Классный журнал

Неопалимый «Глобус»

21 ноября 2018 10:19

«Титаник» не утонет, дирижабль не упадет, экспедиция не потеряется. Все будет тип-топ, история предстанет в лучшем виде, если за дело берется бессменный следопыт «РП» Николай Фохт. И театр не сгорит, вот увидите.

До начала спектакля минут тридцать — Ричард Бербедж лично следит за боем вестминстерских курантов. Собственно, приготовления начинаются, когда часы пробьют полдень: артисты начинают гримироваться, Ричард сам осматривает сцену, дает распоряжения подмести на балюстрадах, готовит подушки для избранных, кому не жаль заплатить лишний пенс. Ему даже часы не нужны, так точно он чувствует время. Но на всякий случай через три часа прибегает мальчик, который наблюдает за курантами, и сообщает, что с учетом времени, за которое он добежал до «Глобуса», до спектакля осталось меньше часа.

Да Ричард и сам это знает — но не отказывается от роскоши иметь такого гонца. Плата хорошая: мать и брат мальчишки проходят в стоячий партер бесплатно. А для Тони и Эндрю во время спектакля тоже найдется работа, не пыльная, которая позволяет смышленым и любопытным мальчикам смотреть каждое представление лучшего театра Лондона.

И эту работу придумал для них я.

Это было, наверное, самое непростое предприятие. Бывает так: из всех возможных способов выбираешь самый сложный. Зачем? А чтобы решить проблему не локально, а системно. Именно такого решения требовал «Глобус», так мне казалось. А системные решения — это тебе не двухдневная командировка, не галопом по Европам, а вдумчивая, рутинная работа. Это работа с людьми, это творческий подход к делу, это…

— Хей, сэр Ник, а можно вас попросить о любезности? — Это Тони надоело сидеть на припеке, и он притащил Эндрю на второй ярус, где обычно перед спектаклем прогуливаюсь я. — Вы можете рассказать про театр Эндрю? Он сегодня в первый раз, ему страшно интересно все это. А вы так замечательно говорите, так складно, будто спектакль показываете.

Хитрец и подлиза этот Тони, славный мальчуган.

— Так взял бы да сам все рассказал — я же тебе уже раза два все это объяснял, неужели не запомнил?

— Сэр, у меня все равно так хорошо не получится. Ведь вашим рассказом восхищался сам сэр Ричард и даже сэр Уилл! Сэр Уилл прямо так и сказал: лучше бы даже я придумать не смог. Куда уж мне!

— Что, Уилл так и сказал «придумать»?

— Да, восхищенно произнес, неужели вы не знали? У нас еще полно времени до начала.

Солнце так припекает, что на крыше долго не протянем. А как публика усядется, мы мигом заберемся — Эндрю на правый край, я на левый, как вы учили. Мешочек с песком вот он, готов, кувшины с водой уже на месте. Ну пожалуйста, расскажите, а то я обещал.

И я, конечно, рассказал, что знал. Что «Глобус» собран из материалов театра «Театр», который был построен отцом Ричарда, Джеймсом Бербеджем. «Театр» стоял в Шордиче, в хорошем месте. Дела шли успешно, но земля стала дорогой, аренда съедала всю прибыль от спектаклей. И вот тогда мудрый Бербедж решил разобрать свой знаменитый театр и по бревнышку перевезти его в новое место, можно сказать, в неблагополучный район, в Саутварк…

— Да как же они его перевезли, через весь город, что ли? — Эндрю все-таки слышал эту историю от Тони.

Да, продолжил я тоном опытного спикера, прохаживаясь по балюстраде, ребятишки пятились в метре от меня, жадно глотая каждое слово. Театр заново построен на новом месте — и стал еще более знаменит, чем прежний. Знатные особы теперь вынуждены приезжать, как они раньше думали, в трущобы. Кареты в день спектакля перекрывают улицы, вся торговля прекращается…

— Сэр, а расскажите, как устроен театр, ну, про рай и ад.

О, об этом я и сам люблю порассуждать, это меня самого удивляет и вдохновляет — хотя «Глобус», конечно, в этом не оригинален, все театры (публичные, конечно) были устроены примерно одинаково. Театр — это же модель мироздания, света Божьего. Сцена, где происходит действие, — наш мир. Над ними, видите, небо нарисовано — это обитель сил небесных, горних. А вон люк в сцене — это ход для низких сил, это прямая дорога в ад — и из ада. Обратили внимание, все добрые персонажи появляются из правого выхода на сцену, все плохие — из левого? Если героем начинают овладевать темные силы, он идет на левую сторону сцены, а когда снова становится хорошим — на правую. Посередине, в глубине — оркестр. Балкон на уровне второго яруса символизирует дом, частную жизнь героев. И, конечно, с него звучат любовные монологи. Романтическое место.

— Как в «Ромео и Джульетте»?

— Точно. Зрители тоже участники представления. Простой народ — в самом низу, вокруг. Но и плата за вход самая низкая — всего пенни. Чем выше ярус, тем дороже стоит вход. То есть знатные, богатые, уважаемые зрители возвышаются над миром, они ближе к раю, так сказать. Ну и начиная со второго яруса Ричард за дополнительную плату дает подушки. Это в основном для дам, хотя и кавалеры тоже не гнушаются. Ну а самые знатные и богатые могут купить место на сцене, быть в самой гуще событий.

— О, так, значит, мы во время спектак-ля почти в раю, мы же на крыше, мы над всеми! — Эндрю сделал неожиданный, но очень полезный для моей миссии вывод.

— Конечно, а ты как думал? Ладно, лекция окончена, марш на свои места. И давайте у меня, в оба смотрите. Помните, в каком месте особое внимание требуется?

— Да, сэр, четвертое действие, маскарад, пушка.

— Ну, давайте, вперед!

Есть места, которые ловят тебя, пришпиливают, как бабочку к белому листу бумаги. Ну хорошо, не тебя, но твою тень, астральное тело — что там у нас есть? Вот посидел ты в кафе «Сван» на берегу Темзы, позавтракал рости с черным кофе, поднялся и пошел по набережной к рынку Боро. А оказывается, не весь ушел. Одна из копий, тонкий слой, может быть, в профиль, может быть, проекция сверху, приклеилась к этому столику с типичным, почти английским завтраком. И сидишь тут, на набережной, каждый день, краем глаза любуешься на «Глобус», другим краем замечаешь туристический, в общем-то, людской поток в галерею «Тайт». И дождь переживешь, и снежок вытерпишь — только бы не менялся вид, только бы развевался над «Глобусом» флаг: спектакль идет.

Я, конечно, в кафе «Сван» («Лебедь») оказался из-за «Глобуса». Был в театре на экскурсии, купил сувенирную ложку времен Тюдоров, обошел театр по периметру. Я все знаю: не совсем это «Глобус», копия. И стоит он не на том месте, где настоящий «Глобус» был, — последний театр Шекспира в двухстах или в двухстах пятидесяти метрах отсюда, вглубь, не на набережной, как нынешний. И придумал восстановить «Глобус» американский (не английский почему-то) актер Сэм Уанамейкер. И положил на воссоздание театра полжизни. Новый, третий «Глобус» открылся в девяносто седьмом, через четыреста лет после первого. Первый простоял четырнадцать лет, в тысяча шестьсот тринадцатом он сгорел дотла — пыж из пушки, которая выстрелила на сцене в четвертом действии шекспировского «Генриха VIII», улетел на соломенную крышу, и она загорелась. Не сразу: тлеющий пыж, видимо, прожег верхний слой соломы и разгорался внутри покрытия — поэтому сразу не заметили. А когда заметили, поздно было. Театр сгорел за пару часов: здание, декорации, костюмы, театральный архив (говорят, там хранились рукописи Шекспира, они тоже пропали). Зрители не пострадали (а на представлении могло быть до трех тысяч человек, столько вмещал «Глобус»). Дисциплинированно, а может, просто очень быстро они эвакуировались через два узких выхода. То есть вообще ни одного пострадавшего, только у одного мужика вспыхнули панталоны, но то ли он сам, то ли его дружок залил пламя элем.

Театр восстановили всего через год — все как было, только крышу не соломой покрыли, а черепицей.

Второй «Глобус» просуществовал до сорок второго года — сначала он был закрыт пуританами (в этот год началась гражданская война между парламентом и королем Карлом I, парламент таким образом продемонстрировал реальность своей силы). Надо сказать, что пуритане последовательно десятилетиями боролись против театра как такового — как только появилась возможность, они реализовали мечту. Вообще, странная штука: вроде прогрессивное явление, буржуазная революция. За свободу, против пережитков, абсолютизма светской и религиозной власти. Но искусство, театр в частности, идеологически презирали. А монархия, наоборот, защищала и поддерживала, последовательно и результативно. Прогресс, да и вообще, появление в Англии публичного театра — заслуга исключительно монархов, от Елизаветы до даже Карла.

Короче говоря, через год здание театра снесли — чтобы построить на этом месте доходные дома.

Я все это знал, но ходил по современному «Глобусу», можно сказать, благоговейно. И честно скажу, меня не имя Шекспира завораживало. Не знаю… Театральный зал окружен современной инфраструктурой: магазины, кафе, билетные кассы. Никакой стилизации, никакой «намоленности». Но сквозь стены пробивался именно «Глобус», новодел, копия, как угодно. Это придуманное, а может, просто усовершенствованное, настроенное под театр натуральное пространство. Без крыши над сценой и стоячим партером — никакого искусственного освещения во время спектаклей. Естественный свет, естественный звуковой фон; солнце и ветер — природа играет вместе с артистами. Это очень круто: труппа (автор, режиссер, актеры) не создает пространство, она вписывает театр в жизнь. Это был (и есть) совершенно открытый театр, это был, конечно же, театр будущего. Близкий к акционизму. Понятный совершенно разной публике — толпе и элите. Хорошо структурированное, символическое театральное пространство превращало спектакль в метафору. И театр, в частности «Глобус», подсказывал, нашептывал: вся жизнь полна тайных смыслов, вся жизнь — пьеса, в которой вы участвуете, все, без разбору. Так, может быть, давайте помнить об этом, давайте и в жизни играть красиво, талантливо; давайте обойдемся без злодеев, какими бы высокопоставленными они ни были; давайте оставим в этой бесконечной пьесе только любовь, счастливую, веселую любовь.

Да, в общем, это все и без меня известно, при входе в «Глобус» стояла статуя Геркулеса с земным шаром на плечах: «Весь мир лицедействует» — так на ней было написано.

«Глобус» восстановленный, а оригинальный тем более — удобное и очень сложное, особое место. Обстоятельства постоялого двора, где раньше, до настоящих театров проходили спектакли. Не просто сцена — арена. Это почти стадион, почти эллинский амфитеатр, но усовершенствованный, более удобный, но и очень сложный для артистов. «Взять» трехтысячный зал, играть, чтобы было слышно и в партере, и на ярусах, — трудная задача. Но театр и труппа с ней справлялись.

Одним словом, «Глобус» не просто историческая достопримечательность, это целое явление, которое катализировало проникновение театра в лондонскую жизнь. «Глобус» стал мастерской для зрелого Шекспира. Совпадение или нет, но после пожара Шекспир не написал ни одной пьесы, «Генрих VIII» стал последней. Легко предположить, что уничтожение театра стало для него шоком, а может быть, знамением; вдруг он под прессом пуританской пропаганды усомнился в театре; а может быть, этот пожар стал последней каплей и нести этот груз стало невыносимо, захотелось к понятным, простым делам; захотелось вернуться домой и стать домовладельцем, землевладельцем; и может быть, именно это решение — уйти из театра — его и убило?

И если спасти «Глобус», можно спасти и Шекспира?

Я решил, что можно.

Готовился я основательно. Для разминки сходил на прямую трансляцию из «Глобуса» спектакля «Зимняя сказка», по Шекспиру разумеется. Кинотеатр в «Детском мире», или как он теперь называется, тщательно и естественно отобранная публика, отличный звук. Бросилось в глаза, что в Лондоне уже вечер — то есть аутентичность нарушена. Конечно, актеры работают с подзвучкой — тоже не совсем так, как при Шекспире. В остальном — довольно обычный спектакль с хорошими, но какими-то по большому счету неуместными для этой постановки артистами. Точнее, для этого театра. Живописней всего (и аутентичней) была публика в стоячем партере. Вот она завораживала взгляд, она жила, реагировала, колыхалась, как случайное озерцо, — и чудесным образом помогала всему спектаклю хоть немного походить на шекспировский.

На шекспировский, как я его себе представляю, конечно.

Вторым шагом был визит в «Школу драматического искусства», которую придумал и создал Анатолий Василь-ев. Во-первых, там есть «Глобус», зал, созданный по образу «Глобуса» лондонского, точнее, шекспировского. Но Ирина Горская, которая встретила и провела исчерпывающую экскурсию по театру, меня сразу поправила: это не копия, это, скорее, оммаж, подражание в знак уважения к великому театру. Вообще, не отдельный зал, а сам театр на Сретенке напомнил мне «Глобус». Много дневного света, такое «городское» пространство — естественное, кажется даже прозрачное. Театр — жизнь, все на виду, напомнила, перефразировала Ирина. Главный зал тут не «Глобус» — «Манеж», но тоже, мне показалось, отсыл к шекспировским временам. Во всяком случае, труппа лорда камергера, которая играла в «Глобусе», выступала в таких залах — они похожи на патио, или на театры в якобинском стиле, или на протестантские церкви. Без сцены в обычном понимании, с балконами, откуда зритель смотрит спектакль. И это тоже как бы не специальное теат-ральное пространство, как бы копипаст пространства городского.

А в зале «Глобус» я оказался на спектак-ле «Демон. Вид сверху». Ну да, это метафора «Глобуса», сон о великом театре. Три яруса зрительских мест и круглая сцена внизу. Не арена, не стадион, а, скорее, московский или питерский двор, колодец. И спектакль, конечно, не шекспировский, скорее, художественная инсталляция, акция — а все равно жанр театра Возрождения: близко к зрителю, понятно без слов, красиво и обнадеживающе.

Но самым конструктивным в подготовительном периоде оказался разговор с Нижним Новгородом. Накануне я изучал различные виды антипожарных покрытий и даже задал несколько вопросов онлайн-консультанту. И вот позвонила девушка. Я понял, что тут все очень серьезно, и какое-то вдохновение на меня нашло. Я увлеченно и, мне показалось, убедительно стал расписывать «реконструированный культурный объект»: крыша соломенная, техника безопасности требует, чтобы солома была обработана чем-то противопожарным, а то разные театрализованные акции: свечи, факелы, даже пушка может холостым выстрелить. Девушка из Нижнего успокоила: это вы перестраховываетесь. Пожарным на крышу плевать, главное, чтобы несущие деревянные конструкции были обработаны. Конечно, для соломы нет никакого специального средства, но, думаю, пойдет и то, которое для деревянных конструкций. А сколько надо средства для пятисот, скажем, квадратных метров? С запасом ста двадцати литров должно хватить. И почем? Да вам на такую площадь сущие копейки. Если подороже, уже готовый раствор, то рублей сто двадцать — сто тридцать за литр. Если экономить, можно купить порошок, пятьдесят семь рублей килограмм. Разводится два с половиной к одному. Это значит, на сто двадцать литров мне надо пятьдесят килограммов порошка. Таким образом, обработка соломенной крыши «Глобуса» противопожарной жидкостью, а значит, спасение всего объекта обойдется мне меньше чем в три тысячи, что ли?

Этот разговор окончательно меня убедил. Я понял, что от пожара театр точно спасу: когда произойдет несчастный случай, известно почти точно, средства под рукой есть, можно даже избыточные меры принять, вообще, наладить в этом возрожденческом театре технику безопасности. Но достаточно ли этого?

В «Глобусе» мои рационализаторские предложения неожиданно приняли в штыки. Ричарду Бербеджу и его брату Катберту, которые вместе владели контрольным пакетом «Глобуса», идея обработать специальным составом крышу театра и вообще принять повышенные меры противопожарной безопасности показались просто вредительскими. Они чуть было не прибили меня прямо в «Мэрмейде», где мы решили обсудить мои предложения. Они были уверены, что этот чужеродный пройдоха (то есть я) — шпион. И цель совершенно понятная — внес-ти смуту в стройную организацию театрального дела Бербеджей и Ко, разорить предприятие и опозорить артистов и их дело. Ведь за работы надо будет платить. Да и содержать целую пожарную команду — это тоже расходы. К тому же вмешательство в компетенцию городских служб. Старший, Катберт, даже высказал предположение, что я могу обработать их прекрасную соломенную крышу ядом — и весь цвет города вымрет после первого же спектакля. «Сколько спектаклей мы дали — никакого пожара. Самое страшное, что угрожает театру в Лондоне, — чума. Да еще пуритане, которые хуже чумы». — Экспромт Ричарда вызвал немного даже подобострастный смех участников собрания. Спас меня Шекспир. Я уже разобрался, что к моменту разговора Уилл был практически миноритарным акционером, половину своей доли в «Глобусе», а может, и больше он продал. Но к его мнению прислушивались. И не потому, что гений — там все были гениями, в той или иной степени. У Шекспира была репутация удачливого бизнесмена, удачливого и расчетливого. Поэтому ситуация перевернулась на сто восемьдесят градусов, когда Шекспир произнес свою сакраментальную фразу «And the man speaks the truth», мол, мужик-то истину глаголит. Меня после этого только так и звали — «man, who speaks the truth», по имени никогда. Короче говоря, Шекспир поинтересовался, на каком постоялом дворе я остановился, и, услышав ответ, рекомендовал срочно съехать и заселиться к его знакомому домовладельцу, в «Дейм Элеонор Булл» — хоть далековато, но дешевле выйдет.
Я, конечно, изумился и обрадовался: плевать, что далеко, но именно в этой таверне, в «Дейме», был заколот товарищ и литературный конкурент Шекспира Кристофер Марло. Это потом я узнал, что Шекспир был совладельцем гостиницы и посылал туда всех гостей столицы, которые заглядывали в «Мэрмейд». Прислуга заведения за скромные чаевые от драматурга тоже направляла приезжих либо к Уиллу (если он сидел тут и пил эль), либо сразу на постоялый двор. Своеобразное, конечно, увековечение памяти друга. После того как с моим проживанием было все решено, предложил мне прямо сейчас и пере-ехать — а он пока поговорит с братьями по поводу моего предложения.

И Шекспир договорился! Не спросив меня, он сообщил акционерам, что с моей стороны это чистый энтузиазм, который компании ничего не стоит. В пожарную команду войдут двое каких-нибудь мальцов, которые за возможность поглазеть на спектакль и знатных посетителей мать родную вместе с сестрой продадут в бордель. Театр ничего не теряет, но приобретет надежность, о которой можно раструбить на весь Лондон: самый безопасный театр в городе. Бесплатная дополнительная реклама и дармовое конкурентное преимущество.

По моим предчувствиям, это должно было случиться сегодня. Поэтому, когда уже зазвучали фанфары, публика не притихла, а, наоборот, оживилась, из партера раздались подбадривающие актеров реплики, я поднялся в башню, откуда лестница вела уже к флагу. Было, наверное, полчетвертого, июньское солнце действительно жарило нещадно. Вся крыша третьего яруса как на ладони. Если все так, как описывалось в хрониках, пыж полетит левее от сцены, ближе к Тони. И это хорошо: он парень быстрый, решительный, а в Эндрю я не уверен. Строго говоря, беспокоиться особо не стоило. Даже я успею добежать до места возгорания, локализовать и обезвредить. По реп-ликам я понял, что пушка выстрелит через минуту-другую.

Бах! Холостой залп пушки в честь появления на маскараде Генриха VIII.

Ага, есть. Как я и предполагал, какая-то штука полетела со сцены и плюхнулась в семи шагах от Тони. Правда, я думал, что это будет такой огненный шарик, такая фатальная комета — а это был просто посторонний предмет, абсолютно на первый взгляд неопасный. Поэтому никто и не обратил внимания.

В Тони я не ошибся: он вынырнул из своего укрытия и в два прыжка оказался в месте приземления пыжа. Около минуты на корточках расковыривал солому. Я занервничал. Да, мы подробно обработали раствором соломинку за соломинкой. Да, по инструкции на поясе пожарных мальчишек болтались фляга с водой и мешок с песком. Но чего же он там возится? Вдруг нижегородская смесь — фейк и бессмысленный маркетинг? Все-таки «Глобус» на кону.

Долго тянулась эта минута. И вдруг Тони распрямился и радостно вскинул руку вверх: он показывал мне пыж, который выдернул из соломы. Господи, идиот, надо же… Но буквально в следующее мгновение Тони вернулся к инструкциям: вылил воду на пыж, пролил водой из кувшина место падения, просыпал его на всякий случай песком. К тому моменту к месту происшествия прибежал и Эндрю. Бухнулся на колени и стал разглядывать опасный участок крыши. Будто читая мои мысли, Эндрю вылил свой кувшин — раздался недовольный возглас с третьего яруса: наверное, вода просочилась и пара капель упала на шляпу какого-нибудь домовладельца. Ребята убежали прочь с крыши — пополнить запас воды и песка: спектакль-то продолжается. Все по инструкции.
У меня как гора с плеч. Господи, неужели из-за этой ерунды вот именно сейчас мог возникнуть пожар, неужели мы с Эндрю и Тони только что спасли английский, да что там — мировой театр? Неужели Шекспир в деле?

И кто знает, может быть, он вставит в какую-нибудь новую пьесу это свое «And the man speaks the truth»…

P.S. Дело на этом не закончилось. Я говорил, что история эта сложная, проблему надо было решать системно. Как ни парадоксально, пожар не самое страшное — в конце концов, «Глобус» через год бы восстановили, сделали бы лучше прежнего. И с моими инструкциями по технике безопасности он бы даже великий лондонский пожар пережил, тысяча шестьсот шестьдесят шестого. Драма и трагедия в том, что к пожару «Глобуса» бы уже не было — его разобрали до фундамента поборники аскетизма и духовности, прогрессивные бойцы и певцы революции. Короче говоря, задача — отменить закрытие если не всех театров, то хотя бы «Глобуса». И я набросал план мероприятий. Я надеялся, что после моего противопожарного успеха (а мы с Тони и Эндрю провели яркую презентацию перед акционерами с демонстрацией пыжа, с экскурсией на место падения и первичного прожига соломенной конструкции) доверие ко мне возрастет и мои предложения не покажутся полным бредом. А я предлагал превентивные меры по спасению театра. Во-первых, поделиться прибылью с ключевыми фигурами нынешних пуристов, отцами тех парламентариев, которые издадут указ о запрете театров. Это тяжелый, но необходимый шаг. Во-вторых, для того чтобы снять упреки пуристов в том, что театр учит праздности и мешает нарождающейся буржуазии зарабатывать деньги, по вечерам устраивать в «Глобусе» мастер-классы. Ткацкий, гончарный, лекции по купле-продаже недвижимости и земельных участков, банковскому делу. Спикеры — видные бизнесмены, держатели самых популярных в Лондоне лавок, таверн, ломбардов. И, конечно, парламентарии, те же пуритане. В божий день, то есть по выходным, духовные чтения или духовная музыка — красивые концерты при свечах. Разумеется, на все эти мероприятия продавать билеты. Или сдавать помещение в аренду. Новая прибыль компенсирует потери от передачи акций пуританам. В плане было еще множество искрометных предложений. Сначала я их показал Шекспиру. Он прочитал и даже крякнул. Столько мороки, говорит. Кто будет платить за лекцию о том, как перезаложить имение? Кто будет делиться секретами, например, гончарного бизнеса? Это же семейная тайна, зачем же делиться с конкурентами. Отдать деньги пуританам? Бред! Мы под покровительством короля, его слово переломит тысячу грязных выкриков кучки парламентариев. Надо нравиться королю, а не этим пустозвонам. Глупый и вредный план. Уилл, сказал я, я прошу все-таки обсудить этот план с братьями. Даже не подумаю, ответил Уильям.

Но бумагу забрал.

И я до сих пор надеюсь, что произойдет чудо. И однажды моя тень, моя копия, которая вечно завтракает в ресторане «Сван», однажды обнаружит, что флаг над театром взметнулся не на привычном месте, а метрах в двухстах от набережной Темзы. И тогда я вернусь в настоящий «Глобус».

Колонка Николая Фохта опубликована в журнале "Русский пионер" №86. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все