Классный журнал

Прошедшее равнодушно

14 марта 2020 10:00

Сын продолжает дело отца, то есть Игорь Хуциев публикуется в «Русском пионере». Только это теперь детектив: жанр, трудно поддающийся освоению и усвоению. Игорь Хуциев идет, впрочем, до конца, а где конец — знает только он. Впрочем, история в каждом номере является законченной и соответствует его теме.

— Да-а… Ландшафтик ангельский, — сам себе сказал дворник, оглядывая не истоптанный еще переулок.

Слово «ландшафт», как бы переламывающееся в середке, дворнику нравилось. Слово это часто говорил Степанов, жэковский начальник, бывший комсомольский какой-то заводила некрупного калибра. Мужичишка он был суетливый, крикливый, дела толком не знал. Заочно образовывался в Институте культуры. Никто всерьез его не принимал, он это чувствовал.

— Ландшафт нашего участка гладкий — работай и радуйся, не то что Яузский — горка на горке. Так что не филонить!

— Тут до ночи не разгребёсси…

Снегу действительно подвалило из расчета на ударный труд.

— А красиво, мать его… — Дворник нагнулся, двумя руками захватил белизны, пахнущей свежей капустной кочерыжкой, умылся. А когда проморгался, увидел две грязные колеи и фургончик «Хлеб», заворачивающий к гастроному.

— Ну не гадство? — глядя на порушенную чистоту, сказал дворник.

____________________________________________

Копеек было восемьдесят шесть. Может, больше, побрякивало где-то за подкладкой. Софья Борисовна (С.Б.) равнодушно смотрела на горстку мелочи, на щербатую, нищенскую копейку 53-го года и думала: «Зачем это все? Вообще все — зачем?»
Настроение у нее было плохое. Не из-за мизерного количества дензнаков. Совсем не из-за этого. Ей приснился сон, и не просто страшный — ужасный. Сны она видела редко, и сейчас она старалась не вспоминать, забыть поскорее. Не выходило.

Одно было средство — начать что-то делать, действовать, и может быть, может быть — забудется. А деньги… Много ли надо одинокому человеку?

____________________________________________

— Борисна, ну ты глянь! — Никита указал на две полосы, прочертившие переулок до поворота. — Надо все испортить, ну не могут они без этого! Пошли, хлебушка возьмем. Привезли свежий. — Они были соседями.

С.Б. сделала шаг, вздрогнула, ее всю передернуло: что-то пробежало по телу… С.Б. очень боялась тараканов, а они были, и немало, в подвале. С.Б. жила не в подвале, скорее, в полуподвале, но количества усатой мерзости это не касалось.

— Ты чего, Борисна? Стой, значок свой затопчешь! — Никита поднял, сдул снег с довольно крупной брошки. Посмотрел: — Замок у тебя сломался. Держи, не потеряй…

Значком дворник называл камею, которой С.Б. закалывала ворот кофты. Да и вообще, всегда ее носила. Считала, что приносит счастье, в гимназию надевала, на экзамен — конечно, чтоб никто не увидел. В гимназии с этим было строго. Хотела дать на счастье Фаине, когда та собиралась на завод Михельсона, — Фаина не взяла…

— Ты к Мыльникову снеси. К нему вся Покровка валом прет — скриптиз у него…

— Что?

— А хрен его знает, посмотришь — расскажешь… Скажи, Борисна, а мильён пропить трудно?

Никита был непьющий, но тема эта возникала постоянно.

— Дело непростое… Как взяться…

— Я б сначала шубу купил Светлане Павловне.

Никита свою жену (супругу) величал только так. Из уважения. Она — городская, а он — деревня. И еще — любил. Сильно.

— Две б шубы купил — ей и тебе. Как у генеральши из дома 13. А остальное — как пойдет…

— Спасибо.

— Чего ты, нет шубы-то…

«Все как всегда, — подумала С.Б. — Как всегда…»

— Что я тебе скажу: в секцию записалась Светлана моя Павловна… Не знаю, чего и делать.

— Куда?

— Ну, спутался… В эту… в секту. Может, походит, походит — надоест?

— А что, какая секта? — осторожно спросила С.Б.

— Не знаю, Борисна, ничего не знаю… Приехал из Рязани святой человек. Зовут Матвей. Бабы вокруг него… Пирогами его кормят… Прячут…

— А чего он хочет?

— Непонятно. Денег не просит. Светлана Павловна с утра плюшки печет. К обеду понесет… Денег не просит — вот что подозрительно…

— Это поначалу.

— Сам так думаю.

____________________________________________

У гастронома, у служебного входа, сидели на ящиках точильщик, Бернес, он же Костя, мясник, и два грузчика в синих халатах. Костю прозвали Бернесом за то, что был похож на молодого Бернеса из фильма «Истребители». Это где «В далекий край товарищ улетает…». Он знал это, носил под белым халатом тельняшку, и пел, и шебутной и веселый был… Пройдет год с небольшим, заступится он в метро за барышню (кавказцы приставали), нарвется на нож…

— Борисна, Митюшины сорок дней… — Протянул стакан, водки на два пальца, и кружок любительской на обдирном, на горячем…

— Никит, прими!

С.Б. выпила водки, закусила. Подумала: «Вот и завтрак».

А уже тащили яичницу с салом на сковородке размером с тележное колесо, еще плеснули в стакан «Московской».

— Ну, земля пухом…

Виновата во всем была книжка «Русские богатыри». Кто-то откопал ее в школьной макулатуре. Читали в очередь, с восторгом! Вот мужчины были! Шемякин! Вохтуров! Кащеев Гриша!

Отчистили двухпудовую гирю, организовали штангу — словом, впряглись в атлетику. Пробовали подковы разгибать, но не пошло. И вот тут появилась эта кочерга. Кто-то из грузчиков рассказал, что у них в деревне был кузнец — вязал кочергу узлом, кто-то тоже что-то подобное вспомнил… С.Б. тоже рассказала, что видела такой номер в цирке… Не в цирке она это видела — кучер их, подвыпив на Пасху, клал кочергу на плечи и сгибал пополам…

Стали пробовать. И Митюша, тихий, скромный парень, пошедший в мясники, чтобы кормить большую семью, сломал себе шею…

____________________________________________

С.Б. шла Большим проходным. Она шла и думала, что вот так, изо дня в день, сидят на ящиках, что-то отмечают: День Красной Армии, 7 ноября, День Конституции, 8 Марта — праздников много. Или «Спартак» не играл, не играл и вдруг отличился! Поводов много. Или вот, как сегодня, — легко живет, легко помирает наш народ… И печали особой не наблюдается… Широка колея у нашего народа, и идет он по ней упорно, не оглядываясь. Куда идет? Бог весть. Да-авно идет. И она, она тоже идет. И ей это нравится. И жить ей интересно. Немолодой, одинокой — интересно жить. А зачем? Трудный вопрос? Совсем нет. Жить лучше, чем не жить. Намного. От водки чуть шумит в голове… Что это? Философия? Для России — да, и водка — составная ее часть… Мы — страна не философская. Кантов у нас нет. Кто это сказал? Сосед сказал, геолог. Между прочим, очень хороший сосед. Он вроде есть, а на самом деле нет его, бродит где-то в Монголии, раз в год появляется. Интересно рассказывает. Религию их, буддизм, очень уважает. Там какое-то колесо — все перерождается, и нет смерти…

Шумит в голове… Нельзя пить на голодный желудок… Жизнь продолжается… Щедро сказано.

— Прошедшее равнодушно! — сказала С.Б. вслух.

Видно, сказала слишком громко. Мальчишка, строгающий дощечку, вздрогнул, оглянулся. Интересно, что он хочет выстругать? Кораблик? До весны далеко… С.Б. смотрела внимательно, ей хотелось угадать — и она угадала! Он, мальчишка, строгает, чтобы строгать, строгает, потому что у него новый перочинный ножик, — все просто. Стряхивает стружки, уходит… Старуха спугнула его… Старуха! Какое отвратительное слово! С.Б. ненавидела его, больше чем ненавидела — боялась. Больше смерти.

____________________________________________

В районной юношеской библиотеке С.Б. любили. Она была интересной, язвительной собеседницей, легкой, неожиданной в своих суждениях. И еще библиотека была перед ней вроде бы виновата, хотя не библиотека, а районное начальство сократило единицу, приходившуюся на гардеробщицу.

В библиотеку С.Б. приходила решать кроссворды и рассматривать журналы «Крокодил». Если в кроссворде что-то не клеилось, можно было справиться в словаре, в Энциклопедическом словаре, в Детской энциклопедии, упакованной в обложки апельсинового цвета. Детская энциклопедия очень нравилась С.Б.: там были толковые статьи, много картинок, и еще она знала одного мальчика, который очень бы хотел иметь такую энциклопедию. Была бы у нее такая возможность — подарила бы. Этому мальчику она проспорила — спорили на перочинный ножик. Нужно отдать — долг чести.

В «Крокодиле» С.Б. особенно любила рассматривать многофигурные картинки во всю страницу: «Вселение в новый дом», «В доме отдыха», «Стройка», «На пляже». Картинки эти напоминали ей картинки в старых, дореволюционных немецких журналах, детских журналах, которые выписывались ей с братом… Назывались они «Бильдер Зее».

____________________________________________

Потом С.Б. приглашали пить чай. Сегодня был день рождения Тани, и она принесла торт. Таня только окончила библиотечный техникум, она была очень милая и очень стеснительная.

Библиотека была маленькая, уютная. Три сотрудницы легко справлялись.

Выбрав момент, С.Б. спросила у заведующей, Паи Иосифовны, не выручит ли она ее числа до 15-го (сегодня было 10-е). Рублей пять… А пенсия 14-го… Пая Иосифовна спросила: может быть, больше? Нет, вполне хватит пятерки. Заведующая библиотекой нравилась С.Б. Она была умна, очень наблюдательна, и было в ней что-то эсэровское…

Заведующая читальным залом, маленькая женщина со странным именем Бима, хотела дать С.Б., когда она уходила, торта с собой («Дома чаю попьете вечером»). С.Б. не взяла.

— Я иду в кино, в «Колизей».

— А что там?

— Какая-то французская картина. Говорят, знаменитая…

____________________________________________

В галантерее на Яузском бульваре С.Б. купила перочинный ножик. Выбрала самый лучший, на свой вкус…

____________________________________________

В «Колизее» С.Б. пошла в буфет, купила бутерброд с черной икрой за семьдесят копеек (самый дорогой) и чашку кофе.

Перед фильмом показывали «Новости дня». С.Б. любила этот киножурнал больше, чем «Иностранную кинохронику». Ей нравилось смотреть, как дымят заводы, колосится пшеница, как ледоколы прокладывают путь караванам судов с важными грузами для Новой Земли. А где-то на горизонте кит пускает фонтан… Или пустыня. Караван верблюдов, сбор хлопка, неспешное течение арыков… С.Б. нравилось чувствовать жизнь страны.

После «Колизея» С.Б. пошла к Антонине Петровне — рассказать, какую замечательную картину она посмотрела (это были «Сиреневые ворота»), отдать проспоренный ножик. Ну и конечно, ее оставят обедать…

С Антониной Петровной (моей бабушкой) С.Б. работала в одной поликлинике. Бабушка — старшей медсестрой, С.Б. — в регистратуре. У бабушки не было ноги (тромбофлебит, ногу пришлось ампутировать). Бабушка не выходила из дома, и С.Б. каждый день рассказывала ей новости, какие случались в окрестностях и в Подсосенском переулке. Пересказывала картины, которые посмотрела. У С.Б. был дар рассказчика. Пересказ «Сиреневых ворот» был много интереснее фильма. (Я посмотрел его, посмотрел значительно позже…)
Курить бабушке было нельзя, но она курила, курила много. И только «Беломор». Когда с «Беломором» случались перебои, а они случались, а папиросы ни «Лайнер», ни «Любительские» бабушке не нравились, С.Б. доставала ей «Беломор». В гастрономе ей отказа не было (а заначки в гастрономе были всегда).

Так что — 22 копейки и спички… Бабушка и С.Б. собирали спичечные этикетки. Бабушка отмачивала этикетки в блюдце, потом сушила под прессом, потом вклеивала в альбом. С.Б. просто складывала коробки в свой необъятный буфет. Ну конечно, совершались обмены. (Я расскажу об этом, о спичечных этикетках, если будет возможность. Это отдельный и очень занимательный сюжет, но может не вписаться в главную историю.)

— Мне еще в «Металлоремонт» надо зайти.

— А что такое?

— Да чепуха, замок сломался, чуть не потеряла… — И С.Б. достала камею.

Я никогда не видел ее близко, ну брошка и брошка. Носит ее С.Б. — значит, ей так нравится.

…Камея была среднего размера, камень трехслойный — серо-бело-синий. Оправа потемневшая, да и саму камею не мешало бы помыть. Но, видно, для С.Б. это не имело значения.

Мастер с большим искусством вырезал птицу, стоящую на одной ноге (цаплю, наверное), и рядом, чуть ниже, пухлый мальчуган с крылышками.

— И что это значит? — спросила бабушка. — Тут должен быть какой-то смысл…

С.Б. равнодушно пожала плечами. Камея ей нужна была только для закалывания ворота кофты…

____________________________________________

В «Металлоремонте» действительно было много народу. Рассматривали невиданную шариковую ручку. Мыльников — единственный мастер, с фиолетовыми пальцами. Ему недавно установили аппарат, заправляющий наново использованные стержни шариковых ручек. Дело это было новое, и паста еще была хорошая, венгерская.

— Чего творит! Потряси ее, потряси! Ать! В купальнике! Ать! Без! Ну-у! Ать!

— Выменял?

— Не без этого…

Мыльников любил разные такие штуки, необычные. У него у первого появился пистолет-зажигалка, настоящий австрийский. Это потом стали выпускать наши, вроде бы точно такие. Ан нет! Не такие… И первые часы со светящимся циферблатом и стрелками, такие, в которых нырять можно, на стальном браслете, тоже были его. Он их в банке с водой держал — заходи, смотри, завидуй! И пряжка у него на ремне была не со звездочкой, не с якорем — с пистолетами! И сам ремень с мексиканским узором! Он и мастер был хороший: коньки точил, ножи для мясорубок, чашки склеивал… Да мало ли!

Но была у человека мечта — сделать авторучку-пистолет под мелкокалиберный патрон. И сделал, говорили. Но еще не довел до совершенства…

Мельников глянул камею, тронул фиолетовым пальцем сломавшийся замок.

— Дня через два, работы много… — И небрежно бросил в ящик к неисправным самопискам, чемоданным замкам, пружинам, болванкам для ключей разнообразных фасонов резной камень (да, камень, а так стекляшка стекляшкой) работы знаменитого греческого мастера Диодора с острова Самос. Ну, может, не самого, кого-нибудь из учеников, и лет этому камешку тысячи полторы, а может, и больше. — Тридцать копеек.

…Приходит ко мне человек, приносит ложки, гнутые, стертые — слезы! Можно что-нибудь сделать или сразу в помойку?

— Откуда такое добро?

— Да в кладовке валялось. Соседи говорят — не ихнее… Ничьи…

Ну, почистил. Пробочка. Восемьдесят четвертая. Кораблик. Сольвычегодск. Повозился. С поварешки начал… Ну приходит. Вот, поглядите… Глазам не верит! Как такое возможно?! Новая вещь, как из магазина… Вот, чайную более-менее до ума довел.

— Гляди-ка, с вензельком…

— Да, были люди, чай с вареньем пили…

— И сгинули…

С.Б. заплатила тридцать копеек, вышла на улицу. Вензелек на чайной ложке был хорошо ей знаком: такая же ложка с таким же вензельком лежала у нее на столе, кривая, почерневшая…

«А я думала, одна осталась…»

Впрочем, она ни о чем не жалела. Чего жалеть? Прошлое — равнодушно. А настоящее что? Лучше? Главное — двигаться в своей колее. И подольше…

____________________________________________

Чай — а был уже вечер — С.Б. пила у Лели, своей гимназистской подруги.

Леля была бодрая и деятельная, давала уроки немецкого и французского, на дому и задорого. Еще учила играть на пианино. И все делала на очень высоком уровне. Капризничала, не всех брала…

Чай пили с заграничным печеньем и с каким-то невероятно вкусным заграничным же ликером.

— Ученик притащил, в международные отношения собрался. Дубина… Три шкуры сдеру!

Леля наверстывала погибшие безвозвратно пятнадцать каторжных лет. Об этом никогда не рассказывала. Говорила только о курортах, портнихах, преферансе и детективах (детективы ей возили родители учеников). И еще виртуозно материла советскую власть. Как будто не было у нее продотрядско-комиссарской юности. Да и много еще чего…

— Подумай, подумай, Соня. Поделюсь учениками — по-другому жить будешь.

Дальше говорили по-немецки.

— Так ты подумай!

— Я подумаю.

— Сайе!

____________________________________________

Во дворе играли в снежки. Мальчик и девочка. Нет, скорее, девушка и юноша. Снежок попал С.Б. в спину.

— Ой, простите, пожалуйста!

«Славные какие, — подумала С.Б. — И курточки у них славные, и шапочки…»

____________________________________________

…Куда ее тащат? По земле волокут, по снегу…

— Зачем было за руль садиться?

— Она сама подвернулась…

— Что теперь?

— Вон подвал — спихнем. Быстро, быстро, всегда ты… Ах, какой ты…

…Ступеньки. Она съезжает по ступенькам… Шум отъезжающей машины…

…Она сидит. Спиной в кирпичную стену. Холодно, приходит в себя… Что это было? Удар и темнота… Что я делаю? Ползу. Ползу по лестнице. Скользко. Лед… Надо ползти. Вверх. Ничего не болит! Вверх!

…Теперь подняться на ноги… Нет, на батареи опираться нельзя — они качаются. Зачем столько батарей? Штабель целый… Конечно, ремонт. Зимой. Другого времени не нашли… Можно, можно стоять, можно. Не кружится голова! А идти? Получается. Все хорошо… Немного отдохнуть…

…Фонари? Зачем фонари, откуда?

Машина въехала во двор, хлопают дверцы.

— Зря ты, Юлька…

— Ничего не зря. Она номер запомнила.

— Ничего не запомнила. Не успела.

— Дурак!

— Может, она уже…

— Хорошо бы… Посмотреть надо.

…Что они хотят делать, зачем подобрали железку? Уголок… Зачем им уголок?

С.Б. отодвинулась за батареи.

— А, черт, скользко! Не видно ничего…

И С.Б. вдруг понимает, зачем уголок. Они идут убить. Ее. Убить… Убить…

— Фонарик в машине. Я сбегаю…

— Дурак!

…Как это получилось? С.Б. не помнит, она помнит только, что была спокойна. Очень спокойна. Она не торопится. Примеривается. Толчок, совсем не сильный, — и весь чугунный штабель летит в подвал… Нет, сначала качнулся. Потерял равновесие… Странно. Никакого особого грохота не было. Рухнуло на мягкое.

…Они шли меня убить. Убить… Но у них не вышло.

Странно, никто не вышел посмотреть, что случилось. А окна светятся… Телевизор смотрят…

…Я ухожу. Я… стою на четвереньках. Не могу вдохнуть… Не могу вдохнуть… Вдохнуть… Звезды очень яркие. Не бывает так… Все. Вот теперь… все…

— Добрый вечер… Э-э… — Что-то сует в руку. — Дышите! Дышите! Черт возьми!

…Что-то… чуть-чуть…

— Еще!

…Вроде получилось. Получилось вдохнуть… Вся мокрая… Расстегнуть пальто…

— Вы можете дышать?

— Да.

— Вам лучше?

— Да, намного…

— Я вызову врача!

— Не надо. Все хорошо…

— Давно это у вас?

— С осени… Я не помню…

— Еще вдох… Сердце биться будет, ничего… Держите валидол. Ну? Как?

— Хорошо. Почти…

— Э-э, не надо вставать!

— Все хорошо. Все прошло. Правда.

— Почему вы без ингалятора ходите?

— Я забыла.

— Какой у вас ингалятор?

— Я не помню…

Странно… Как и не было ничего…

— Проводить вас?

— Зачем, что вы… Все очень хорошо.

— Ингалятор я вам оставлю.

— Что вы, зачем?

— У меня есть…

…Что это было? Еду в трамвае одну остановку, до Казарменного. Схожу… Иду… Что это было? Кто это был? Ингалятор… Перед сном еще вдохнуть. Обязательно. Хороший ингалятор. А голова кружится. Не сильно… А если он видел… все? А! Плевать!

С.Б. легла, не раздеваясь.

Она лежала на койке, смотрела в потолок.

Постучался, вошел Никита.

— Что, Борисна?

— А, прихватило немного.

— Давай врача?

— Бог с тобой, Никита. Все уже прошло.

— Чаю принести?

— Принеси… Сахару побольше.

— Мигом! Ну, Борисна?

— Прошло давно… Ты вот что. Открой буфет. Видишь маленькую бутылочку?

— Да. Коньяк?

— Давай ее сюда.

— А шпротиков? Шпротиков закусить? Самое то!

— Давай.

…От коньяка в груди тепло.

— Ты иди, Никита, спи. Все хорошо…

— Борисна, если что, в стену стучи!

— Хорошо.

…Вот, выскочила из колеи… Опасное это дело… Выходит, опасное. А теперь — хорошо. Снова в колее… А ведь они хотели меня убить. Не вышло…

С.Б. берет ингалятор, делает глубокий вдох. Пауза. И еще…

…Ну и видел, ну и что? Ничего. А как он меня найдет? Пусть ищет, если надо. А что надо?

С.Б. засыпает. Она спит спокойно, без снов. Утром просыпается совсем здоровой. И если что и помнит, то так, в общих чертах…

Колонка Игоря Хуциева опубликована в журнале "Русский пионер" №95. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все