Классный журнал

Здесь и сейчас

17 февраля 2017 10:00

Актриса Ингеборга Дапкунайте признается, что у нее нет какого-то особого места в доме. И вообще единственное ее требование к дому — чтобы там были высокие потолки. Наверное, как в Театре Наций, который Ингеборга тоже считает своим домом.

Мне кажется, «человеком с чемоданом» я была уже в детстве. Мои родители много путешествовали. Папа был дипломатом. А мама — метеорологом на судне и тоже, помню, как-то уехала в далекое плавание. Тетя играла в симфоническом оркестре и ездила на гастроли. Меня окружали люди, для которых путешествовать было нормально. Я просто впитала эту культуру и это восприятие жизни. Нестабильность была моей стабильностью. Мне никогда не приходило в голову, что мы как-то по-другому живем, потому что путешествуем: ну подумаешь, вот папа с мамой приехали-уехали, или я к ним уехала. Это не казалось чем-то из ряда вон выходящим.

Дом — это вообще что-то очень живое, и если он твой, он меняется и наполняется сообразно тебе — вещами, книгами, ощущениями и запахами. В нашей семье запах дома — это запах Рождества. Летом — запах первого огурца или разрезанного помидора. Самый вкусный в мире весенний бутерброд — это первый свежий огурец на черном хлебе.

У меня нет какого-то обособленного места в доме, где бы для меня концентрировалась «домашность». «Ритуалов» — например, приготовление утреннего кофе или чая — тоже нет. Нравится одно большое пространство, если уж говорить о вкусах. Я выросла в доме с большими, как мне тогда казалось, окнами и достаточно высокими потолками. Поэтому сейчас трудно существовать в месте с низким потолком, нужно, чтобы наверху был воздух. Это единственное, наверное, предпочтение. Но и оно не так уж значимо. Обстоятельства меняются, и жить приходилось в разных местах.

В смысле архитектуры я люблю дома совершенно разных стилей. На мой взгляд, здесь, как и в кино, нет плохих жанров. Есть талантливые и не талантливые творения. Есть современные прекрасные здания, а есть — старые ужасные. Так что назвать любимым определенное архитектурное направление или период сложно, все меняется. Раньше сталинские здания казались чудовищными, теперь в этом стиле мы находим свою эстетику. Может, потому, что мы родом из СССР. Хотя в том, что для меня Советский Союз в масштабном смысле дом, родина и время моего детства, есть очень много формальности. Я выросла в Вильнюсе, где мы с детства хорошо понимали, что понятия «пионеры» и «комсомольцы» — это все ненастоящее, что это правила игры, без которой не поступишь в вуз и вообще ничего не сможешь сделать. А потом мы пережили перестройку…

Судя по всему, ностальгия — это не мое, как и вообще романтика в отношении прошлого. И тяги к накопительству у меня никогда не было. Наоборот, хочется все время выбрасывать ненужное. Это приводит в порядок жизнь в целом, но не всегда хватает на это времени. Когда въезжаешь в новую квартиру — она пустая, и ты думаешь: о, как это здорово! И пусть бы все оставалось так же пусто, чисто и прекрасно. Я стараюсь не «обрастать» вещами.

Я не знаю, как надо испытывать чувство родины, и не думаю, что здесь есть правила. Кто скажет, что такое родина? У каждого свое понятие. Для меня это естественным образом Вильнюс и литовский язык, услышав который я всегда обернусь. Это язык, на котором я общаюсь со своими близкими. И это ни в коем случае не «гражданская позиция», это позиция именно домашняя.

Многое в жизни связано с понятием дома. Например, русский репертуарный театр. В нем живут особенные традиции, и нигде такого театра-дома больше нет — ни в Европе, ни в Америке. Я начинала в репертуарном театре, и он действительно был мне домом, думала, как буду без него жить… Но потом, скажем в Лондоне или в Америке, я поняла, что театр может быть устроен по-другому. В Англии определенные традиции в театре. Там устаканившаяся структура компани-менеджера — это начальство для всех, кто работает над спектаклем. Перед каждым выходом на сцену компани-менеджер приходит к тебе в гримерку и говорит: сегодня у нас в зале столько-то людей, из них знаменитости этот и тот, могут ли они зайти после спектакля. Или он говорит: сегодня господин Браун у нас с насморком, поэтому близко к нему на сцене не советую подходить. Или рассказывает, что было вчера, кто приходил и что говорил. И это какая-то очень домашняя жизнь. А теперь я связана с Театром Наций, который, строго говоря, тоже не репертуарный — в том смысле, что там нет постоянной труппы. Но это также мой дом — абсолютно. Женя Миронов ввел уникальную вещь. Он, не входя в формат репертуарного театра и постоянной труппы, создал место, куда хочется приходить, как домой. Ты чувствуешь там себя уютно.

Мне всегда казалось, что, где бы я ни находилась, там я не навсегда. Но это же неплохое чувство, правда? Мы приходим с мыслью, что уйдем. Поэтому мы все время в пути. И я наслаждаюсь моментом, когда это возможно. Меня всегда учили — здесь и сейчас. Все происходит сейчас. Следующий момент уже будет следующим. И он тоже будет здесь и сейчас.

Колонка Ингеборги Дапкунайте опубликована в журнале "Русский пионер" №70. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Ингеборга Дапкунайте, дом, Театр наций

Рекомендую

1 2769

Спионерить!

Оставить комментарий

Комментарии (1)

17.02.2017 10:57 Владимир Цивин
Как привилегия и бремя

Но твой, природа, мир о днях былых молчит
С улыбкою двусмысленной и тайной,-
Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный,
Про них и днем молчание хранит.
Ф.И. Тютчев

Пускай в истоме осенней, тленного мира струя,
что тени от теней, сеет отблески небытия,-
да над серым паром спящего парка,
вдруг на яркий шелк вновь синь похожа,-
и пусть щеки шерсть щекочет шарфа,
ведь в душе у нас всё то же тоже.

Как за бездарностью фраз, вдруг неотразимый рассказ,
что света ласковая стать, всегда не праздна благодать,-
пускай лишь отблеск влажных серости и желтизны,
сквозь хищной осени, опять тоску и слякоть,-
но взоры кажется уже ведь вознаграждены,
предпочитая восхищаться, а не плакать.

И врываясь в роскошь окрыленных трав,
раз ветра, увы, свой не смиряют нрав,-
меняя на зимы близир, уже потусклый лета пир,
что свергнутый кумир, пусть одичалый мир,-
да о чем бы струны ни звучали, ведь всегда за манием руки,
в теплом пепле певучей печали, таинство таяния тоски.

Но, что дымчатых волос густых седина,
да задумчивых глаз голубых глубина,-
как здесь соседствуют в раннюю осень,
вдруг золото листьев с зеленью сосен,-
пускай, как в детстве, тоска пока спит,
там, где над городом, тот парк парит.

Исчезают печали, и остреет пусть ум,
вдруг в неведомой дали, неизведанных дум,-
да там, где берез в бирюзе барельефам,
благородною бронзой октябрьской гореть,-
ведь разве знакомые с детства рельефы,
сердцу из памяти вдруг куда-нибудь деть?

Коль не рай, что там потерян нами,
да и желаний тогдашних бледней,-
станет памяти, милое пламя,
для нас пламенней завтрашних дней,-
ведь пусть серую сенью, но, что жизнь спасеньем,
мы же осень оценим, цветеньем весенним.

И просачиваясь чрез шторы, не пропадает даром свет,
что движения без опоры, без памяти времени нет,-
пускай далек уже лик того переулка,
что вдруг однажды продлился вовне,-
да леса знакомого пушистая шкурка,
всё так же распластана на холме.

Есть раз что-то от души, ведь всегда в крови времен,
мира ход непогрешим, детством коль обременен,-
да найдем же лишь в воспоминаньях непрошенных,
на миг вдруг застигших в тиши,-
крошки роскоши чувств тех, поспешно раскрошенных,
на пиршествах нашей души.

И не расставаясь пусть с сутью, мир всегда раз на перепутье,
как златоверхой прохладой заката, затоплена тихая даль,-
всё проходит в бренном мире когда-то,
не всё возвращается, жаль,-
как привилегия и бремя, увы, условием мира сего,
не только всему свое время, но и свое время ведь у всего.