нет, я вовсе не считаю себя старым, не хочу считать. Но понимаю, что сегодня подхожу в осознании многих вещей с позиции опыта и прожитых лет, которые не допускают неискренности, наигрыша, подделок. Наступает время, «когда строку диктует чувство»:

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

Земля как земной шар, как планета, как уникальное место во Вселенной, где есть жизнь. Это одна крайность. Другая — земля как субстанция, как материал, как та самая почва. Возможно, я что-то не так интерпретирую, но мне всегда представлялось, что Господь, создав твердь (а вместе с ней и океан, и пустыню, и скалы), человека слепил из материала земли. И это естественным образом закольцовано с уходом человека обратно в землю, в прах. Его можно сжечь, развеять по воздуху, погрузить в воду — все стихии задействовать, однако он все равно придет к главной стихии — к земле. Таковы законы земного притяжения — удивительной природной силы, удерживающей человека на планете, живого или мертвого.

Долгое время меня не выпускали из страны. Да и вообще мало кого выпускали. Земля ограничивалась территорией СССР — благо она была необъятной. Родная Одесса и Черное море, удивительная Прибалтика, Байкал, на который я добрался в студенческие годы, Камчатка, Сахалин, Калининград — все это была земля, которая тогда мне казалась бескрайней. А когда меня выпустили, когда другие страны стали доступными и я увидел пустыни, острова, Новую Зеландию, Индию, Америку, Северную и Южную, ступил за Полярный круг, вдруг почувствовал, что Земля очень маленькая. Что можно один день ехать до Киева, затем еще один — до Одессы, а потом оказаться в Хорватии, откуда рукой подать до Италии. И вот несколько дней — и ты проехал всю Европу! А уж если на самолете пересек океан и приземлился в Лос-Анджелесе, то промчаться по каньону через Сан-Франциско до Чикаго вообще ничего не стоит.

Земля стала казаться ясной и доступной. И одновременно непостижимой и огромной. Осознать Землю (планету) как часть мироздания и соотнести со своей жизнью очень непросто. Осознать землю (почву) как истину также непросто. Великие ученые решали эту задачу. Художники, писатели, музыканты создавали свои миры, где моделировали отношения человека с землей. Она и кормилица, на которой растет хлеб, и недра, из которых черпаются природные ресурсы. А следовательно — источник современной цивилизации. И — повод для мировых конфликтов и войн, в которые втягивается человечество в погоне за благами этой цивилизации.

Двадцать лет назад умер мой папа. Я похоронил его недалеко от дома на маленьком сельском кладбище. Поставил на могиле гранитный камень. Там же спустя годы похоронил маму. И есть там место для меня. Стоит скамеечка, на которой обычно сидят близкие, пришедшие навестить своих родных. Но я на ней не сижу, а предпочитаю лечь на землю — в теп-лое время года, разумеется. Испытываю чувство покоя, когда представляю, что на камне будет написано и мое имя. Иногда думаю: что увижу, если разрою землю? И почему-то уверен, что увижу лишь землю.

Мои папа и мама родом из деревни. Их семьи жили по соседству. Мамины родители погибли во время войны. А дед и бабушка по линии отца так и продолжали жить в еврейском колхозе. Я в детстве проводил там каждое лето. У них был небольшой красивый домик под красной черепичной крышей (две комнаты, кухонька, чердак). Туалет, конечно, на улице. Никакой канализации, водопровода — все по законам простого сельского устройства.

Прямо от дома простирался огромный огород — около гектара. Где-то метров 150–200 росло все, что кормит: капуста, морковка, свекла, лук, картошка, кукуруза. Дальше начинался огромный виноградник. Каждую осень дед давил виноград, делал вино и продавал. Это тоже кормило. Посреди огорода стоял колодец, из которого на коромыслах приносили в дом воду — изумительную, артезианскую, ледяную, чистую, вкусную.

Каждый год первого мая, на праздник труда, дедушка ставил у колодца деревянный топчан, накрывал его самодельным матрасом из мешковины, набитой сеном. Всегда выкуривал одну папиросу «Беломор». И с этого момента каждую ночь спал на этом топчане у колодца, на земле — посреди своего огорода. Возвращался он в дом 7 ноября — в день Октябрьской революции. Выкуривал вторую за год папиросу — и топчанный сезон заканчивался. На улице, как у всех, деревянный туалет с выгребной ямой.

Такой же был и во дворе у маминых родителей. Его регулярно чистили, разумеется. Обязанность ассенизатора выполнял старший брат мамы — Миша. Желая воспитать неаккуратную родню, Миша повесил на стенке туалета плакат собственного сочинения, вполне достойный работ Маяковского в «Окнах РОСТа»:

Товарищи, друзья,

На доски ср…ть нельзя.

Для этого есть яма,

Держите ж…у прямо.

Дядя Миша в 22 года ушел на фронт. И погиб под Смоленском в феврале 1942 года. Он похоронен в братской могиле на окраине Гжатска (ныне — Гагарин) — я узнал об этом буквально на днях. Он ушел в землю.

Когда дедушка завершал свое топчанное лето, он напоследок обязательно удобрял огород содержимым выгребной ямы.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивал я.

— Чтобы земля на следующий год дала хороший урожай.

Прошло много лет. Я иногда езжу в эту деревню. Многое стало неузнаваемо. Нет самого дома. Но земля есть. Эта земля пахнет. Я вдыхаю запах детства, жизни, винограда.

Конечно, все это отработано в культуре, начиная с фольклора: земля дала силы, вылечила раны. Мать сыра земля. Оксюморон, между прочим: сырая, но при этом мать.

Русские писатели эту тему раскрывали и продолжают раскрывать. Достоевский, который по своим убеждениям был «почвенником», в своих романах шифрует и кодирует символы, связанные с образом земли. Но и его идейный антагонист, «западник» Тургенев буквально упивается красотой родной земли в описаниях природы.

«Земля» Александра Довженко… Фильм с невероятной историей, в которой было все: восторг, запрет, сенсационный успех в Европе, возвращение и — статус лучшего фильма всех времен и народов. Но дело даже не в его наградах и уж тем более не в политике, а в поэтике Довженко, обозначившего новое направление в кинематографе. «Щiрий украiнець» Довженко и типичный еврей Бабель — каждый по-своему воспел украинскую землю. Довженко — поэтически-приподнято, Бабель — «приземленно». Но откуда у слова «приземленный» негативный оттенок? Его просто не может быть, потому что приземленный — это значит лишь «обретший землю», связанный с землей.

О себе я точно знаю, что никуда не денусь — ни в ад, ни в рай. Я стану землей.


Колонка Иосифа Райхельгауза опубликована в журнале "Русский пионер" №99. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".