Классный журнал

Игорь
Мартынов

Бархатенье

Плавкие адюльтеры… лихие заплывы за буйки… хохот и брызги: бархатный сезон краток, как пауза между вирусными волнами. Надо полихачить, отчубучить, начудить так, чтоб было о чем элегически всхлипнуть в промозглой зимней изоляции, листая сочные флэшбеки. Это как двухнедельная, нон-стоп ночь на Ивана Купалу, окаймленная пеной морской. Как избыть тот топчан в Архипо-Осиповке, под пограничным прожектором? Иль впуклые скамейки дендрария Сочи, привольные для всякой камасутры? Пряную помесь греха и романтики не только заметили, но и воспели те еще классики.

«По всему побережью бродили с облупленными носами колючие петербуржцы с катарами и бронхитами и шумные, растрепанные москвичи с ленивой и поющей речью… почтенные и семейные люди, живущие, как и всё тогда жило в России, расхлябанно, точно с перебитой поясницей… От соленой воды, жара и загара у всех этих людей пропадало ощущение стыда, городские платья начинали казаться пошлостью, и на прибрежном песке появлялись женщины, кое-как прикрытые татарскими полотенцами, и мужчины, похожие на изображения на этрусских вазах. В этой необычайной обстановке синих волн, горячего песка и голого тела, лезущего отовсюду, шатались семейные устои. Неожиданно разрывались прочные связи. И казалось, самый воздух был полон любовного шепота, нежного смеха и неописуемой чепухи, которая говорилась на этой горячей земле, усеянной обломками древних городов и костями вымерших народов» (Алексей Толстой).

«Это была настоящая живая выставка мужской красоты и молодости: прекрасные фигуры, матовая смуглость кожи, безукоризненно правильные очертания бровей, носов и губ, холеные черные усы и вьющиеся из-под сбитых набок шапок черные иссиня волосы, чудесные зубы, миндалевидные, темные, горячие южные глаза и гордые прямые шеи… Каждый день, проходя по набережной, толстые, пестро одетые московские купчихи-кутилки и наглые петербургские кокотки в рыжих искусственных локонах, со щеками, свинцовыми от пудры, разглядывали проводников сквозь лорнеты на длинных ручках, не торопясь, деловито и бесстыдно, как разглядывают опытные обжоры вкусный товар, разложенный за стеклом гастрономического магазина» (Александр Куприн).

Бархатный сезон — как бегство в другие измерения. Не всегда предполагающее возвращение оттуда — в смиренную норму.

«…Мы нашли место первобытное, заросшее чинаровыми лесами, цветущими кустарниками, красным деревом, магнолиями, гранатами, среди которых поднимались веерные пальмы, чернели кипарисы. Потом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака — все жаренная на шкаре рыба, белое вино, орехи и фрукты — в знойном сумраке нашей хижины под черепичной крышей тянулись через сквозные ставни горячие, веселые полосы света. Когда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конца этому покою, этой красоте…» Муж остался за пределами этого бархатного мира: «— Я дала ему два адреса, Геленджик и Гагры. Ну вот, он и будет дня через три-четыре в Геленджике…»

Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи: «На другой день по приезде в Сочи, он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов» (Иван Бунин).

Там, в заезженных парадизах бархатного сезона, без перемен. Та же топонимика, те же кипарисы, и по набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка, в берете.

За нею бежал белый шпиц.

Колонка Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №98. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".