Классный журнал

Кавалли
Контакты с тканями
21 октября 2016 11:15
Дизайнер одежды Роберто Кавалли в юности заикался и сломя голову гонял на мотороллере. Постепенно он перестал заикаться и гонять на мотороллере — зато стал всемирно известным модельером. Некоторым людям взросление идет на пользу.

В детстве я довольно заметно заикался. Наверное, именно поэтому я вел богемный, как мы сейчас бы сказали, образ жизни — с вечеринками, музыкой и девушками. Это был способ преодолеть застенчивость, связанную с моим заиканием. В моей любимой Флоренции, где я много лет спустя открыл ночной клуб собственного имени, я поступил в художественное училище. У меня был огромный выбор — чем бы я хотел в этом училище заниматься. Это и живопись с графикой, фотография и многое другое. Но я решил остановиться на оформлении интерьеров со специализацией по текстилю для обивки мебели. Сегодня можно говорить о том, что это был мой самый первый контакт с тканями, а следовательно, и с миром моды. Учился я с большим удовольствием, ведь дело, которое я выбрал, мне было действительно по душе. Я чертил и рисовал гипсовые слепки, в начерченных зданиях я расставлял по своему вкусу и усмотрению мебель, которую тоже сочинял сам. В художественном училище во Флоренции я научился сам красить ткани, и эти навыки мне сильно помогли впоследствии, когда я стал заниматься модой. Более того, студентом я мог сам работать на ручном ткацком станке, и этот тяжкий, непростой труд приносил мне настоящую радость.
Клубную жизнь я начал с того, что рисовал по вечерам рекламные постеры, которые развешивал сам же — по всей Флоренции. Однажды знакомые пригласили меня организовать одну вечеринку, где студенты могли бы потанцевать с девушками, прижавшись щекой к щеке. На самом деле все мои вечеринки — несмотря на страстные танцы — были целомудренными. И дальше поцелуев не заходило. Я все-таки вырос в довольно пуританской Италии, где считалось, что к свадьбе девушка должна оставаться девственной. Мы много курили, танцевали в полутьме, всласть обнимались и целовались, но дальше этого дело никогда не заходило. Я, конечно, был очень влюблен — в одну прелестную девушку в голубой кофточке, хозяйку маленькой собачки-левретки. Ее звали Сильванелла. Мы были вместе, несмотря на все протесты ее родителей: я был не из богатой семьи. Мы начали встречаться.
Я обожал клубную жизнь и дискотеки, которые только-только стали появляться в Италии. Бывало, что Сильванелла ревновала меня к другим девушкам. Мини-юбок тогда еще не шили, поэтому увидеть девичьи ноги выше колена было для молодых людей настоящим откровением. Вот почему многие из нас так любили акробатический рок-н-ролл: в танце очень широкие юбки задирались и кружились. Я был одним из лучших танцоров во всем городе!
Каждую неделю я придумывал для какого-нибудь флорентийского ночного клуба какое-нибудь особенное музыкальное мероприятие. Я собрал свою собственную музыкальную группу, мы колесили по городу на мотороллерах — целью было собрать публику на вечеринки. Увы, с тех пор нравы сильно изменились. Клубная жизнь нынешних поколений стала куда более развязной, чем в годы моей юности. Мы развлекались почти без всякой эротики, с минимумом алкоголя и без всяких наркотиков. Музыка и адреналин были нашими наркотиками! Наверное, мои слова покажутся словами старика, но я говорю чистую правду: мы не были столь раскованными и раскрепощенными и знали, что честь нужно беречь смолоду. Хотя, возможно, как всякий другой, я лишний раз идеализирую собственную юность, но никак не могу вспоминать о ней иначе, честное слово!
Как я пришел к тому, чтобы стать дизайнером одежды? Для меня уже в те годы моей учебы в художественном училище был важным внешний облик молодого человека или девушки. Тогда было модно быть худыми, носить обувь на очень толстой подошве марки Clarks, узкие пиджаки с черными свитерами — вполне в экзистенциальном стиле. У девушек были, как я уже сказал, широкие юбки и коротенькие и очень тонкие белые носочки. Некоторые из них, впрочем, уже в совсем молодые годы носили чулки в сеточку, очень узкие юбки и узкие свитерочки. Выглядел такой наряд необыкновенно сексуально — покруче любого радикального мини.
В ночных клубах я не только обустраивал музыкальный фон и танцевал, я также еще и пел. И пел хорошо! Парадоксально, что в обычной жизни я все еще продолжал заикаться, в то время как пел я безо всяких препятствий — чисто и ровно. На самом деле, сколько я себя помню в детстве, я все время боролся с этим злосчастным заиканием. Дело дошло до того, что я заучивал наизусть трагедии Шекспира и дома декламировал их перед зеркалом, чем доводил до бешенства свою сестру. Я воображал себя настоящим знаменитым актером и голосил на весь дом: «Быть или не быть, вот в чем вопрос… Что благородней духом — покоряться пращам и стрелам яростной судьбы, иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством?» Добавлю, что в роли Гамлета, от исполнения которой мама моя только и делала, что жалобно причитала, я совершенно не заикался!
Моя клубная бурная деятельность приносила мне не только популярность среди сверстников и романы с милыми девушками, но еще и неплохой доход. Настолько неплохой, что при наступлении совершеннолетия я уже смог купить себе машину. Это было по тем временам истинной роскошью! Я заезжал за своей Сильванеллой и ее чудесной левреткой по кличке Перла, что значит Жемчужинка, и мы ехали все вместе на море. Мы выглядели так шикарно, что вызывали подозрение у всех взрослых из числа тех, кто оказывался с нами рядом на пляже.
Незадолго до окончания художественного училища я познакомился с одним парнем по имени Джанфранко Мази, сыном крупного промышленника, владевшего сетью красилен. Джанфранко мечтал стать художником, много рисовал и увлекался идеями печати на ткани. Ему нужен был толковый помощник, которым я и оказался. Я забросил всю свою вечернюю клубную жизнь и даже Сильванеллу, которая меня очень ревновала. И целыми днями я торчал в мастерской за огромным столом для игры в пинг-понг — этот стол служил мне рабочим местом, за которым я создавал свои оригинальные рисунки для тканей. Потом, после эскиза, я садился за примитивный ткацкий станок и сам создавал ткани. Знакомство с Джанфранко Мази, наверное, сыграло последнюю, решающую роль в том, что я уверился в своих мыслях заниматься тканями. Увлечение этим предметом у моего нового приятеля вскоре прошло, и мы решили, что каждый из нас должен идти своим путем. Для Джанфранко Мази дизайн тканей был всего лишь оригинальным хобби, а для меня — делом всей моей жизни. Я ушел из своего художественного училища, так как, увлекшись тканями, почти перестал посещать занятия и понял, что экзамены сдать не смогу. Много лет спустя, когда я уже был всемирно известным модным дизайнером, я оказался в этом училище, которое на самом деле всю жизнь вспоминал и нежно любил. Профессор Пулити, которому я объявил о своем отказе от диплома, позвал меня прочитать курс лекций по улучшению качества тканей и печати на них. На мою лекцию тогда собрались профессионалы со всей Европы. Так как я был знаменитым, то мои лекции в родном училище пользовались значительным успехом. И, как вы понимаете, я нисколько уже не заикался. Заикание прошло само собой — с возрастом.
Колонка Роберто Кавалли опубликована в журнале "Русский пионер" №67. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
1
2208
Оставить комментарий
Комментарии (1)
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
А.А. Ахматова
Той светлой, словно праздничной, весной,
туманными томимые мечтами,-
мы сами, тайны тонкой пеленой,
окутывали то, что было с нами,-
и жизни ткань, казалась нам иной,
с такими невозможными цветами.
В один лишь берег влюблен, бывает бег пленительных волн,
да кто знает, чем красна, истин тайная цена,-
точно рябины жаркая кисть, что желтому времени вручена,
чувство горячее часто горчит, пока с холодом ни обручено,-
да только холод, колобродя, по привычке давнишней,
нередко далеко заходит, удаляя все лишнее.
Когда деревья не выше травы, понять как травам их вышины,-
да раз уж, и в зимнем холоде, как и в летнем зное,
движение же здесь каждое, ведь чего-то стоит,-
длится когда куда-то к Богу дух, даль затуманивая дыханьем,
рано ли, поздно, осознает вдруг,-
замкнутость законов мирозданья.
Как красоте, и на кресте, упасть ли до мольбы,
так, позабыв о высоте, не сбиться бы с судьбы,-
чтобы в подлость не впасть, и в подлог не поверить,
нам бы радость и страсть, мерой бессмертия мерить,-
ведь чтоб сердце забродило, сутью мира без прикрас,
где бы боль ни бродила, доберется и до нас.
В душе раз же, не прячась, царят невзрачные, уж холода,
пускай спрячется радость, пока надолго вдруг где-то когда,-
да все равно, что зрячесть, не надо веру терять никогда,
вместе с желтеющими листьями, поняв: не бесконечна даль,-
чтоб душа возвысилась до истины,
что изначальна, как печаль.
Ведь жизнь, под тик секунд возни, езда за невыразимым,
где, словно за окном, дней огни, бегут, лишь мнимо мимо,-
когда немеет небо от восторга,
вслед за ударом града, вдруг радугу даря,-
нам заводить ли ведь с природой торга,
за то, что и любит, губя, и губит, любя?
Ведь мы лишь листья, лишь листья, лишь листья всего,
как и те, что у нас под ногами носит,-
лишь шелестим и трепещем от ветра того,
что нас всё равно, когда-нибудь сбросит,-
как ни пытается спасти везучесть,
свою здесь постигают участь мучась.
Смотреть бы нам лишь, на мир этот чище и проще бы,
как роскошь и тишь, увядать начинающей рощицы,-
сразимся мы с миром не раз, врожденною музыкой в нас,
но сонмы развеем химер, осознанной музыкой сфер,-
что проку в прощенье простом, но что больше?
что проще прощанья с теплом, но что горше?
То ли мысль лебезит, покорясь,
то ли лето летит, листвой в грязь,
только сердце грустит, отрезвясь,-
что ужин в ресторанчике, для важных очень персон,
что желтые одуванчики, пред желтизною крон,-
что девочки и мальчики, мы перед взрослостью времен!