Классный журнал

Иосиф
Райхельгауз

Самочистка

Когда получаю предложение от «Русского пионера» опубликовать эссе на «заданную тему», чувствую себя то ли студентом, готовящим курсовую, то ли школьником, которому надо написать сочинение. Или журналистом с неожиданным заданием от редакции. Всякий раз — необычный стимул для размышлений, поиска ответов на интереснейший, как оказывается, очень волнующий и важный вопрос.

Услышав слово «чистилище», разумеется, для начала погрузился в религиозную литературу. Из первоисточников и комментариев к ним выяснил: впервые это понятие возникает в Ветхом Завете. При этом рассматривается путь от Иерусалима сквозь твердь, который завершается где-то по ту сторону Земли. Это меня очень зацепило: все сосредоточено в этом мире, а не за его пределами. Христианский ад — где-то в глубине, рай — на небесах, а здесь все именно на Земле!

Католики тоже используют понятие «чистилище». Как и многие положения христианской веры, эта категория официально внедряется на очередном Вселенском соборе: окончательно догмат о чистилище был подтвержден только в 1563 году. Кстати, многие постулаты, которые кажутся вечными, возникли довольно поздно. Например, догмат о непорочном зачатии и, соответственно, о девственности Марии был принят католиками только в середине XIX века.

Протестанты обходятся без чистилища. Русская православная церковь также не признает этого понятия, как, кстати, не признает и непорочного зачатия.

По мне, любые свидетельства, зафиксированные в святых книгах — будь то Библия, Тора, Коран, — явления художественной литературы. А потому Дантова «Божественная комедия» находится с ними в одном ряду. У Данте тема чистилища раскрыта самым ярким и понятным образом. И рай у него, как и в Ветхом Завете, на Земле, а не на небесах. Самое главное, что привлекает у Данте: он отвечает на важнейший, может быть, наивный вопрос, мучивший меня с детства (уверен, не только меня): если Бог такой всесильный, почему он не создал идеальный мир без греха, страданий, преступлений, наказаний? Ведь для многих атеистов это аргумент в пользу безбожия. Если нельзя прийти в храм и договориться с Богом или его представителями по поводу решения своих проблем — зачем тогда туда ходить?

Но у Данте дан четкий ответ. Господь, или Закон, или Высший Разум, или Как Хочешь Его Назови предоставил человеку путь свободного выбора. Это и есть свобода для того, кто создан «по образу и подобию»: человек сам создает свой мир. Он может убивать, а может спасать, заражать или лечить, доносить на соседа или писать стихи, завидовать или любить, жрать и бухать или танцевать «Лебединое озеро». А еще он может делать и то и другое. Сегодня любить, а завт-ра сходить с ума от ревности, сегодня спасти тонущего ребенка, а завтра оскорбить женщину, сегодня написать оперу «Борис Годунов», а завтра уйти в запой, как Мусоргский, сегодня продирижировать Девятой симфонией Бетховена, а завтра вступить в нацистскую партию, как Герберт фон Караян…

Понимание чистилища — ключевой момент этой свободы. Потому что твоя жизнь — это и есть чистилище.

Удивительный момент у Данте: пройдя чистилище, человек возвращается на Землю. И если есть возможность искупления, то она здесь, на Земле. Есть грехи, от которых можно даже откупиться. Особенно у католиков. Там и индульгенции действовали. Да и у нас немало бандитов построили часовни и церкви. Кое-кто так и задерживается в чистилище, приходя к живым в виде призраков: ни ад, ни рай их не принимают. Они не определены.

Но человек определен сам для себя. Он сам себя ЧИСТИТ. Как? Каждый по-своему. Вот как это у гениального Владимира Маяковского:

Люди — лодки.

Хотя и на суше.

Проживешь

свое

пока,

много всяких

грязных ракушек

налипает

нам

на бока.

А потом,

пробивши

бурю разозленную,

сядешь,

чтобы солнца близ,

и счищаешь

водорослей

бороду зеленую

и медуз малиновую слизь.

Я

себя

под Лениным чищу,

чтобы плыть

в революцию дальше…

Можно стыдливо сделать вид, что он не писал про Ленина. Но это неверно. Писал. И не перестал быть из-за этого гением. Просто закончил выстрелом.

В этом и есть противоречие этих «самочисток»: какой критерий вы себе выбираете? С каким идеалом соотносите? Какой закон исповедуете?

Слово «чистилище» в своем однокоренном родственном понятии «чистка» приобретает зловещий оттенок: политические чистки, партийные чистки, сталинские чистки…

Гегелевский тезис о единстве и борьбе противоположностей здесь реа-лизуется очень остро: с одной стороны, необходимость прохождения чистилища как освобождения от грязи, лжи, догматов, с другой — опасность радикализма и выбора неверного пути. Думаю, что наши счастливые, живые, открытые миру 90-е — это тоже была попытка устроить чистилище, провести ревизию ценностей, произнести правду, нарушить режим запретов на свободную реализацию личности.

Но сама эта чистка в конечном счете вместе с грязными ракушками и водорослями выплеснула человека, который в очередной раз оказался на обочине, где правят обман, манипуляции, пренебрежение.

Германия, проведя Нюрнбергский процесс, до сегодняшнего дня на законодательном уровне исповедует однозначное отрицание нацизма. Тем самым, пройдя сквозь чистилище, эта страна обрела свое право дальше жить на Земле без комплекса вины.

Мы не способны объективно осмыслить ни одно из явлений своей истории — от Ленина и Сталина до Горбачева и Ельцина. Наши оценки исторических событий диаметрально противоположны, наш мир неустойчив, не сбалансирован, в нем нет правых и неправых, нет жертв и палачей, нет святых и грешников. Это не в порядке осуждения, просто — констатация факта. Возможно, в этом есть и некоторое наше преимущество: совесть как внутреннее чистилище каждого становится важнейшим и даже единственным инструментом для идентификации того, о чем писал все тот же Маяковский: что такое хорошо и что такое плохо.

Конечно, мы тоже меняемся. Меняются наши ориентиры и внутренние нормативы. Мы не можем жить вне регламентов и правил, принятых обществом. А они ведь тоже переменчивы. Если религиозные догматы устанавливаются законодательным образом, то что уж говорить о светских нормах? Недавно прочитал, что еще 30 лет назад гомосексуализм признавался Всемирной организацией здравоохранения болезнью. А теперь не признается. А в СССР тот же гомосексуа-лизм подпадал под уголовную статью. А теперь нет. Я должен отныне изменить свое отношение к гомосексуализму? Радостно его приветствовать? Если я не социопат, то — конечно. Общество предъявляет мне норматив, и я его принимаю. Чем это отличается от, скажем, норматива аборигенов, которые съели Кука? У них каннибализм был общественно принятой нормой. Или от восточной традиции многоженства? Общество это допускает. Значит, и я должен допускать.

Как решить эту проблему? Только внутренним чистилищем. Судом над собой. И есть для этого у человека прекрасное средство. Более мощное и действенное, чем посредничество священника, имама или ребе. Это искусство. Театр, музыка, литература, живопись — фантастические механизмы, способные провести человеческую душу через чистилище. Посещение театра, картинной галереи, концертного зала, прочтение книги — это каждый раз суд над собой. Судьей выступает великий поэт, композитор, художник. Ты смотришь «Короля Лира», и Корделия судит тебя за твою черствость по отношению к родителям. Но ведь это же не она — это ты сам себя осудил при помощи истории, написанной Шекспиром. Есть такое выражение «музыка выворачивает душу». Оно не случайно: стоит только послушать Шестую симфонию Чайковского — и ты станешь другим. А если не получается? Если скучно смотреть спектакль по пьесе Чехова, читать Достоевского, неохота идти в Эрмитаж? Пожалуй, друг, ты уже в аду.

Мне было лет двенадцать, когда я познакомился с семьей одесских художников Ивницких, общение с которыми перевернуло мою жизнь. Очень дружил с отцом Зои Александровны — он жил в отдельной комнатке их небольшой квартиры и поражал мое воображение страшными рассказами о допросах в НКВД (он сам был одним из руководителей этой организации на Украине, а потом, как это часто бывало, ее жертвой). Однажды я пришел к Ивницким и застал их грустно сидящими в большой комнате. Отец Зои Александровны умер. Он лежал за стеной. Некто, видимо агент похоронной конторы, деловито хлопотал, готовя тело к погребению: входил и выходил, что-то брал… Это было невероятно для меня — никогда раньше смерть не оказывалась так близко. Осознавая, что в соседней комнате лежит мертвец, я просто цепенел от ужаса. И вдруг агент, в очередной раз войдя к нам в комнату, попросил ножницы. Не дожидаясь вопроса «зачем?», как-то очень просто, по-бытовому пояснил: «У покойного колено не разгибается, надо подрезать сухожилие». Не знаю, как я не потерял сознание. Зоя Александровна взглянула на меня и все поняла. Она встала, подошла к пианино, открыла крышку и заиграла «Лунную сонату» Бетховена. Сыграла полностью всю первую часть. Когда музыка закончилась, я уже был другим. Не знаю — очистился или причастился… Эта музыка была в этот момент выше всего. И объяснением всего — жизни, смерти…

Закончу одним из самых загадочных стихотворений в русской поэзии — Осип Мандельштам написал его в самом конце жизни. Много думал над ним. Что-то, кажется, разгадал. Не буду навязывать свою версию: гадайте сами.

Я скажу это начерно, шепотом,

Потому что еще не пора:

Достигается потом и опытом

Безотчетного неба игра.

И под временным небом чистилища

Забываем мы часто о том,

Что счастливое небохранилище —

Раздвижной и прижизненный дом.  

Колонка Иосифа Райхельгауза опубликована в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".