Классный журнал

По ходу Сталкера

26 января 2020 11:49

Сорок лет назад Профессор и Писатель, ведомые Сталкером, отправились в Зону исполнять сокровенные желания. Шеф‑редактор «РП» Игорь Мартынов пройдет тем же путем — по местам съемок фильма с рабочим названием «Машина желаний», известного миру как «Сталкер». Как устроена Зона спустя сорок лет после съемок, исполняются ли там желания и кто теперь Сталкер. Как говорится — «мотор!».

…Вязаная лыжная шапочка, водонепроницаемый черный полукомбинезон мешковатого кроя, несомненно волевое и кардинально обветренное лицо — всем видом Сталкер похож на тренера по каким-нибудь осенним видам спорта.

Имеем: низкое оловянное небо, флегматично зависающие гагары; вялый туман, как бы напшиканный кустарным пиротехником. Состояние мира признано оптимальным для марш-броска за его границы, и Сталкер, окидывая мой прикид, выражает одобрение: «Хорошо, ботинки на тракторной подошве, не жалко будет». Ну как сказать… Вроде бы не было уговора грязь месить, ползком или гусиным шагом?.. Пассажирское кресло сталкеровского универсала волосато: «Не обращайте внимания, тут мои собаки обычно сидят».

Не обращаем, поехали.

Первая геолокация, по моим прикидкам, должна быть в Таллине, но мы выруливаем куда-то за город.

— Покажу место, которое обычно не показываю. Четыре километра отсюда, заброшенная каменоломня.

Из-за землетрясения в Исфаре, где планировалось снимать «Сталкера», Тарковскому пришлось искать новую натуру для съемок. В Таллине он подрабатывал на киностудии худруком у молодых эстонских режиссеров, в том числе у моего Сталкера — Арво Ихо. Арво Ихо — теперь уже классик эстонского кинематографа.

— Он сказал нам просто: «Ребята, я снял несколько фильмов, чуть больше, чем вы. Используйте меня». Помню, для съемок короткометражки у нас было выбрано восемь объектов. Тарковский подшучивал: «Братцы, вы что, транспортные рабочие — таскать груду железа по объектам?! Найдите один дом, там все и снимите!» Мы нашли классный особняк с садом, — как оказалось, до войны там был публичный дом, — где все и сняли. Тарковский как-то спросил: «Арво, ты же знаешь здешнюю натуру, покажи какие-нибудь необычные места». Я привез его сюда.

Мы идем по парковой дорожке — слева внизу, сквозь иероглифы голых веток, просматриваются залив и порт. Сталкер здоровается с румяными дамами — те бодро чешут скандинавской ходьбой, почти не задевая землю палками. Нет бы пошустрить за ними, в резвом темпе, но мы сворачиваем на целину. «Осторожно, болото!» — то и дело предупреждает Сталкер. Самое время бросать гайки с привязанными белыми платками, намечая путь, потому что и тракторные подошвы, возможно, не спасут… Здесь открытое пространство, почти без деревьев и кустов; там и сям разбросаны фрагменты каменных построек — то пролет лестницы, то клок стены, то бетонные кольца, и все покрыто торжествующим вечномолодым мхом. Еще в двадцатых прошлого века сюда свозили и хаотично сбрасывали бракованные детали с городских строек.

«Странное место, — согласился Тарковский. — Но здесь слишком чувствуется катастрофа. А мне нужен мирный пейзаж с небольшим сдвигом».

…Арво Ихо просит меня углубиться в изучение мха, а он будет это фотографировать. У него собралась целая фотогалерея портретов посетителей Зоны. Композитор из Финляндии, норвежский художник, фотограф из Англии, поэтесса из Австралии, иногда группы по 10–15 человек — многие приезжают в вымышленное место, как будто там сбываются желания: «Одна студентка, у которой умерла сестра-близняжка, попросила отвезти в Зону — надеялась на контакт с сестрой. Я показал ей место, где лежал Сталкер. Она легла туда же, лицом в небо. Я оставил ее минут на двадцать. Что-то с ней там произошло. Хорошее. Лицо прояснилось, успокоилось».

…Я вхожу в кадр без особой мотивации: вообще-то мне отводилась — по крайней мере, мною — роль наблюдателя, но не объекта, тем более — ботаника. Арво умеючи руководит процессом съемки — ему не привыкать, он титулованный и действующий оператор и режиссер; попутно выспрашивает причины такой моей нерешительности и неуверенности.

Видите ли, товарищ Сталкер… Это ведь как оказаться на изнанке чуда. Проткнуть буратиновым носом картонный очаг, который в детстве казался натуральным и потому согревал. Маг и небожитель, которого ты боготворил, раскроет свои секреты и после этого окажется заурядным фокусником, и вообще, как выяснится, жил на соседней улице, у бакалеи, очки у него только для понта, без диоптрий, а по-немецки этот якобы чистокровный фриц знает всего три слова: «шпрехен зи дойч»…

— Хорошо, хорошо! Наблюдается ход мысли, продолжайте самоанализ! — подбадривает меня Арво. — И смотрите теперь чуть в сторону, вот на ту никуда не ведущую лесенку!

Продвижение в самопознании, в самокопании? Как следствие — разочарование в нарративе? А вдруг там, где маячило что-то эдакое нездешнее, высшего пошиба, — там всего-то ловкая монтажная склейка, бутафорский дым, операторское трюкачество? Мы и так все ближе к тому, чтоб обнаружить, что в башке у нас не magic box с сюрпризами, а всего лишь процессор, причем обвально устаревающий, не самый фирменный, и все твои творческие позывы и искрометные прозрения — набор цифровых команд, смычка пронумерованных нейронов, которую допускает, до поры, тот главный сисадмин, дежурный по серверу, — но, знамо дело, он не проморгает перегрузок и всякую слишком вдохновенную комбинацию стреножит прохладительным кулером.

Или возьмем тему с другой стороны и здесь же, не откладывая, припомним историю первых торгоматов, как они при-шли к нам в девяностых прошлого века, выдавая по нажатию кому колу, кому «Марс», кому и пачку резиновых изделий особого назначения… Да, это были наружно крепкие железные ящики, сработанные мастерами конверсионного цеха. Но, как выяснялось, во многих этих торгоматах (так, например, в фойе кинотеатров г. Владимира) не было никакой продвинутой техники и электроники, а сидел человеческий фактор в лице бабули, которая и подбрасывала в поддон страждущим, а также алчущим согласно их запросам. Что испытывали потребители, оказавшись за кулисами столь совершенного — внешне, — но разоблаченного — внутренне — агрегата? Они испытывали как минимум разочарование, и, возможно, с тех самых моментов повелось в обществе это горькое суждение о «лихих девяностых».

А вдруг и это ладно скроенное, практически бесшовное кино, которое, бери выше, и не кино, а искусственный мир, как минимум равновеликий нерукотворному, — растеряет свою трансцендентность, будучи разобрано на винтики-шпунтики, подвергнуто перлюстрации?! И не был гением Буанаротти?!

И вот что получается, многоуважаемый Сталкер. Я испытываю растерянность наперед, превентивно — перед вами есьм аз человек — в собирательном смысле, с большой буквы, — который проиграл в шахматы машине и теперь спрашивает сам себя: а из-за того, что я проиграл машине, то есть уступил ей технически, мозгом, процессором своим немощным, — разлюблю ли я безвозвратно и шахматы как набор лакированных фигурок, доставшихся мне от прадеда, с тем ошкрябанным слоником у белых и с тем конем у черных, от которого по ходу пятилеток отлетела грива, в боях лысеют даже кони, и почти у всех фигур отклеились бархоточки с днищ, на которых они мягко, бесшумно передвигались по доске, подкрадывались (по-английски «to stalk») перед тем, как будет сказано «шах» и «мат»?

Как позабыть тот остервенелый блиц шахматистов-любителей в саду Эрмитаж! Мы подошли к ним, когда оба висели на флажках, на самых краешках и оттого фигуры двигали не глядя, на запредельной скорости. Маты у них уже случились, судя по всему, ходов двадцать назад, оба короля были обглоданы до скелетов, но они, не замечая этого, продолжали биться, как бескорыстные рыцари, упоенные самим процессом, но не результатом, — романтики. Мы и не стали их разочаровывать, оставив такими парящими, бессмертными на красных флажках.

— Тарковский не из тех режиссеров, кто секретничает, скрывает процесс. — Арво Ихо наконец-то отрывается от мховой макросъемки, и мы переходим к общим планам, возвращаясь в город. — После «Зеркала» он решил, что чрезмерная усложненность формы губит зрительский успех. Сказал, что сделает кино, которое всем понятно. «В каком смысле?» — спросил я. «Будет единство места, времени и действия». Классические принципы, идущие от Буало. Все происходит в течение суток. Одно место, постоянное движение и чтобы монтажные стыки не отрезали слишком много времени. Физическое путешествие, которое постепенно превращается в духовное.

Получилось, что самый эзотерический («в “Сталкере” я легально коснулся трансцендентного») фильм А.Т. легко локализуется. Геоточки известны и опознаваемы — с поправкой, конечно, на изменчивую рукотворную начинку пейзажей. Зато холмы, леса, реки и монохромные северные небеса — все константы на своих извечных позициях. В фильм из реальности можно телепортироваться с любого кадра, что Арво физкультурно демонстрирует, со сталкеровской сноровкой, напоминая сцены и положения актеров в ней. А я прокручиваю «Сталкер» на дисплее смартфона, синхронизирую: калька с натуры, никаких диковинок.

Временная метка 13:12
_____________________________________________

ПИСАТЕЛЬ. Нет никакого Бермудского треугольника. Есть треугольник а бэ це, который равен треугольнику а-прим бэ-прим це-прим. Вы чувствуете, какая унылая скука заключена в этом утверждении? Вот в Средние века было интересно. В каждом доме жил домовой, в каждой церкви — Бог… Люди были молоды! А теперь каждый четвертый — старик. Скучно, мой ангел, ой как скучно.

Теперь видно, что они стоят у элегантного автомобиля.

ДАМА. Но вы же сами говорили, что Зона — порождение сверхцивилизации, которая…
ПИСАТЕЛЬ. Тоже, наверное, скука. Тоже какие-нибудь законы, треугольники, и никаких тебе домовых, и уж, конечно, никакого Бога. Потому что если Бог — это тот самый треугольник… хм, то и уж просто и не знаю…

_____________________________________________

— Вот, даже буксир пришвартован почти такой же, как тогда был, — жестикулирует Арво. — Чтобы скрыть дома на той стороне бухты, пустили дым.

— А бар где? — озираюсь в поисках какого-нибудь строения.

— Бар, в который входят Писатель и Сталкер, снят в Москве. Там в конце сцены видны дымящиеся трубы ТЭЦ на Загородном шоссе.

Временная метка 22:01
_____________________________________________

Видимо, «лендровер» стоит где-то неподалеку; улица грязная, запруженная лужами. Писатель и Профессор идут к машине; шлепая по лужам, к ним подбегает Сталкер. Они садятся в машину, вспыхивают фары, и «лендровер» едет по таким же грязным проулкам, со скрежетом сворачивает в какие-то ворота и резко тормозит.

Сталкер выскакивает из машины и падает на землю.

СТАЛКЕР. Ложись! Не двигайтесь!

____________________________________________

— Пять лет назад в этом квартале Ротерманни было точно как в фильме. Такая же разруха. Теперь бутики, рестораны — через этот тайский ресторан можно пройти между столиками, стыкуя сразу две сцены. И выйти в «Проход Сталкера».

Да, все официально, чин чинарем, с табличкой — редкий, может, и уникальный случай, когда улица поименована в честь киногероя. В целом по-эстонски бесстрастный, сдержанный на мимику Сталкер под этой табличкой оттаивает: это ведь и его заслуга, его подвижничество, что вымысел материализован в городской топонимике, не сотрешь. Тарковский бы, конечно, оценил взаимопроницаемость миров — а может быть, и оценивает, кто его знает, как оно бывает, когда касаешься трансцендентного.
Но граница Зоны позади, и мы на Нарвском шоссе.

Временная метка 36:55
_____________________________________________

Тот момент, когда после медитативного, под почти пинк-флойдовский перестук колес, заезда на дрезине в фильме внезапно включается цвет и проступает зелень Зоны. В зале на первых просмотрах слышался вздох облегчения: и то хорошо, картинка хотя бы не черно-белая — в кинотеатры-то тогда ходили за цветом, от ч/б телевизоров.

Дрезина останавливается на высокой насыпи.

СТАЛКЕР. Ну вот… мы и дома.

ПРОФЕССОР. Тихо как!

СТАЛКЕР. Это самое тихое место на свете. Вы потом сами увидите. Тут так красиво! Тут ведь никого нет…

ПИСАТЕЛЬ. Мы же здесь!

СТАЛКЕР. Ну, три человека за один день не могут здесь все испоганить.

ПИСАТЕЛЬ. Почему не могут? Могут.

_____________________________________________

Тогда на этом месте была одноколейка, подъезд к промзоне — теперь рельсы разобраны, дорога заасфальтирована.

— Вот здесь Толя Солоницын стоял, руки в пальто, как вопросительный знак, крючок. (Показывает.) Эти деревья были совсем маленькие. Вон тот столб был в кадре, а остальные все из декорации — художник Бойм придумал черные крестообразные столбы, которые потом таскали за собой, чтоб объединить ими разные места.

Географический монтаж, производственная Голгофа.

Временная метка 56:40
_____________________________________________

Писатель медленно идет к зданию. Останавливается, оглядывается, очень медленно двигается дальше. Поднимается ветер.

ГОЛОС (за кадром). Стойте! Не двигайтесь!

Сталкер и Профессор смотрят в сторону здания.

_____________________________________________

Первое появление в кадре здания с Комнатой исполнения желаний. Мы видим строение примерно с той же пары сотен метров, что и Профессор со Сталкером в фильме. А ближе нам не подойти из-за высокого металлического забора, которым огорожена частная гидроэлектростанция: недавно восстановлена и действует, питая электричеством ближайшие поселки. Через пару минут к нам на хорошей скорости подруливает лиловый грузовой пикап, в каком достоверно смотрелся бы рейнджер с «ремингтоном», — и скажет голос, уже не за кадром: «Стойте! Не двигайтесь!»

— Нас увидели в камеру наблюдения, выслали охрану. Хозяин очень ревнив. Летом, в начале августа, мне разрешили пройти на территорию с журналисткой… А работник станции пустил нас внутрь, в здание. И эта съемка изнутри станции попала на телевидение. Хозяин сказал, что мы нарушили договоренности и больше никаких паломников не пустит.

— А он смотрел «Сталкер»?

— Не думаю.

— Хотя бы на быстрой перемотке, ту часть, где в кадре его ГЭС? Пиар ведь, можно монетизировать.

Подходим к краю забранного бетоном канала. Здесь Сталкер лежал и видел сны. Арво рассекречивает еще один технический трюк:

— Сцену снимали на повышенной скорости. Потом, при нормальном воспроизведении, вода стала тяжелая, значительная, движется замедленно — еще и потому, что сам артист не двигается. Но самое удивительное, что и два монолога Сталкера сняты на повышенной скорости — вместо обычных 24 кад-ров в секунду 32 кадра. Где он идет вдоль стенки и произносит свой дзеновский монолог. Из-за сдвига скорости все меняется… Но это уже не здесь снималось, а на нижней станции.

Однажды, в разгар съемочного процесса, ассистент режиссера Женя Цымбал решил в пятницу не возвращаться со всеми в гостиницу в Таллин и заночевал где-то на съемочной площадке. Наутро пошел прогуляться лесом, услышал шум и обнаружил заброшенную плотину. Вид настолько потряс ассистента, что он призвал главного оператора Георгия Рерберга разделить радость своего открытия. Рерберг констатировал (Арво уверен в подлинности слов, такие из песни не выкинешь): «Андрей кипятком писать будет!» Тут были все любимые фактуры Тарковского: вода течет через камень, камень покрыт мхом, все старое, мокрое, живое, настоящее, не декорация. «Братцы, мы спасены!» — воскликнул режиссер возле забытой гидроэлектростанции Ягала-Йоа. На верхней станции, чтобы состарить здание, приходилось приклеивать к стене искусственные трещины — а здесь трещины были натуральные. В 1940 году отступающая советская армия пыталась взорвать плотину — но бетон оказался слишком прочным, пострадала только генераторная, и по стенам плотины пошла паутина трещин.

Здесь решили снимать ключевые сцены с сухими водопадами, туннелями, под записанный инфразвук падающей воды.

Временная метка 1:08:45
__________________________________________

Сталкер выходит к лестнице. Внизу река.
Сталкер и Писатель оглядываются. Перед ними — выход из тоннеля, потоки воды, с грохотом падающие с плотины. Сталкер и Писатель останавливаются.

СТАЛКЕР. Ну вот и «сухой тоннель»!

ПИСАТЕЛЬ. Ничего себе сухой!

СТАЛКЕР. Это местная шутка. Обычно здесь вообще вплавь надо!

Сталкер идет под арку плотины, нащупывая дорогу палкой.

_____________________________________________

Арво озадачен обилием пафосных джипов на стоянке возле плотины. Высказывает предположения:
— Комиссия приехала… Сейчас дискутируется, не снести ли плотину. Это ведь лососевые реки, рыба из моря поднимается вверх по рекам на нерест, а плотина им мешает. Предлагают сделать лесенки для лосося, но зеленые требуют полностью разрушить.

Мы идем по металлическому мостику над плотиной. Заборов нет, станция полностью автоматизирована, работает без людей, а значит, и пустить нас внутрь некому. По центру мостика монументально дислоцирован рыбак — о, не просто рыбак, а король-рыбак, рыбарь-киборг, удильщик из будущего. Он в по-дизайнерски расписных резиновых сапогах, обвешан неисчислимыми неизвестного нам назначения приборами, с гордой одноименной надписью «Stalker» (есть, как выяснилось, такая премиум-линейка) на спине фирменного рыболовного костюма, — он пронзает биноклем заводи, прилегающие к плотине. «Какой колоритный, истинно Тарковского, персонаж», — шепнул мне Арво, к рыболову обратившись на родном для этих мест наречии.

— А по-русски можно? — вежливо, но исключая другие варианты отреагировал оснащенный ловец.

— Хороший улов, много рыбы?

— Ну что вы, какая тут рыба. Почти совсем рыбы нет.

«Васильич, ну чё, запускаю?» — донеслось у рыбака из рации. «Да погоди ты!» — цыкнул Васильич кому-то незримому.

— Совсем рыбы нет, — еще раз подтвердил и вернулся к глубокомысленному созерцанию вод.

По берегам водоема, по периметру его виднелись и другие, аналогично экипированные в зеленое, со спиннингами. Кольнуло подозрение, что такая комиссия зеленых тут явно не в пользу лосося.

— Андрей Арсеньевич буквально влюбился в это место, — продолжил Арво случайно прерванную тему. — Снимали после захода солнца, в режимное время — чтобы освещение было прохладное, северное, без прямых солнечных лучей. Рерберг разработал интересную систему затемнения: был растянут большой черный тент, который двигался сзади за камерой, приглушая свет. Это было благостное лето 1977 года. Я взял направление от киностудии, и меня пускали на съемки как практиканта. Есть фотографии, которые я тогда делал, можно сказать, исподтишка (на площадке был официальный фотограф «Мосфильма»), — на них видно настроение идиллии, которое тогда здесь царило. И режиссер доверяет оператору, и Кайдановский еще играет бандита, крутого парня… Но постепенно что-то стало меняться. Я замечал, что Тарковский сам не понимает, чего он хочет. Он все больше времени проводил за камерой сам, оставляя Рерберга не у дел. Сказал Стругацкому: «Не нужен мне ваш бандит Сталкер, нужен другой образ». — «Какой?» — «Не знаю! Вы — сценарист, вот и пишите!»

Арво видит, как главреж без конца переснимает сцены, уподобляясь Роберу Брессону, над которым сам же иронизировал: «Снимается общий план, Брессон командует актеру: “Пройдите без фуражки”. Снимает двадцать дублей. “А теперь пройдите в берете!” Еще двадцать дублей. “А теперь пройдите без берета!” — “Но ведь это уже было”, — возражают ему. “Нет, было без фуражки!”».

Когда все было «на мази» — запутаться и выпасть из гладко идущего, как на автомате, процесса.

А в июле случилась катастрофа. Из Москвы привезли проявленный на «Мосфильме» материал, и почти весь фильм, две тысячи метров, из-за нарушения технологической цепочки при проявке оказался бракованным. Человеческий фактор манкировал предписанным химикатом, чего-то недовлил.

То были времена таинственной «камеры-обскуры», когда никто, будь он и трижды Создатель, не знал, что получается на пленке, и ждал проявки, как трепетный практикант.

Временная метка 1:15:19
_____________________________________________

Сталкер лежит с закрытыми глазами.

ПИСАТЕЛЬ. …ведь вы приводили сюда множество людей…

СТАЛКЕР. Не так много, как бы мне хотелось…

ПИСАТЕЛЬ. Ну-у, все равно, не в этом дело… Зачем они сюда шли? Чего они хотели?

СТАЛКЕР. Скорей всего, счастья.

ПИСАТЕЛЬ. Ну да, но какого именно счастья?

СТАЛКЕР. Люди не любят говорить о сокровенном. И потом, это ни вас не касается, ни меня.

ПИСАТЕЛЬ. В любом случае вам повезло. А я вот за всю жизнь не видел ни одного счастливого человека.

Сталкер открывает глаза, поворачивает к нему голову.

СТАЛКЕР. А я тоже. Они возвращаются из Комнаты, я веду их назад, и больше мы никогда не встречаемся. Ведь желания исполняются не мгновенно.

_____________________________________________

Когда кажется, что все окончательно схвачено, пронумеровано, все точки входа размечены, мир объяснен и расфасован, а механический голос за кадром отчеканил, что все под кон-т-ролем, — откуда ни возьмись нагрянут кони, опять вовсю гривастые, и слоны с трубным ревом снова здесь, всё так же умеют to stalk, даже без отлипших бархоточек, они рвут матрицу, разбрасывая по пустырям клочья цифровых комбинаций, ошметки зацементированного мира, — и битые фрагменты тут же покрываются живым торжествующим мхом.

— Вот Тарковского ругали, что он недостаточно работает с актерами. Он говорил: «А зачем с актером работать? Надо выбирать актера по качеству личности, чтоб не был куклой. Ключ в том, чтоб мысли актера направлять в одну сторону, эмоции в другую, тогда у него возникнет неуверенность и физический поступок превратится в истинный факт, а камера зафиксирует и сохранит этот консерв жизни. Принцип такой: перед камерой надо выращивать факт жизни».

Факты жизни выращивали следующим летом. «Сталкер», каким мы его знаем и видим, снят повторно, заново, в тех же локациях, но другим оператором, с другим художником, другим Сталкером. Кайдановский крушил канистры и выл в лесу: бравый казак-экстраверт отбивался от роли блаженного и юродивого, князя Мышкина, которого, собственно, собирался экранизировать Тарковский, когда брался за фантастику Стругацких. Изначально была идея наскоро, между прочим отснять научпоп и перейти к чему-то вечному. Но вечное, как только оно умеет, выходит там, где его не ждут и не рассчитывают.

_____________________________________________

— Загадали желание? — спрашивает Арво, потому что на обратном пути в Таллин мы проезжаем под железнодорожным мостом, по которому как раз идет поезд. — Я загадал. Десять лет не хотел ничего снимать, после той аварии. А вот теперь опять появилось желание.

Десять лет назад Арво Ихо заснул за рулем на восьмидесятом километре шоссе Таллин—Тарту. Его машина выехала на обочину, подлетела и врезалась в дерево. В машине, которая ехала за Арво, оказалась медсестра.

— Только не засыпай! — повторяла она. Через три минуты, как ему показалось, а на самом деле через час приехала «скорая». Арво отвезли в ближайшую больницу и без всяких обследований положили в обычную палату. Ночью ему с трудом удалось выбить хоть что-то болеутоляющее. Наутро он вызвал друга, который помог доехать до клиники в Таллине.

— Как вы к нам добрались? — интересовались врачи, сделав рентген. Множественные переломы, травма позвоночника, порванное легкое.

— На своих двоих.

— Фантастика.

Потом были операции, тренировки, возвращение на ноги. Заново добытое умение ходить.

Походы в Зону.

Колонка Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №94. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все