Классный журнал

Георгин

22 июня 2019 11:30

Рассказ Майка Гелприна

Письмо пришло в час пополудни, когда Гоша, наскоро перекусив, взялся за квартальный отчет. Доставила письмо личная секретарша, болтушка и недотрога Варенька.

— С курьером пришло, Георгий Сергеич, — доложила Варенька. — Странный какой-то конверт, никогда таких не видала. А письмо срочное, заказное, лично в руки. В ваши, — зачем-то уточнила она и упорхнула.

Гоша удивленно осмотрел конверт, и вправду странный, вощеной бумаги, с виньетками по краям и тремя массивными печатями по углам и по центру.

«Сургучные», — пришло на ум почерпнутое из давно читанных книг словцо.

Гоша недоуменно пожал плечами, вскрыл конверт, выудил изнутри лист плотной мелованной бумаги и стал читать.

«Милостивый государь!
Два года тому вы имели дерзость смертельно меня оскорбить. Засим требую сатисфакции и предлагаю встретиться в уединенном месте для поединка в субботу, четвертого мая сего года, в шесть часов утра. Выбор оного места, равно как и оружия, оставляю за вами. Однако поскольку оскорбление, нанесенное моей чести, слишком велико, извинения не принимаются и поединок будет продолжаться вплоть до вашей или моей смерти. Посему извольте прислать своих секундантов по означенному ниже адресу.
С почтением,
Валентин Петров».

Гоша протер глаза и перечитал выведенные каллиграфическим почерком строки вновь. Затем еще раз, для верности.

— Идиот какой-то, — сказал он вслух. — Делать людям нечего.

Он с досадой скомкал письмо и швырнул в мусорную корзину. Отправил вслед за ним дурацкий конверт и придвинул к себе отчет. С полчаса пытался вникнуть в него, но вникнуть почему-то не получалось — идиотское письмо упорно не шло из головы, вытесняя дебеты с кредитами, потери, инвестиции и налоги. Промаявшись час-другой, Гоша решительно отодвинул папку с отчетом и поднялся из-за стола.

— Шутники хреновы, — вновь подосадовал он. — Нашли с кем шутить. Хотя…

Гоша хмыкнул. Послание, кто бы его ни отправил, явно попало не по адресу. Никакого Валентина Петрова он не помнил, не говоря уже о мифическом оскорблении двухлетней давности. А значит…

Гоша нагнулся, выудил из корзины смятый конверт, аккуратно расправил и… выругался в сердцах. Адрес был правильный. Москва, улица, дом, учреждение, номер офиса, поч-товый индекс. И имя правильное. Его имя.

Он пробежал глазами обратный адрес. Опять-таки Москва, улица, дом и индекс. Общество любителей зимней охоты. Исполнительный директор Петров В.Т.

— Бред, — ругнулся Гоша, вновь швырнул конверт в мусорку, громко окликнул секретаршу и, когда та появилась в дверях, велел: — Варвара, кофе сотвори!

— Сию минуту, Георгий Сергеич. — Варенька почему-то не спешила уходить и переминалась с ноги на ногу на пороге.

— Что-то не так? — нахмурился Гоша.

— Нет-нет, извините. — Варенька покраснела. — А что было в письме, Георгий Сергеич? Очень уж любопытно.

Гоша хохотнул.

— Представь: вызов на дуэль.

Варенька охнула, побледнела, ухватилась за дверной косяк.

— До первой крови? — выпалила она. — Или…

Гоша на мгновение опешил. Секретарша явно вела себя странновато.

— Или, — сказал он, взяв себя в руки, и добавил саркастически: — А что, есть разница?
Варенька часто заморгала.

— Георгий Сергеич, вы шутите?

— Я? — Сарказм у Гоши иссяк. — Это я шучу?! Что за нелепый розыгрыш, черт побери! Может, ты считаешь, мне следует пойти и в самом деле кого-то кокнуть?

Варенька, не ответив, метнулась прочь. С четверть минуты Гоша оторопело смотрел ей вслед. Затем, высунув голову в дверной проем, огляделся. Секретарши и след простыл. Кофе-машина сиротливо жалась к стене в дальнем углу. Управляться с ней без посторонней помощи Гоша так и не научился. Тогда он решительно захлопнул входную дверь и вновь уселся за стол. Без кофе он как-нибудь обойдется, а отчет, кровь из носу, надо просмотреть — завтра планерка.

Добраться удалось, однако, лишь до пятой страницы.

— Жорж, к тебе можно? — просунулся в дверь Саня Воробьев из бухгалтерии. — Мне тут сказали… Ты, главное, не паникуй. Придумаем что-нибудь.

— В смысле? — оторвался от бумаг Гоша. — Ты о чем?

Саня ступил через порог и прикрыл за собой дверь. С Гошей они приятельствовали, хотя близкими друзьями никогда не были. Так — совместно распитая пара пива, партия в шахматы или в пинг-понг, болтовня обо всем и ни о чем в курилке.

— Значит, так, Жорж, Варька уже всем раззвонила, — решительным голосом сообщил Саня. — Ну ты нашел с кем откровенничать. Но ничего. Я поговорил с ребятами. Дима Карпов из финотдела, Петя Луцкой из инвестиционного. Ну и я. Выбирай любого. Или лучше двоих.

— Куда выбирать? — окончательно растерялся Гоша. — Зачем?

— Ну ты даешь! В секунданты, естественно. Мы все тебе ровня — твоя честь не пострадает, кого бы ты ни взял.

С полминуты Гоша, ошарашенно уставившись на собеседника, пытался понять, шутит тот или всерьез. Понять упорно не удавалось.

— Вы сговорились, что ли? — осторожно поинтересовался он наконец. — Разыграть меня решили, да? Какая еще к чертям честь?

На этот раз растерялся Саня.

— Что значит «какая»? — вопросом на вопрос ответил он. — Твоя в первую очередь. Потом всего банка. Ну и вообще. Постой. — Растерянность слетела у Сани с лица. — Я, кажется, понял. — Саня заулыбался. — Ты нарочно Варьку развел, да? Наплел ей, что получил картель. А она, сорока, и полетела трещать.

Гоша поднялся. Нарочито внимательно оглядел собеседника и сказал, подпустив в голос нотку издевки:
— Картель, шмартель. Тебе не кажется, что шутка подзатянулась?

— Да нет, — по-прежнему улыбаясь, помотал головой Саня. — Нормальная хохма. Мы все за чистую монету приняли, прикинь. Авдотья Пална так вообще за сердце схватилась, мы ее валидольчиком отпоили.

— Ясно. — Гоша кивнул на отчет. — Знаешь, дружище, давай ты пойдешь себе дальше шутить, а у меня еще работы вагон. Извини.

— Да, конечно, — спохватился Саня. — Уже ухожу. Это ты извини.

Когда сослуживец убрался, Гоша запер кабинетную дверь на ключ и вновь уселся за многострадальный отчет, но дело на лад не пошло. Буквы с цифрами расплывались перед глазами, таблицы и графики сливались в нечитаемую неразбериху. Зато строки «Милостивый государь!» и далее по тексту упорно лезли на ум, будто в бумагах была вовсе не отчетность за минувший квартал, а именно они.

К концу рабочего дня дело не продвинулось ни на шаг. Тогда Гоша со злостью захлопнул папку с отчетом и сунул ее в портфель. Правда, по инструкции домой уносить рабочие до-кументы не полагалось, но на этот раз корпоративными правилами Гоша решил пренебречь. Замначальника статистического отдела гораздо важнее явиться на планерку во всеоружии, чем подчиняться бюрократическим циркулярам.

Варенька, как обычно, сидела за персоналкой и самозабвенно клацала по клавишам. При Гошином появлении клацанье оборвалось.

— Георгий Сергеич, я… — Голос у Вареньки дрогнул. — Я хотела бы вам сказать… Чтоб вы знали… Если вас убьют, я… я…

Не закончив фразы, секретарша разревелась. Тушь, захваченная слезами в полон, расчертила щеки замысловатыми кривыми.

Не отвечая, Гоша устремился на выход. Вылетел в коридор, проделал с десяток быстрых шагов. Оглянувшись, убедился, что безлюдно, и наконец дал волю чувствам.

— Дура! — рявкнул Гоша двери женского туалета. — Идиотка, — поведал он входу в мужской. — Убьют меня, видите ли. Пустозвонка!

Снаружи шел мелкий, неприятный косой дождь. Гоша раскрыл зонт и споро зашагал к автостоянке.

— Павловский Георгий Сергеевич?

Гоша на ходу обернулся. Его догонял плюгавый субъект в темных очках, едва видных из-под надвинутой на глаза шляпы.

— Вы это мне?

— Вам, разумеется, сударь. Я от Валентина Тимофеевича. Его, можно сказать, доверенное лицо. Не велите казнить, но Валентин Тимофеевич просил убедиться, что вы получили картель.

— Что получил?

Гоша споткнулся на ровном месте, с трудом удержался на ногах и, развернувшись к плюгавому лицом, замер. Саня тоже упомянул какой-то или какую-то картель. Определенно, над ним решили вволю поиздеваться.

Задохлик в темных очках укоризненно помотал головой.

— Не ребячьтесь, Георгий Сергеевич, — попросил он. — Я ведь к вам со всем уважением. Разумеется, я имею в виду отправленный вам вызов. Вы с ним ознакомились?

Гоша почувствовал, что звереет.

— Я бросил этот ваш картель в мусорную корзину, — поведал он. — Жаль, что не спустил в унитаз.

— Вот как, любезнейший? — Плюгавый сорвал темные очки и сунул в карман. В голосе его явственно зазвенел металл. Несмотря на тщедушное телосложение, собеседник больше не казался задохликом. — Валентин Тимофеевич говорил мне, что вы негодяй. Я не привык судить с чужих слов, но теперь в его правоте убедился. Старая и подлая уловка, сударь! Но от этого, — плюгавый сноровисто сдернул с левой руки перчатку и с размаху швырнул ее Гоше в лицо, — отвертеться вам не удастся!

— В чем дело, граждане? — материализовался в двух шагах по правую руку полицейский сержант. — Я спрашиваю: что здесь происходит?

Гоша не ответил. Досада и раздражение в нем сменились элементарным страхом. Это, кажется, не шутка, схватившись свободной ладонью за ожженную перчаткой щеку, испуганно подумал он. Но тогда… тогда…

— Ничего особенного, сержант, — бесстрастно ответил блюстителю порядка плюгавый. — Этот господин собирался уклониться от вызова. Составленного по всем правилам, смею заметить. Пришлось, так сказать, прибегнуть.

— Понимаю. — Полицейский смерил Гошу презрительным взглядом. — Свидетельствую, что вызов брошен по правилам чести. Сержант Никифоров, — козырнул он и обернулся к плюгавому: — Если что, обращайтесь. Посодействуем.

Гоша не помнил, как добрался до своей «хонды», завел двигатель и вырулил со стоянки на улицу. Происходящее не укладывалось в голове. С ним явно затеяли недобрый и нехороший перформанс. Но зачем? И кто? Каким образом в это вовлечена секретарша, при всех недостатках верная и преданная вот уже без малого десять лет? И сотрудник — приятель, которому ничего дурного Гоша не сделал. Ответов не было.

Ладно, пришло наконец рациональное решение. Дома, в спокойной обстановке, он разберется. Обсудит с Машей. Жена была уравновешенной, рассудительной и частенько парой верных и метких слов успокаивала свою вспыльчивую и вечно тревожащуюся по пустякам вторую половину. Хотя какие уж тут пустяки?..

— Ну и денек был сегодня, — пожаловался Гоша, едва ступив в прихожую. — Расскажу — не поверишь.

— Потом расскажешь. — Маша стянула передник, повесила его на ручку кухонной двери. — Сначала поешь. Я сделала котлеты. С укропом и чесноком — твои любимые.

— Да не до котлет мне, — отмахнулся Гоша. — Тут такое… Не знаю даже, как об этом сказать. В общем, меня вызвали.

— Куда вызвали? — нахмурилась Маша. — К начальству?

— Если бы. Ты только не смейся: на дуэль вызвали.

Маша ахнула, шатнулась к стене.

— Кто? — выдохнула она. — На каких условиях?

Гоша, шокированный реакцией жены, оторопел.

— К-какая разница? — запинаясь, залепетал он. — Или т-ты что, т-тоже?

Маша с полминуты молчала, испуганно глядя на мужа.

— Так, — разлепила она наконец губы. — Ты сейчас спокойно и обстоятельно расскажешь, как это произошло. Во всех подробностях. Потом обсудим, что делать.

Гоша немалым усилием воли взял себя в руки. Маша заодно с шутниками или кто они там быть никак не могла.

— Ты что же, думаешь, это серьезно? — спросил он.

Маша всплеснула руками.

— Более нелепого вопроса у тебя нет? Рассказывай! По порядку.

— Ладно, что ж.

Гоша начал рассказывать, с нарастающим страхом наблюдая, как у Маши дрожат руки, а во взгляде явственно проступает испуг.

— Тогда он бросил мне перчатку в лицо, — подытожил Гоша. — А откуда-то нарисовавшийся мент сказал, что все по правилам. И обещал посодействовать. Не мне посодействовать, а ему, представляешь? Это все.

Маша отлепилась от стены, шумно выдохнула.

— Ясно, — решительно произнесла она, схватила мобильник, ткнула пальцем в строчку адресной книги. — Олег, бросай все дела и немедленно приезжай. Ты понял: немедленно. Да, проблемы. Серьезные. Не по телефону.

— А Олег-то зачем? — пробормотал Гоша, когда жена разъединилась. — Он-то тут при чем?

Шурина Гоша терпеть не мог и пользовался взаимностью. Спортивный, подтянутый, решительный Олег зятька полагал истериком, тюфяком и тряпкой. Пренебрежительно величал Георгином. По словам столь же, как и шурин, любимой тещи, у Олега были на то все основания.

— При чем Олег, да? — подбоченилась Маша. — Сам ты не понимаешь?

— Нет, — признался Гоша. — Не понимаю.

— Знаешь, иногда мне кажется, что я замужем за придурком. За инфантильным недоумком сорока пяти лет от роду. Ты, видимо, считаешь, что это я должна за тебя все решить? Выбрать оружие, место, секундантов, раз ты на это не способен. Я женщина, а не бретер, если ты вдруг забыл!

Гоша обмер. Маша никогда не затевала скандалов. Не бранилась, не изводила мужа оскорблениями и придирками.

— Машенька, — промямлил он, — что с тобой?

— Со мной? Со мной ничего. А вот с тобой что? Так, завтра с утра пойдешь к нотариусу и напишешь завещание. Не понимаю, как ты до сих пор умудрился этого не сделать. Тебя в субботу заколют или пристрелят, а нам с Ленкой по миру идти, так, что ли, заботливый ты наш? Все бывшей достанется и ее ублюдку?

От неожиданности и нахлынувшего приступа страха Гоша потерял дар речи и грузно плюхнулся на табурет, с которого иногда лазал на антресоли. Внезапные, не свойственные до сих пор Маше стервозность, цинизм и прагматичность в буквальном смысле выбили из-под ног опору. Спазмом перехватило гортань — Гоша поперхнулся, зашелся кашлем.

— Мама, папа, что у вас происходит? — выпорхнула из своей комнаты восемнадцатилетняя Леночка. — У меня экзамены на носу, а вы шумите, как стадо слонов.

— Ничего, доча, ничего особенного, — зачастила Маша. — Иди к себе. У папы небольшие проблемы, но сейчас приедет дядя Олег и все уладит. Прости, сорвалась, — обернулась она к Гоше, когда за дочерью захлопнулась дверь. — Я не со зла, ты же знаешь. Давай успокоимся. Такие вещи нельзя решать на горячую голову. Выход есть, надо только его найти.

— Да какое «найти»? — прокашлялся и вновь обрел дар речи Гоша. — Чего тут искать? Пошел бы он к черту со своей дуэлью, этот Петров или как его. Я его знать не знаю и знать не хочу. Кретинизм какой-то! Застрелят меня, видите ли, или заколют. Нашли идиота. Может, еще и повесят до кучи? Или на кол посадят?

— Ты что же, — всполошилась Маша, — всерьез это, что ли? Ты спятил?

— Я спятил? Это вы все рехнулись! Дуэлей только мне не хватало. Двадцать первый век на дворе. Сами стреляйтесь, или там рубитесь, или что. Нашли дурака.

— Ты… ты… — У Маши сбилось дыхание. — Ты собираешься отказаться, я правильно тебя поняла?

— Нет, пойду подставлюсь, чтоб меня угрохали.

— Боже мой, — простонала Маша. — Господи боже мой… Ты настолько труслив, что готов принять бесчестье и позор? Ну, допустим, с тебя как с гуся вода. А обо мне ты подумал? Как на меня люди будут смотреть? А о дочери? Кто ее замуж возьмет, с таким-то папашей?

Гоша умолк. Происходящее больше не казалось порожденным больным воображением бредом. Оно утратило нелепость и иррациональность, стало реальным, едва ли не осязаемым, вторглось в сознание и заполонило собой. Вопреки всякой логике, всякому здравому смыслу, вопреки всему.

Его убьют, отчетливо понял Гоша. Он не умеет фехтовать, а стрелял последний раз пацаном из рогатки. Он даже в армии ни дня не был — покойный отец занес в военкомат кому-то в лапу и единственного сынка отмазал.

— Ну что тут у вас? — выбил Гошу из прострации басовитый голос Олега. — Вызов? Так я и знал. Допрыгался, значит, родственничек. От кого вызов-то? Эй, Георгин, очнись, к тебе обращаюсь.

— От какого-то Петрова, — механически ответил Гоша, привычно пропустив «Георгина» мимо ушей. — Из общества любителей зимней охоты. Директор какой-то.

Олег присвистнул.

— Какой-то, — передразнил он. — Ты что же, не знаешь, кто такой Петров?

— Понятия не имею.

Олег скривился.

— Да, сестренка, то еще счастье тебе досталось. Правда, боюсь, теперь это ненадолго. Петров Валентин Тимофеевич, — отчеканил он, — известный общественный деятель, радетель за свободное владение холодным и огнестрельным оружием. Бывший чемпион страны по фехтованию на саблях. Бывший снайпер спецназа. Регалии на мундире не помещаются. Каким образом ты, дружок, умудрился оскорбить такого человека?

— Да не знаю я, — взмолился Гоша. — Откуда мне знать? Я о нем впервые слышу.

— Ладно, это мы выясним. — Олег взглянул на часы. — Сегодня уже поздно. Но завтра с утра пришлешь к нему секундантов. Ты уже выбрал кого? Я не гожусь — согласно кодексу близкие родственники секундантами быть не могут. Так, сейчас у нас вторник. До субботы еще три дня. Говоришь, вид поединка он тебе отдал на откуп? Это хорошо, это дает нам шанс.

— Какой еще шанс? — обреченно выдавил Гоша.

— Будешь стреляться. Секундантам скажешь: твое единственное условие, что твой выстрел первый. Пусть хоть костьми там лягут, но добьются своего. Завтра после нотариуса сразу в тир. Будем ставить тебе руку.

Неожиданно Гоша почувствовал, что воспрянул к жизни. Деловая хватка, напор и нахрапистость шурина вернули способность рассуждать здраво.

— Одну минуту, — подал голос Гоша. — Я кое-что хотел бы понять. О чем вообще мы говорим? Дуэли же запрещены уголовным кодексом.

Олег удивленно заломил бровь.

— Чем-чем запрещены?

— Кодексом, — без былой уверенности повторил Гоша. — Уголовным. Российской Федерации.

Олег многозначительно покрутил пальцем у виска.

— Ты, Георгин, похоже, с глузда съехал. Кодекс какой-то приплел. Тебя сейчас один только кодекс заботить должен. Дуэльный.

— Он, кажется, судебную грамоту имеет в виду, — встряла Маша. — Там что-то такое было лет двадцать назад. Не очень внятное.

— Ах, грамоту. — Олег хохотнул. — Другое дело. В ней еще прописано, что воровать запрещено. А все воруют. Ах, ты нет? Ну ничего, еще, может, научишься. Если Петрова переживешь.

— Да, очень смешно, — рассвирепел Гоша. — Все, значит, воруют. И на дуэлях, быть может, тоже дерутся все, а я и не в курсе?

Олег фыркнул опять.

— А ты, похоже, ни о чем не в курсе. Воров, бывает, ловят. Только кто не дурак — не попадается. Не волнуйся. Если убьешь его, тело спрячут. А самого Петрова объявят пропавшим без вести. Не он первый, не он последний. В общем, все по законам.

— Это по каким же, к чертям свинячьим, законам?

— По законам чести Российской Федерации. Или в этом твоем кодексе, как его, мухоловном, другие?

Гоша снова пришел в смятение. Шурин явно с ним не шутил.

— По-твоему, что же, уголовного кодекса не существует?

— Конечно, нет, откуда ему взяться.

— Ясно. — Гоша перевел взгляд с Олега на Машу. — Тебе не кажется, что кое-кто малость сошел с ума?

— Кажется, — твердо кивнула та. — Если прикончишь Петрова, придется сводить тебя к доктору. И не вздумай упираться.

Ночью Гоша не сомкнул глаз. Выходило так, что мир, привычный, обыденный и повседневный, однажды изменился, а он умудрился этого не заметить. Вместо уголовного кодекса судебная грамота. Вместо законов об уголовной ответственности — законы чести.

— Интересно, что еще я пропустил, — пробормотал он вслух. — Может быть, и вместо, стесняюсь сказать, президента у нас кто-то другой.

Президент, однако, оказался на месте, что подтвердилось, стоило Гоше под утро подключиться к Сети. Также на месте оказались Кремль, Госдума, Академия наук, Центробанк и Фейсбук. Гоша собирался даже облегченно вздохнуть по этому поводу, но вовремя вспомнил, что жить осталось всего ничего, и вздыхать не стал.

Зато уголовного кодекса и в самом деле не оказалось, сколько Гоша ни мучил поисковики. И Верховного суда не нашлось — его функции выполняло теперь некое особое присутствие. Колонии и зоны почему-то повсеместно назывались каторгами и острогами. По всему выходило, что изменилась только юриспруденция.

Или он сам, пришла на ум новая мысль. Будто кто-то зловредный взял и беззастенчиво потер кусок Гошиной памяти, начинив его всякой ахинеей, никому более не известной. Впрочем, на фоне того, что его вскорости ждало, копаться в причинно-следственных связях было по крайней мере нелепо.

В тире Гоша спалил полсотни выстрелов, нашпиговав пулями деревянный щит, к которому крепилась мишень, и умуд-рившись ни разу в нее не попасть.

— Не удивлен, — констатировал осмотревший девственную мишень Олег. — Прервись, там секунданты пожаловали. Ждут.

— Плохо дело, Жорж, — сообщил Саня Воробьев, едва пожал Гоше руку. — Такое оскорбление и вправду смывается только кровью. А я и не знал, что ты ходок.

— В каком смысле ходок? — в который уже раз за последние пару суток опешил Гоша.

— В том самом. Девчонка, конечно, смазливая, спору нет. Но младше тебя на четверть века. Интересно, как ты ее уболтал.

— Какая еще девчонка? Я никого не убалтывал!

— Алевтина Валентиновна Петрова, двадцати лет, — ответил за Саню Петя Луцкой из инвестиционного. — Так сказать, дщерь.

— Не знаю никакой Алевтины!

— Точно не знаешь? — Петя выудил из-за пазухи фотографию. — На, полюбуйся.

На снимке была изображена рослая и загорелая девица в купальнике, едва покрывающем задницу и грудь. Гоша в плавках до колен боязливо щупал ногой воду шагах в пяти.

— Теперь узнаёшь?

— Теперь да, — признался Гоша. — Это Аля, в соседнем номере с нами жила. Маша все удивлялась, как родители отпустили ее в Сочи одну. Она что же, — Гоша покраснел, — утверждает, что я?.. Да я с ней двух слов не связал.

— Для этого дела слова не нужны, — со знанием дела заявил Саня. — В общем, собралась эта Алевтина замуж. А будущий супруг, человек чести, настоял на врачебном обследовании. Вот и выяснилось, что не хватает в невестином организме одной немаловажной детали. Делать нечего: она во всем призналась отцу. Петров, по словам секундантов, был в ярости. Он и сейчас в ярости.

— Постойте, в чем она призналась? Я ее и пальцем не тронул. Она попросту врет.

Саня развел руками.

— Не стоит тебе говорить об этом при людях, — посоветовал он. — А то, если вдруг управишься с Петровым, можешь получить вызов от несостоявшегося жениха. Не за прелюбодеяние и разврат, за это ты уже вызван. А за голословное обвинение обесчещенной барышни еще и во лжи. В общем, неважнецкие твои дела, дружище. На право первого выстрела секунданты Петрова не согласились. Ни в какую: нет и все. Придется вам стреляться от барьера, ничего не поделаешь. Если ты, конечно, не передумаешь и не выберешь шпаги.

Гоша потупился. Выходило, что куда ни кинь, всюду клин.

— Да мне уж без разницы, — выдавил он. — Пускай от барьера. Чтоб не мучиться.

Оставшиеся двое суток Гоша безвылазно просидел, запершись в спальне, из которой выставил начавшую было скорбеть и сострадать Машу. Обреченность сменялась в нем гневом, тот злостью, потом злость уступала место отчаянию и безнадеге.

— Вот же гады, — раз за разом повторял Гоша, обращаясь то к кровати, то к форточке, то к трюмо. — Из-за какой-то малолетней шлюшонки. И папенька с женишком тоже хороши. Люди чести, надо же! Чтоб вам обделаться с этой вашей честью.

«Уехать, — навязчиво свербило в голове. — Удрать. К чертям собачьим. Поселиться где-нибудь в захолустье и спокойно дожить до старости. Пускай люди думают, что хотят».
Несколько раз Гоша даже вскакивал с намерением побросать в чемодан шмотки и отчалить, а там будь что будет. Но всякий раз, не проходило и минуты, передумывал и бессильно валился на постель. Маша будет его ненавидеть. И Леночка. До конца жизни, где бы он ни был. Ненавидеть и презирать. Им тоже, вероятно, придется уехать. В глушь, туда, где никто их не знает. Этого Гоша допустить не мог. Жену с дочерью он любил. Очень. Получается, что больше жизни. А есть еще и сын от первого, неудачного и скоротечного брака. И хотя в последние годы они редко виделись, на его долю тоже перепадет.

Выхода не было. Ни единого. Оставалось лишь принять пулю.

В пятницу вечером в дверь спальни заколотили.

— Папа, открой! Немедленно открой, — настоятельно кричала за дверью Леночка. — К тебе гость. Ты должен его принять.

Гоша обреченно вздохнул и двинулся открывать. На пороге стоял здоровенный верзила, накачанный, коротко стриженный, с золотой цепью на бычьей шее.

— Борис, — представился верзила, вторгшись в спальню. — Я наслышан о вашей проблеме. Предлагаю ее решить.

— Как это? — изумился Гоша. — Каким образом?

— Согласно дуэльному кодексу недееспособный, немощный или увечный человек может назначить себе замену. Любого другого, кто согласится отстаивать его честь.

— И что? — не понял Гоша. — Я не немощен. И не увечен.

Борис хохотнул.

— Это легко исправить, — небрежно обронил он и продемонстрировал мосластые кулаки. — Не беспокойтесь, я умею калечить людей не больно. Теперь взгляните.
Верзила вытащил из кармана и протянул Гоше стопку бумажных листков.

— Это грамоты за победы в соревнованиях по стендовой стрельбе. Из пистолета. Я готов рискнуть. За вознаграждение, разумеется.

— Сколько? — подался вперед Гоша.

— Пятьдесят миллионов. На меньшее я не соглашусь.

— У меня нет, — пролепетал Гоша. — У меня и близко нет таких денег.

— Да бросьте, — обронил здоровяк. — Я не злодей какой и не собираюсь вас душить или там включать счетчик. Я человек чести. Возьму то, что есть на счетах. Квартиру, разумеется, тоже. На остальное напишете долговое обязательство. Будете выплачивать, пока не рассчитаетесь.

Ярость обрушилась на Гошу, вытолпила рассудительность и страх, выставила вон благоразумие.

— Убирайтесь, — вскочил на ноги он. — Ясно вам? Вон отсюда! Это вы-то поборник чести, любезнейший? Вы, сударь, вымогатель, ясно вам? Ничем не лучше того, кто собирается по навету блудливой соплячки застрелить невинного человека. Пошел вон!

— Папа, — охнула Леночка, когда визитер вымелся прочь. — Ты должен был согласиться. Обязан. Нашли бы как-нибудь деньги. А теперь тебя убьют.

— Пускай, — рявкнул Гоша. — Пускай убивают.

Он с грохотом захлопнул дверь спальни. Ему нестерпимо хотелось стрелять. Всю эту сволочь. Шлюх, снобов, проходимцев, воров, наемных бретеров — всех.

Он повалился на постель и впервые за последние трое суток забылся сном.

Пробудился Гоша, едва рассвело. Неслышно ступая, пробрался в ванную. Наскоро принял душ, аккуратно побрился. Вернувшись в спальню, надел лучший костюм. Повязал галстук и сунул ноги в парадные туфли.

Вот и все, подвел итог Гоша. До смерти остался всего лишь шаг. Шаг к дуэльному барьеру. Дальше — пуля. Прощаться с семьей он не будет. Он тихо прожил свои сорок пять лет, никому не причинив зла, никого не предав, не оболгав, не обворовав, не подставив. И так же тихо уйдет.

Секунданты ждут в условленном месте. Они доставят его в Битцевский парк, там уже присмотрена поляна, в утренние часы безлюдная. Оттуда его унесут на руках и где-нибудь неподалеку зароют. Значит, так тому и быть.

Он отжал щеколду, отпер замок, шагнул на лестничную площадку. Тихо притворил за собой дверь. Обернулся и увидел… Леночку.

— Дуэли не будет, папа, — прошептала дочь.

— Что? Что ты сказала?

— Я сказала, что дуэли не будет. Петров велел передать, что вы с ним теперь квиты.

— Как это квиты? — каменея лицом, выдохнул Гоша. — Что ты имеешь в виду?

— То и имею. — Леночка отвела взгляд. — Вчера вечером я приехала к нему в офис.

Гоша обмер.

— Зачем? Зачем приехала?

— За тем самым. — Леночка всхлипнула. — Утром он меня отослал. Сказал, что сатисфакцию получил. Пусти, я хочу принять душ.

Когда за дочерью захлопнулась входная дверь, Гоша с минуту стоял недвижно, оцепенев. Затем рванулся, скатился по лестнице вниз. Бегом донесся до автостоянки, прыгнул за руль и помчал через город. У здания с вывеской «Общество любителей зимней охоты» с визгом затормозил. Выскочил из машины, оттолкнул сонного охранника и ворвался внутрь.

На мгновение Гоша замер, перевел дух. Смерть, от которой дочь уберегла его, была рядом, в пяти шагах.

«Назад! — голосил кто-то, без спроса умостившийся в голове. — Назад, ты, тюфяк, ботаник, тебя убьют!»

Гоша задавил его в себе, этого незваного, непрошеного гостя. Рванул по коридору. Пинком отворил дверь с надписью «Исполнительный директор Петров В.Т.». В три размашистых шага покрыл расстояние до поджарого седого красавца одного с ним возраста. С маху влепил пощечину.

— Вы, милостивый государь, негодяй и подлец, — выпалил Гоша Петрову в лицо. — Я вызываю вас, сударь! Выбор оружия и места за вами. Извольте сегодня же прислать секундантов!

Рассказ Майка Гелприна опубликован в журнале "Русский пионер" №91. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все