Классный журнал

Доподлинно известно, что делал житель г. Ленинграда Андрей Александрович Р. зимой 1969 года. Будучи учеником 1-го класса средней школы, он занимался самообразованием. То есть прогуливал уроки. Впоследствии Андрей Александрович объяснял свое поведение так: «Пока эти “буратинки” учили азбуку, я уже читал “Графа Монте-Кристо”, на коленях, под партой. Мне было скучно».

 

Кто осудит пытливого первоклассника? Только законченный сухарь! Но что он делал зимой на обледенелых питерских улицах один?!? Курил? Стрелял бычки на Московском вокзале? Слонялся по подъездам с сомнительными личностями? Нет!

Не страшен холод, когда до спасительной бухты рукой подать… Анд­рей Александрович вместе с графом Монте-Кристо прятался в музее Арктики и Антарктики. Вход в музей был бесплатным. Там, среди пингвинов, белых медведей, самолетов-этажерок, кораблей великих путешественников, папанинской палатки, под портретами Шмидта, Визе, Норденшёльда и Вилькицкого, он совершенно исчезал из виду, растворялся в белой и безмолвной арктической пустыне. И никто не мог его там обнаружить. Ни учителя, ни музейные работники, ни он сам, ни граф Монте-Кристо.

 

Скольких мальчишек спасла, согрела и обожгла, воспитала, восхитила, дала компас в руки, указала верный жизненный путь наша Арктика?! Сотни и сотни… Не сосчитать. Думается мне, что другого такого дома, откуда видны одновременно Северный и Южный полюса, в стране нашей не сыщешь. Кто еще так тебе расскажет о Северном морском пути? Где искать Землю Санникова? Как дрейфовать во льдах по нескольку лет от Новосибирских островов до Земли Франца-Иосифа? Почему Амундсену повезло, а Скотт погиб? Что общего у «Фрама» с поморскими кочами? Можно ли было спасти капитанов Русанова, Брусилова, Седова? Почему мы не стали первооткрывателями Северного полюса? И правда ли, что «Святая Анна» исчезла во льдах навсегда? Все ответы — здесь. На улице Марата, в доме № 24а. Вот почему бежал с уроков Андрей Александрович Р. и почему автор заметки сделал бы на его месте то же самое.

 

Долой школьное образование! Всем в музей! Все в Арктику и Антарктику!

В этом году музею исполнилось 80 лет. Как и всякое в высшей степени уважающее себя заведение культуры, он демонстрирует публике лишь малую часть своих возможностей. Любопытствующим доступны две тысячи экспонатов из имеющихся шестидесяти шести тысяч. Представляете?! То есть это же настоящий айсберг, где над водой лишь голова. Поэтому музею Арк­тики ничего не стоит удивить общественность. Причем одинаково что свою, что зарубежную. В конце осени сообщалось об открытии выставки, посвященной путешествию к Северному полюсу американской экспедиции Энтони Фиала в 1903–1905 годах. Экспедиция не очень известная по причине своей неуспешности. Но отнюдь не менее интересная, чем все остальные арктические экспедиции. Люди, уходившие тогда в северные широты, никогда не знали, смогут ли вернуться.

 

Выросла экспозиция, можно сказать, из сущего пустяка. Некая американская художница-рукодельница предложила музею выставить свою коллекцию «вышивок» по трикотажу на полярную тему. Чтобы как-то расширить и углубить «рукоделие», выставку решили снабдить некоторыми материалами из настоящей арктической жизни с американским акцентом. Когда «вышивки» благополучно уехали, американский акцент укрупнили до размеров самостоятельной экспозиции. Потому что выяснилось: музей является владельцем крупнейшей в мире коллекции вещей, предметов быта и документов, оставшихся от той экспедиции. Сто пятьдесят наименований.

Как это получилось? Экспедиция была благополучно эвакуирована, оставив в снегу массу своего снаряжения и предметов быта. А через 30 лет советские полярники случайно натолк­нулись на них, раскопали и привезли в Ленинград.

 

Теперь у всякого американца, поднимающегося на второй этаж музея Арктики и Антарктики, должно учащенно биться сердце. Здесь ему только что не дадут потрогать, а так расскажут и покажут, как жили-бытовали его соотечественники — покорители бесконечных арктических просторов. Чем питались, во что одевались и как убивали скуку во время зимовок.

Сердце и у меня учащенно билось при виде этих удивительных экспонатов. Штука в том, что Арктика прекрасно сохраняет то, что оставляет в ней человек. (Отсюда всегда есть надежда, что рано или поздно отыщутся следы самых безнадежно пропавших экспедиций.) Холод и лед — лучшие консерванты. И все вещи кажутся живыми, только что выпущенными из рук человека…

 

Надо отдать должное господам Фиалу и финансовому вдохновителю экспедиции барону Циглеру — подготовка экспедиции была на высочайшем уровне. Они ведь собирались покорить Северный полюс первыми в мире. И складывалось впечатление, что покорение полюса и жизнь путешест­венника во льдах и торосах должны были быть не менее комфортными, чем в районе Бруклина. Только предметов одежды на каждого полярника приходилось по 40 наименований, от носков до шапки включительно. На этот счет имеется исчерпывающая изоб­разительная табличка, выполненная на основе документов экспедиции. А на другой стене — табличка с ежедневным рационом, которому мог бы позавидовать ресторан средней руки. Всего в экспедиции принимали участие тридцать шесть американцев и трое норвежцев. Все они плыли на шхуне «Америка» и штурмовать полюс предполагали с Земли Франца-Иосифа. Несчастья постоянно сопровождали путешественников. Так, встав на зимовку, они потеряли корабль — его раздавило льдами. А вместе с ним и 40 тонн продовольствия и запасы угля. Дважды американцы предпринимали попытки идти на север, и все безуспешно. Ближе чем на 1000 километров к полюсу приблизиться не удалось. Они разбили три лагеря на Земле Франца-Иосифа и пользовались запасами со складов экспедиции 1900 года герцога Абруццкого.

Отсюда в коллекции имеется даже небесной красоты фарфоровая тарелка для подачи вторых блюд (!). Жили не тужили? И все же не в фарфоре дело… Здесь под стеклом лежат неизвестно чей томик Шекспира, ремень для правки опасных бритв, известно чья (барона Циглера) чековая книжка с массой подписанных и неиспользованных страниц, запечатанные скляночки с лекарством «Pepsin» (не концентрат ли это американской газировки — куда же без нее?). А дальше чей-то потрепанный молитвенник (он и должен быть таким). Рядом с молитвенником — книжка английских и шотландских острот и юмора на все случаи жизни… Консервы с супом, мясом, рыбой, парусиновые мешки для разных надобностей, плетеная корзинка (для пикника во льдах?). Американский флаг, на котором всего 45 звезд, а не 50. И визитная карточка начальника экспедиции Энтони Фиала, на которой кроме имени только адрес: «385 Cumberland str. Brooklyn, N.Y.».

 

Кто сейчас живет в доме номер 385 по Кумберленд-стрит?! Ау!.. Неизвестный бруклинец! Не скучаешь ли ты среди заводных «буратинок»? Пакуй чемоданы, тебе пора в музей Арктики…

 

Когда-то мечты человека были ясными, легкообъяснимыми и, безусловно, героическими. Дойти до края земли. Ступить за край земли. Вот вам, уважаемое человечество, для мечты и подвига — Арктика. А питерский музей — это живой голос, звучащий и непрекращающийся рассказ о ней. А построен он вокруг одной-единственной идеи. Севморпуть. Без возражений: не было, нет и не будет нам жизни без освоения этого пути. (А полюс чуть сбоку, всего лишь спортивный интерес.) От новгородских поморов до советских папанинцев и дальше мы идем, дрейфуем или мечтаем об этих полуночных краях с безумным упорством. Это сложно понять, но, когда я переступаю порог величественного здания на Марата, меня охватывает жгучая тоска и зависть. Большая половина жизни позади, а я еще не видел главного: Новой Земли и пролива Маточкин Шар, не стоял на мысе Челюскин, с необъятной страной за спиной, не видел ни Карского моря, ни моря Лаптевых и никогда не уходил искать Землю Санникова… Но откуда эта неотступная, бредовая, страстная мысль, что я должен все это увидеть и побывать там? А в музее каждая вещица под стеклом, строчка из дневника, нечеткая фотография, кусок брезента или бортовой обшивки поет и требует: ты должен, должен… Иди, иди!

Вот с Марией Васильевной Дукальской легко! Она директор музея и готова рассказывать о нем часами, забывая о всех прочих директорских необходимостях. Ясно, что когда-то она заболела Севморпутем и вылечиться уже не с руки. Когда-то пришла, попросилась экскурсоводом и осталась. Каждый вечер возвращалась домой счастливым человеком. Потому что рассказывала людям об Арктике и о тех, кто ее открывал. В чем секрет? В том, что говорить о мужественных людях — настоящая радость. Романтика походов, риска, борьбы, правда о человеке, который виден насквозь через трудности и испытания. В Арктике все становятся настоящими. И полуправда долго не живет. Замерзает быстрее человеческого сердца.

 

А еще счастье Марии Васильевны испытывает постоянный прибыток. Поскольку количество артефактов про Арктику-Антарктику не уменьшается, а, напротив, растет. Люди несут в дар музею вещи и документы, о которых можно было бы писать отдельные истории. Арктика открывается вновь и вновь. Так, за последнее время музей стал обладателем переписки трагически погибшего Георгия Яковлевича Седова, документов 1-й Антарктической экспедиции 1956–1957 годов, уникального фото Эдуарда Васильевича Толля, пропавшего без вести в 1903 году при попытке найти Землю Санникова. И дневника Бориса Владимировича Давыдова, участника экспедиции Вилькицкого 1910–1915 годов. Дневник написан простым карандашом и требует расшифровки.

 

А Мария Васильевна иногда оставляет свое директорство, чтобы провести экскурсию по музею и рассказать о своем любимом: Великой Северной экспедиции и Василии Васильевиче Прончищеве. Удивительно, что сюжет почти всегда один, из года в год, из века в век: снаряжались, выходили, искали, затирались льдами, погибали, кто мог — возвращался, и снова снаряжались. Василий Васильевич умер в августе 1736 года. Уникальность той экспедиции еще и в том, что в ней принимала участие первая женщина — полярный исследователь. Жена командира экспедиции Татьяна Федоровна Прончищева (в девичестве Кондырева). Она его так любила, что не могла остаться дома, а поехала вслед, разделила все тяготы похода, а когда Василий Васильевич умер, она умерла спустя две недели от пневмонии на фоне тоски. В честь него названа земля в восточной части Таймыра. В честь нее — бухта в тех же краях. И похоронены они в одной могиле в устье реки Оленек.

 

Великая Северная экспедиция.

 

Великая Северная Любовь.

 

А что же я? Где мой угол в Арктике? Здесь, в первом зале — дореволюционном. Несколько фотографий кораблей, документы, дневники выжившего матроса и штурмана, несколько писем, личных вещей и совсем чудные предметы — древко от флага, который не смогли водрузить на Северном полюсе, и, конечно, он — Геркулесов столб. Вот здесь я замираю и слышу музыку… Три истории о капитанах и кораблях. Владимир Александрович Русанов и «Геркулес».

 

Георгий Львович Брусилов и «Святая Анна».

 

Георгий Яковлевич Седов и «Святой Фока». Все примерно в одно время — десятые годы двадцатого века. Общие надежды, устремления, опыт. И общая трагическая судьба. Никто из капитанов не вернулся. «Геркулес» и «Святая Анна» пропали без вести. «Святой Фока» подобрал на Земле Франца-Иосифа двух чудом оставшихся в живых участников брусиловской экспедиции. На основе историй этих экспедиций был написан бессмертный роман Вениамина Каверина «Два капитана». И именно поэтому, останавливаясь напротив экспозиционных стендов, я слышу музыку из фильма про Сашу Григорьева и капитана Татаринова. И не могу пошевелиться, словно вмерзаю в пол. Вглядываясь по сотому разу в сохранившиеся фото команд кораблей, страницы дневника матроса Конрада с исчезнувшей «Святой Анны», чей-то безвестный берестяной портсигар и меню обеда из семи перемен блюд в честь седовской экспедиции 7 августа 1912 года в Архангельске, где после «борщака с дьяблями» разливали херес, после ростбифа — бордо, а после мороженого подавали шампанское… И, конечно, пока музейная тетушка в зале отвернется или зазевается, я, скрытый от ее глаз огромным чучелом белого медведя, обязательно сделаю две вещи: потрогаю древко флага, которое уже смертельно больной Георгий Седов взял с собой в последний поход к полюсу. И прикоснусь к останку мачты «Геркулеса» — деревянному столбу с вырезанной надписью: «Геркулес 1913». Он был найден на побережье Таймыра много лет спустя после исчезновения корабля и всей его команды вместе с капитаном Русановым. И каждый раз буду думать, что имею отношение к истории столетней давности, и она вечно во мне жива. А обломок мачты — как маяк — символ неумирающей надежды для тех, уходит в Арктику, чтобы пройти Северный морской путь сегодня. И навсегда…