Классный журнал

Андрей
Макаревич (признан в РФ иностранным агентом)

Тайна барсетки

10 октября 2017 11:30

Каждому есть что вспомнить про иностранные деньги, любому есть что поведать. Музыкант Андрей Макаревич не каждый, тем более не любой, но его воспоминания универсальны, как американский доллар, как бакс просты и понятны всякому. И ценны по неизменному курсу.

Очень, очень мне не нравилось в юные годы слово «валюта». Не наше слово, зловещее. Что-то в нем запрятано лютое, нечто, что валит. Валюта — то, что нельзя. Валютчиков сажали, а то и расстреливали. Нет, я понимал, что доллар в Стране Советов официально стоит восемьдесят с чем-то копеек, а на самом-то деле один к шести, но все эти коммерческие несоответствия располагались бесконечно далеко от круга моих интересов. Ибо кроме электрогитар и битловских аккордов меня тогда не интересовало вообще ничего.

Первый тактильный контакт с валютой случился, правда, чуть раньше — в седьмом классе. Мы снимали издевательско-шпионский фильм «Враг не пройдет» на папину узкопленочную камеру АКА-8. Я был автором сценария, режиссером и оператором, но по ходу дела пришлось сыграть эпизодическую роль изменника Родины. По сюжету главный шпион подкупал меня именно валютой за столом в ресторане. Ресторан снимался в пельменной напротив нашего дома, папа только что вернулся из командировки, я спросил, нет ли у него иностранных денег для съемок эпизода. Папа выдал мне 60 долларов — 20, 20 и 20 — и убедительно просил особенно ими не размахивать. Съемка прошла успешно: я сидел за столом с врагом, он что-то тихо говорил мне (кино было немое), на лице моем отражалось тягостное сомнение, на столе появлялись 20 долларов, потом их становилось 40, потом 60, и я ломался — продавал Родину. Съемка проходила в один дубль (очень берегли пленку), и повязать нас не успели. Поскольку мне было необходимо возвращаться на место оператора, изменника Родины пришлось в следующем эпизоде убить. Поделом.

Папе в командировке (как и всем советским иностранно-командированным) выплачивались суточные в валюте страны пребывания. Были они смехотворные, но и их наши граждане на еду не тратили — вы что, с ума сошли? Надо же было привезти подарки с другой планеты: мне — струны (если на гитару не хватит — а откуда там на гитару?), маме — кофту, сестре — сапожки. В чемодан плотно укладывались сухие супы в пакетиках, консервы, чай, кипятильник. За месяц командировки суточных набегало на подарки, и еще оставалось на пару винилов Эллингтона или Эрролла Гарнера. Следующий полет на Марс ожидался через два года.

Зарплата же такому командированному выплачивалась уже по возвращении — в сертификатах (удивительное изобретение советской власти). По сути, это были талоны на приобретение иностранных товаров в сети специализированных магазинов «Березка», но в силу покупательной способности талоны эти считались почти валютой. Делились они на три сорта — а с ними на три сорта делились их обладатели. Сертификаты с синей полосой — для трудившихся в странах соцлагеря. Ничего такого особенного на синеполосые купить было нельзя: венгерская обувь, польский костюм, — но по сравнению с советским универмагом это все равно было о-го-го. Дальше по рангу шли сертификаты с желтой полосой. Я так и не понял, кому и за что они доставались, но ценность их была несколько выше, а ассортимент предлагаемых товаров — разнообразнее. И на вершине пирамиды — бесполосые сертификаты, открывавшие двери в любой отдел «Березки»: двухкассетные магнитофоны, джинсы, сигареты «Мальборо» и «Кент», виски и джин… Америка! Господи, кто-нибудь понимал тогда, как все это унизительно? А сейчас, вспоминая Страну Советов, понимает?

Я не помню, в каком году наличие у советского гражданина иностранной валюты перестало быть преступлением. По-моему, тогда же, когда для нас открылись границы, — где-то в конце восьмидесятых. Открытие границ произвело на меня гораздо большее впечатление: всю первую половину жизни я мечтал о дальних путешествиях и не предполагал, что мечты мои осуществятся. А валюта… Что валюта? В момент, как грибы, повылезали ларьки, пооткрывались окошечки — пункты обмена валюты. Для меня это была еще одна перемена в череде невероятных перемен — как отдельный факт не потрясло.

А вот с вывозом (и, по-моему, с ввозом) пресловутой валюты устаканивалось долго — я прямо физически ощущал, как не нравятся строгим представителям нашей строгой власти, стоящим на страже ворот, с которых только-только сняли поржавевший уже замок, эти новые вольности: это еще что такое? Правила все время менялись; я их уже и не упомню. Одно время можно было вывозить ровно столько, сколько ты ввез, деньги считали, выдавали такие противные зеленые бумажки, заполненные от руки, с печатью. Потом их стали при обмене выдавать банки. Я все время боялся попасть под какое-то новое правило — а незнание-то не освобождает! И вот поездка моя чудесным образом накрылась, самолет улетел, а меня с руками за спиной ведут по темному секретному коридору.

Однажды я нарушил закон. Мне срочно нужно было в Нью-Йорк по какому-то срочному музыкальному делу, и всего-то на одну встречу. В общем, я пересекал границу с махонькой сумочкой на тоненьком ремешке — называлась она тогда «барсетка», а чуть позже — «педерастка». Сумочка состояла из множества карманов и кармашков, и в один из них, самый неприметный, я засунул двести долларов. Никаких разрешений на вывоз валюты у меня на тот момент не оказалось, но лететь на встречу без копейки я не мог. Я приближался к границе, и ноги не слушались меня. Молодой красивый лейтенант таможенной службы повертел в руках мою барсетку и попросил расстегнуть молнию именно на этом кармашке. Негнущимися пальцами я открыл кармашек, протянул сумочку лейтенанту и окаменел. Прожитая жизнь оказалась короткой и совершенно бессмысленной. Ну все, вот же они лежат! Лейтенант заглянул в кармашек, потом строго посмотрел мне в глаза, сунул в мои деревянные руки барсетку и сказал: «Проходите».

Спасибо тебе, далекий незнакомый друг.

Все статьи автора Читать все