Классный журнал

Я, волк

07 апреля 2019 15:09

Рассказ Майка Гелприна

Я познакомился с ней в электричке. Нет, не так: мы не знакомились, мы узнали друг друга. Мне не объяснить, а вы не поймете: мы узнаём своих сразу. Всегда.

Так это бывает — мы узнаём. И проходим мимо.

Нас мало, нас отчаянно, безбожно мало. И мы не люди, по крайней мере, в вашем понимании. Мы — ошибка природы, ее нелепый выверт, несмешная, неумная шутка. Мы — звери, замурованные в человеческие тела. Навечно: у каждого из нас пожизненный срок.
Невежественные святоши, средневековые мракобесы в сутанах и рясах, называли нас оборотнями. Вервольфами, волкулаками, перевертышами. О нас слагали вздорные легенды и пугали ими детей. Нас жгли на кострах, забивали камнями, истязали, вешали. Вбивали в нас осиновые колья и всаживали серебряные пули…

Считалось, что мы умеем оборачиваться и принимать облик зверя наяву. Глупость и косность: никто из нас не способен на это, физическая трансформация в зверя невозможна. Иначе ни один из нас не стал бы носить эту уродливую, ненавистную оболочку. Человеческую.

Мы не оборотни. Мы — териантропы. Так называют нас в энциклопедиях и словарях. Мы же зовем себя терианами. Однако я слишком увлекся, простите…

Итак, мы узнали друг друга два года назад, в электричке. Был ранний март, утро субботы, и вагон ломился от хлынувших за город лыжников.

Я тоже держал в руке лыжи, на которые ни разу в жизни не вставал. Волку они не нужны, он и так легко обставит любого мастера лыжного спорта на длинной дистанции. Неважно. Вагон был переполнен, его брали с боем, толпа внесла меня вовнутрь и бросила на нее. В тот же миг время для нас остановилось. Передо мной была она, та самая, единственная, я осознал это сразу. Моя женщина, моя самка.

Я стоял перед ней. Я, волк, матерый зверь, который должен был нестись рядом с ней по заснеженной равнине, загоняя зайца. Тот, кому следовало нарезать круги близ ее логова, охраняя волчат. Тот, которому надлежало, пластаясь в беге, уводить ее от стаи несущихся по пятам псов. Тот, кому не досталось ни того, ни другого, ни третьего.

Мы стояли, не в силах оторвать друг от друга взгляды. Молчали: терианам слова не нужны. Люди выходили на остановках, пялясь на нас, толкаясь и матерясь, а мы, будто окаменевшие, стиснув челюсти, смотрели друг другу в глаза. Мы очнулись, лишь когда поезд прибыл на конечную и вагон опустел.

Я взял ее за руку, и мы, по-прежнему не проронив ни слова, двинулись к зданию вокзала. Там я сдал лыжи в камеру хранения, и, все так же держась за руки, мы снова выбрались на перрон. Я спрыгнул на запасной путь, протянул ей руку, поддержал. Ступая по шпалам, мы побрели от станции прочь. Там, где к насыпи подступал лес, пересекли пути и, проваливаясь в снегу, по целине затопали к опушке.

— Я — Вик. Люди называют меня Виктором, — произнес я первые слова с тех пор, как ее увидел.

Она стянула перчатку и ладонью прикрыла мне рот. Я не стал целовать ее, волкам чужда эта ласка. Я шагнул к ней и прижал ее к себе. Крепко, так крепко, как только мог. Мышцы мои налились силой, жаркое дыхание вырвалось из пасти, буйство цветов и красок обрушилось на меня. Зрение и обоняние привычно слились воедино: я увидел, как изумрудом пахнет хвоя и как жемчугом пахнет снег. А еще я увидел ее запах — дурманящий, терпкий, вожделенный и манящий алый запах крови.

Мы оторвались друг от друга и заскользили между деревьев, сначала медленно, затем все ускоряя и ускоряя бег. Мы мчались, неслись, летели, вперед и вперед, без остановки и без устали. Мы вбирали в себя лес, поглощали хлещущий в морды ветер и заходились рыком, рвущимся из оскаленных пас-тей. Мы бежали весь день, а когда наконец стемнело и взошла полная луна, разом остановились.

Одежда полетела прочь, мы набросились друг на друга. Мы не занимались любовью, в волчьей сущности терианам любовь неведома. Мы яростно спаривались, катаясь на снегу, рыча и захлебываясь в накатывающих на нас волнах вожделения. Так продолжалось почти всю ночь. Рассвет застал нас обнаженными, в обнимку лежащими на снегу. Нам было не холодно, но мы порядком обессилели и изнывали от голода. Наскоро одевшись, я набрал хвороста, разжег костер и растопил в котелке снег. Пока закипала вода, мы прикончили съестное, что взяли с собой. Тогда я насыпал в кружки заварку, разлил кипяток, и, прихлебывая обжигающий чай, мы наконец разговорились.

Ее звали Мила, полное имя было Эмилия, а зверя, что жил в ней, она называла Эми. Ей было двадцать шесть, на два года меньше, чем мне. Лишь теперь я разглядел в ней не волчицу, а девушку. Стройную брюнетку, с глазами цвета черного бархата на нежном белокожем лице. Я смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Она рассказывала о своем детстве, потом о юности, о том, как впервые почувствовала в себе зверя. Завороженно глядя Миле в глаза, я слушал, как жутко ей было от непонимания того, что с ней происходило. Зверь то затихал в ней и таился месяцами, то внезапно вырывался наружу в приступах необузданной ярости и гнева.

Я закидал снегом костер, и мы с Эми понеслись, помчались назад. Мы не думали, каким путем бежать: териане находят дорогу чутьем, в подсознании запоминая местность в мельчайших деталях.

Мы сели на вечернюю электричку. Сейчас нас было не отличить от обычных людей. Мы держались за руки и смотрели друг на друга, а я все откладывал и откладывал то, что хотел и должен был сказать. Я сказал это за пять минут до конечной. Сказал то, что говорят друг другу люди.

— Я хочу, чтобы мы были вместе, — вытолкнул из себя я. — С этого дня, навсегда.
Мила вздрогнула, выдернула руку и отвернулась к окну. Я ждал. Предчувствие тугой беды молотом колотило у меня в груди и ватным комом подкатывало к горлу.

— Этому не бывать, — сказала она едва слышно.

Я отшатнулся.

— Почему? — выдохнул я. — Почему не бывать?

— Я замужем, Вик. Он — человек. У нас двое детей.

Лязгнул ржавыми акульими челюстями волчий капкан, захлопнувшись и перебив мне переднюю лапу. Я взвыл от продравшейся сквозь сердце нестерпимой, яростной боли.

Впервые Мила угодила в клинику для душевнобольных, когда ей сравнялось шестнадцать. Олухи психиатры поставили диагноз «шизофрения», и начался кошмар. Мила не могла ужиться с Эми, ненавидела и боялась ее. Эми рвалась наружу — Милу терзали порывы бешенства, приступы гнева, страсть к разрушению и насилию. Ночами ей не давали спать неудовлетворенные сексуальные фантазии. Партнером в них был зверь, матерый волчара с рыжими подпалинами на дымчатой шкуре. Большинство териан — зоофилы, для нас это в порядке вещей, а соитие с людьми териан не удовлетворяет и многих страшит. Однако для тех из нас, кто не осознаёт собственной сущности, склонность к зоофилии — ад на земле — дорога, неминуемо ведущая к необратимым нарушениям психики. Лечебницы для душевнобольных полны терианами. Теми, кто не сумел обуздать в себе зверя и сжиться с ним. Теми, чья звериная сущность вырвалась наружу и подавила человеческую. Теми, кто не нашел сил покончить с собой.

Мила силы нашла. Она уже перегибалась через ограждающие мост перила, когда водитель проносящегося мимо джипа-«чероки» вбил в пол тормозную педаль. Джип завертелся, пошел юзом и с треском врезался в парапет, но за секунду до этого водитель вышиб ногой дверцу и выбросился наружу. В последний момент он успел перехватить Милу за талию, оторвать от перил и вместе с ней рухнуть на тротуар.

Полгода спустя спаситель на спасенной женился. Он был состоятельным человеком и щедрым. Он окружил Милу заботой и лаской, он мирился со свойственными всем терианам странностями, он возил жену на лучшие курорты и показывал лучшим врачам. Нашелся среди них один, полагавший, что териантропия не болезнь, от которой необходимо излечивать, а свойство, с которым можно и следует жить. Мила отогрелась в семейном тепле. Родила мужу двоих сыновей и сумела наконец установить контакт с Эми, даже добиться некоторого взаимопонимания с ней. Однако раз в месяц зверь требовал доминации. Волчица рвалась на свободу, наружу, на зов полной луны.

Ночи полнолуния тяжело даются всем терианам. Не только волкам: у медведей, лис и нетопырей симптомы аналогичные. Милин муж научился с этим мириться. Раз в месяц его жена исчезала из дома, чтобы вернуться на следующий день уравновешенной и умиротворенной. Он терпел. Так было до того дня, когда Мила встретила меня.

Мне было четырнадцать, когда родители отправили меня на лето в спортивный лагерь. Затея оказалась неудачной: верховодила в лагере группа акселератов, насаждавших полублатные порядки и укреплявших авторитет методичными избиениями слабых. Однако уже тогда было во мне нечто, заставлявшее этих парней обходить меня стороной. До тех пор, пока с одним из них у меня не случилась легкая перебранка. Той же ночью выяснять отношения явились четверо. Я вышел вслед за ними из мальчишеской спальни в ночь. Стояла полная луна, она звала меня, манила, и я стал волком прежде, чем главарь с размаху всадил мне в брюхо ногой. Этот удар сшиб бы на землю любого парня моей комплекции. Но меня, волка, не свалил.

Я взвился в прыжке. Когтями передних лап располосовал главарю лицо. Метнулся к следующему, правой задней конечностью всадил ему в пах, клыками рванул за шею. Отшвырнул от себя и набросился на остальных.

В ипостаси зверя терианин в разы сильнее обычного человека. Но главное даже не в силе — терианин также намного более ловок, вынослив и жесток. Боль мы презираем и деремся отчаянно, забыв страх. Из ночной свары я вышел победителем, Четверо напавших на меня парней загремели в больницу с травмами. На следующий день меня отчислили из лагеря и поместили в стационар для обследования. Психических отклонений оно не выявило.

Я с детства много читал и для своего возраста был хорошо эрудирован. Когда к шестнадцати годам я понял, что странности в моем мироощущении проявляются все чаще и чаще, я не запаниковал, а отправился в библиотеку. Зарылся в энциклопедии, справочники и медицинские статьи. Вскоре то, что мне не нравятся одноклассницы, зато возбуждает течка соседской суки, перестало меня страшить.

Без особых переживаний я предположил, что, возможно, не человек.

Я стал искать подтверждения этой гипотезы и находил их одно за другим. Вечерами я выбирался в портовые районы, считающиеся опасными из-за населяющей их агрессивной шпаны. Я никого не боялся, никому не давал спуску, дрался с любым и каждым. Я вышибал ножи, кастеты и обрезки арматурных прутов. Без раздумий и сожалений пускал в ход когти и клыки. Я не задумывался, куда иду и как буду возвращаться — инстинкт безошибочно выводил меня из любой точки в любую другую. Я прекрасно видел в темноте и обонял сотни окружающих меня запахов. Постепенно запахи начали трансформироваться в цвета, я научился не вдыхать их, а видеть.

Знаете, чем пахнет пригнувшийся, зажавший в кулаке финку и готовый броситься на вас обкуренный хулиган? Он него несет цветом угрозы, смесью пота и адреналина, пульсирующим черно-лиловым глянцем. Мутной, серо-желтой гнойной вонью смердят набитые нечистотами мусорные баки. Коричнево-бурой жижей отдают обшарпанные стены бетонных коробок-бараков. Но ярче всех прочих запахов, подавляя их, заглушая и затеняя, бьет по глазам терпкий и дурманящий аромат человеческих страстей. Переливающийся десятками оттенков красного, от ярко-алого до пронзительно пурпурного, запах вожделения и похоти — запах крови.

Я взрослел, набирался опыта, анализировал и к восемнадцати годам уже твердо знал, кто я такой. Я не был юношей по имени Виктор, хотя окружающие знали меня именно в этой ипостаси. Я был волком, молодым самцом-полуярком по кличке Вик. И я был один, всегда один. Я чурался и сторонился людей, отдаляясь от них все больше и больше. Терианину чужда стайность. Мы — одиночки. Гордость и независимость, свойственные любому из нас, превращают териан в нелюдимов, почти в отшельников.

Я поступил в экономический. По окончании его устроился на работу в банк. Я был исполнительным служащим, корректным и аккуратным, хотя и необщительным. Начальство ценило меня. Длительных отпусков я не брал, мне они были ни к чему. Однако каждый месяц накануне полнолуния я на два дня покидал город. Я бежал, несся, мчался в ночи на зов полной луны. В эти дни моим существом доминировал Вик — я становился тем, кем был на самом деле, — волком. Так продолжалось до того дня, когда я встретил Эмилию.

Эти последние два года я не жил. Я существовал, от полнолуния до полнолуния влача бессмысленные, мучительно тянущиеся дни. Мила запретила мне искать с нею встреч, и я подчинился. Но два дня каждого месяца были наши. Мы встречались на вокзалах, пирсах, автобусных станциях и оставляли город. В лесу мы становились теми, кто мы есть. Зимой неслись, вывалив языки, через занесенные снегом поля. Летом — через те же поля, только заросшие чертополохом. Скользили по льду прудов и озер, а когда лед стаивал, омывались в их водах. Загоняли зайцев и вспугивали куропаток. Иногда прокрадывались в сумерках на окраину села, а потом, под заливистый брех цепных псов, наметом уходили обратно в лес, и я нес на загривке тушу зарезанного барана.

В ночи полнолуния мы принадлежали друг другу, спариваясь исступленно, отчаянно. И всякий раз по возвращении в город я просил Милу уйти от мужа ко мне. И всякий раз она отвечала отказом, а я возвращался в свое захламленное однокомнатное логово и начинал вычеркивать дни из календаря.

То была не любовь в том понимании, которое вкладываете в это слово вы, люди. Я часто думал, как назвать то чувство, что сжигало меня. Что превращало меня в изгоя, мучительно переставляющего ноги в череде липких, тянущихся в замедленном времени дней. В конце концов я понял. Меня сжирала, поглощала в себя тоска. Страшная, безнадежная тоска — та, что принуждает зверей моей породы, напружинившись, поджав хвосты и задрав в небо морды, исторгать из себя заунывный, протяжный вой.

Милин муж выследил нас. Он любил ее и видел, что звериное в ней проявляется все чаще и начинает подавлять человеческое. Он осознал, что теряет жену, и предположил, что причиной тому может оказаться другой мужчина.

Он нанял сыщиков, по нашему следу пустили псов. Стая застигла нас на рассвете, обнаженных, расслабленных. Я почуял собак слишком поздно, но успел все же метнуться к рюкзаку и выдернуть из него тесак. Вожак с ходу бросился на меня. Я увернулся, поднырнул под него и принял на нож, распоров ему брюхо по всей длине. Вскочил и схлестнулся со стаей. Два черных кавказских волкодава и белоснежный ирландец разом рванулись ко мне.

Я одолел их. Свара длилась не больше минуты, и когда она истекла, четыре собачьих туши дергались в агонии на багряном от крови снегу. В крови был и я, весь, от пасти до задних лап.

Пара здоровяков с двустволками отстала от псов на каких-то полторы минуты. При виде меня оба на миг опешили, но затем тот, что был на шаг ближе, рванул с плеча ружье. Не думаю, что он распознал во мне человека, а если даже и распознал, времени на принятие правильного решения ему не хватило. Я шарахнулся в сторону, но он выстрелил навскидку из обоих стволов и попал. Я взревел от боли, а миг спустя услышал, как за спиной тонко и жалостливо заскулила Эми.

Я рванулся. В пять прыжков покрыл разделяющее нас расстояние. Тот, что был на шаг дальше, выпалил по мне и промазал. Тогда я убил их. Задрал обоих так, как волки режут овец.

Мила умоляла меня скрыться, исчезнуть. Уверяла, что меня не найдут, что за год-другой дело закроют и спишут в архив. Обещала дождаться, уйти от мужа и вместе со мной вырастить волчат.

Я сказал, что согласен, и простился с ней. Я знал, что мое положение безнадежно. Я не мог скрываться среди людей в ипостаси Виктора, убийцы. Я не мог уйти в лес и превратиться в Вика — мое тело для этого не годилось. Тогда человек по имени Виктор решил перестать жить, но волк по прозвищу Вик наложить на себя лапы Виктору не позволил.

Я не мог жить, и я не сумел умереть. У меня оставался единственный выход.

Я явился с повинной. Признался в двойном убийстве в порядке самообороны.

Меня закрыли в камеру, я провел в ней долгие две недели. Сегодня ко мне пришли вы. Я рассказал вам свою историю, не приукрашивая ее и не выгораживая себя. Я надеюсь, я верю, что суд будет ко мне снисходителен. И что Мила меня дождется.

Теперь я, волк, спрашиваю вас, человека:
— Господин адвокат, есть ли у меня шансы?

Рассказ Майка Гелприна опубликован в журнале "Русский пионер" №90. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все

Гелприн Майк, рассказы, зов

Рекомендую

1 2277

Спионерить!

Оставить комментарий

Комментарии (1)

8.04.2019 05:41 Инна Молчанова
С этого момента не могла оторваться:

"А еще я увидел ее запах — дурманящий, терпкий, вожделенный и манящий алый запах крови...".

На одном дыхании, залпом прочлось! Сногсшибательная история!

Спасибо.