Классный журнал

Ольга
Ускова

Война и мир. А не игрушка

«…Я знаю в жизни только два действительные несчастья: угрызение совести и болезнь. И счастие есть только отсутствие этих двух зол…» (Андрей Болконский).

Толстой когда это вот все писал. Он уже не очень честный был, что ли. Он уже поучал. Он уже мудрый был. А по мне, лучше честный, чем мудрый. Вот в Севастопольских своих рассказах он простой, если что. Теории никакие не мастырит. Просто пропускает через себя жизни человеческие и жалеет своих героев. Но я здесь не про это хотела. Название просто… сами понимаете…

Я сейчас про мою Войну и Мир хочу сказать. Про последние полтора месяца.

Почему я обыденную, в общем, жизнь вдруг Войной обозвала? А потому, что Смерти очень много в этой жизни стало. Смерти как таковой, и намеки на нее повсюду.

Я сначала хорохорилась, нету этого: паника, статистика, вирусологи, то-се. А потом — один ушел, второго вдруг не стало, да быстро так, за семь дней — раз и нету. Как не жил. И даже на похороны нельзя. Не долететь. И оттого — еще страшнее. Остаются в памяти, как друзья в 90-х, которые в Чечне полегли. Без могил и без почестей.

(Чтобы Березовскому с Ельциным в одном котле все время черти кишки запекали! Вечно. За Сережу и Ладика. Мы Влада так с детства дразнили во дворе, он на все любил говорить: «Ладно. Разберемся». Вот и Ладик. На ветеринара учился. Все дворняги его были. Со смертью в Грозном не разобрался. И не нашли даже. Сгорел, говорят.)

И родственники погибших от этой внезапности какие-то потерянные. Не подготовишься к такому уходу близкого человека. Невозможно подготовиться. Вирус, типа простуда, а директора предприятия, кормильца, главы семьи — раз и нет.

Вот говорят: грипп, если лечить, пройдет за неделю, а если не лечить — за семь дней. А ковид за семь дней, если неправильно лечить, отправляет в вечность. И это — Война. Со всеми признаками.

Здесь тебе и герои, и трусы, и полководцы, и мародеры; и патриоты, и предатели. Но все нечетче, размытее, как в ужасном сне. Нет линии фронта. Ну то есть есть она, линия фронта, но она в душе у каждого пролегает.

Позавчера умер друг в NY. Пять дней дома с простудой и частными врачами, потом резкое ухудшение, реанимация, ИВЛ, на третий день смерть. Сорок пять лет. Руководитель большого предприятия. Семья. Две девочки. Говорю с его домашним врачом (наш общий знакомый):

— Когда увезли в больницу, я уже ничего не мог. Не мог вмешиваться. Я считаю ИВЛ ошибкой. Мы это называем «попасть на трубу». Смертность зашкаливает от ИВЛ. Но есть общий регламент, врачи не могут нарушить. Итальянцы нам советовали: когда начинает задыхаться, надо посадить на антикоагулирующую терапию. Но пациент пугается обычно и сам просит ИВЛ. Наши начинают бояться рисков и юридической ответственности. Поэтому, кстати, такая высокая смертность у богатых. На бедных ИВЛ не хватает, у них больше шансов выжить. Ты извини, мне на дежурство.

— Куда? Какое? Ты же вроде два часа назад из госпиталя.

— Да мы тут с ребятами бездомным помогаем с уколами. Сегодня моя «уличная» очередь…

В России все то же самое. Как под кальку. Не хочу писать здесь. Все близкие читают. Травмировать не хочу. Очень много смертей. И тоже какое-то у медиков просто библейское служение. Недавно деньги перевела врачам из региона — они со своих зарплат после безумных смен ездили, раздавали маски и средства защиты населению. Не спрашивая Министерство экономики РФ — ДОКОЛЕ? Просто видят, как люди мрут, жалеют и делают что могут, без оглядки.

А там, где смерть, там и ЧИСТИЛИЩЕ. Вспомнилось тут: «Вы пройти должны укус огня, идите в жгучем зное… здесь мука, но не смерть». Данте. «Божественная комедия» (1308–1312).

Перед тем как судьба делает глобальный выбор, мы все проходим определенное «чистилище». Самые темные минуты — перед рассветом. Тема чистилища в том или ином виде есть во всех религиях и народах. Где-то это мучения, где-то искушения, где-то мытарства. Но всегда переход в новое состояние строится на преодолении.

На одном интервью меня попросили:

— Расскажите про три случая ПРЕОДОЛЕНИЯ в вашей жизни. Когда надо было переступать через эмоции, боль и т.п.

Я не раздумывала над вопросом, просто говорила про первое, что всплыло в голове.

Номер один. Попытка изнасилования.

Вот говорят, что «если изнасилование неизбежно, расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие». Но по существу это невозможно. Невозможно расслабиться при изнасиловании. По-видимому, это нарушение каких-то человеческих энергетических контуров, и поэтому ряду людей проще погибнуть, чем дать себя изнасиловать. Я оказалась такой. Мне — шестнадцать лет. За мной заходят в лифт два парня лет по восемнадцать. Ставят кабину на «стоп». Пытаются изнасиловать. Но я сижу на полу, а лифт микроскопический, и они никак не могут пристроиться. И тогда завязывается драка. Ну то есть я первая начала. Двинула одному из них по оголившимся яйцам. Они начали мутузить меня по голове. И убили бы, наверное, сдуру, но тут я завизжала на какой-то нечеловеческой ноте, и кто-то внизу стукнул в дверь лифта. Джентльмены испугались и, открыв дверцы лифта, бросились вниз, на выход. А я выжила. Что-то преодолела в себе, завизжав ультразвуком, и выжила (только рожа чуть-чуть асимметричная с той поры, скулу выбили).

Номер два. «Оля, это шанс!»

Первая встреча с Владимиром Путиным. 2006 год. Все как водится: суета, ФСО, АдминПрез, пресса. Нас, избранных, десять человек: я и девять старцев из РАН. Но старцы-то они старцы, а в смысле придворных игр — цепкие такие, агрессивные старикашки. Нашипели сразу на меня, типа: вы, деточка, здесь случайно, для мебели. Рта не открывать! Руки не поднимать! Ну и зажали меня сразу в плотное кольцо, не продохнуть. Слово мне не дают. Повестка идет своим чередом. Я сижу и думаю: «Ну вот я же целый день потеряла. Все эти проверки, кордоны, нервотрепки, чтобы просто на Владимира Владимировича полюбоваться? У меня же есть к нему вопросы! Меня же коллеги из отрасли делегировали!»

Ну я и совершила невозможное и неприличное. Перебила посреди слова уважаемого академика Иванова Ивана Ивановича. Объяснила господину президенту, почему я так сделала, что старички меня придушили и говорить не дают. Он сразу оживился и оставшиеся полчаса только со мной и беседовал.

Когда все кончилось и президент удалился, я думала, меня дедушки побьют. Но они ничего, вежливо так, с опаской, попрощались со мной. Даже сбитый с речи Иван Иванович ручку пожал…

Преодоление тоже, своего рода. Я потом сутки отсыпалась.

Номер три. Преодоление как оно есть.

— Мама, больно! Пожалей!

Из детства. Когда ударился или обидели, самое лучшее — уткнуться головой в теплый мамин животик и несколько преувеличенно пореветь. А мама гладит по голове, жалеет, и жизнь налаживается.

Во взрослом состоянии это не лучшая практика. Взрослая жизнь вообще очень неудобная штука. Без проблем, ушибов и ссадин можно только тихонечко лежать в гробу. А если живой и шевелишься, то раны, пробои и т.д.

А если строишь свой мир, то за каждый взлет — отдача и больно, иногда очень.

Муж научил меня практике преодоления, я делюсь с вами. Потому что это работает!

Я больше скажу: ТОЛЬКО ЭТО и работает. Когда кажется, что уже все! Нет сил! Никаких! И мир НЕСПРАВЕДЛИВ! Тогда… резко поменять вид деятельности, но предельно увеличить физическую нагрузку, причем не в спортзале, а реально, на выживание.

Все эти эскейпы на Гоа и Бали в пляжных тапках, в буддистские ашрамы и монастыри — все это, на мой взгляд, не работает. Это установка на паузу. В лучшем случае вы просто отдохнете и забавно проведете время, но реально себя не прокачаете и не получите нового качества. Это ленивый саморазвод.

А вот заставить себя совершить сверхусилие, физическое, даст полную перепрошивку.

Когда в моей жизни полтора года назад случилась такая ситуация, муж заставил меня подняться в очень сложных горах на 2,5 км в самых экстремальных условиях. Я помню это восхождение. Мы шли вдвоем. Я не альпинист, особенной практики и подготовки не было. Я иногда плакала, ложилась на землю и думала, что уже не встану, иногда я ненавидела его спину впереди, было страшно, когда видели свежий медвежий помет, когда упал туман, но… когда мы дошли, это уже была новая я. Муж подарил мне это. И это счастье до сих пор со мной.

В нашей жизни всегда с другой стороны Войны — Мир. Да, он сейчас не такой, как у Толстого. Без балов и обедов. Но с разорением бизнесов, безработицей, замедлением общественной жизни, озверением чиновников и активизацией криминалитета. Такой Мир, что похуже Войны, нарисовывается. Но мы преодолеваем. Мы преодолеем всю гниль обязательно. На то оно и чистилище.

Сон у меня сократился до трех-четырех часов в день. Рабочий день удлинился до бесконечности, но зато стали так видны те, кто строит и созидает, на фоне сереньких и коричневых мародеров.

Недавно нарисовались наконец РОССИЙСКИЕ ПРОИЗВОДИТЕЛИ МИКРОЭЛЕКТРОНИКИ. Мои посмотрели, говорят: «Хороший уровень. Можно работать». Луч света. Не называю пока. Боюсь сглазить. Но, надеюсь, после испытания здесь же и анонсирую. Для России это выход из будущего тупика. Спасение. Для страны в целом — важно.

Вот и азиатские наши автомобильные партнеры уже захотели совместный с Cognitive завод в Сибири.

Из разговора с глобальными автомобильщиками:

— Ваши радары — бальзам для наших душ. Израиль встал. Ирландия встала. А вы работаете, и заказ — день в день. Мы готовы полностью по СНГ и странам Азии перейти на вас. Пандемия самый сильный контроль качества дает. Мы сейчас тоже перешли в режим 24/7. В нашем бизнесе главное найти «своих», тогда получается.

«…Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка…» (Андрей Болконский). 

Колонка Ольги Усковой опубликована в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".