Классный журнал

Сергей Петров Сергей
Петров

Время качков

08 октября 2016 11:45
Детей надо баловать — тогда из них вырастают настоящие разбойники, сказала Атаманша в «Снежной королеве». Не отвешивайте своим детям подзатыльники, сказал Сергей Петров, бывший следователь, радиоведущий, писатель, в «Русском пионере». Оба правы.
Если ваш ребенок рассеянный, не отвешивайте ему подзатыльники. Дело не в том, что ювенальной юстицией попахивает, а то и выше (мой сын однажды заявил, что будет жаловаться на родительский беспредел президенту), нет. Совершенно в другом здесь дело. Пинать и шлепать за рассеянность не преступно. Немудро это. И я объясню почему.
 
Все мы смотрели «Семнадцать мгновений весны». Все мы помним старого гестапо-Мюллера. «Ясность — одна из форм полного тумана» — так говорил этот очаровательный костолом с лысиной, мужик в черной униформе. Я же говорю по-другому. Рассеянность — высшая форма концентрации на главном. С той же интонацией произношу. Агрессивной и спокойной одновременно.
 
Ребенок сконцентрирован на образах и событиях. Даже на предметах сконцентрирован ребенок. Он пропускает их через себя и периодически о них вспоминает. И никакая это не прострация, никакое не подсчитывание ворон. Рассеянный человек не может не думать, тем более — ребенок. Дитя умнее взрослого. Дитя думает, неосознанно прогнозируя свое будущее. О своих событиях думает, о тех самых образах и предметах. И они сыграют в его жизни свою, положительную роль.
 
Я помню лодку, случайно прибитую водой к берегу. Река Цна, город Тамбов, улица Андреевская, частный сектор. Сейчас улица наполовину застроена роскошными коттеджами, напоминающими по архитектуре своей дворцы. Я еще досконально не разобрался, чьи они, на какие доходы возведены. Редко бываю, недолго. Всему свое время.
 
Ворота там с вензелями, бьют во дворах фонтаны. Дворы огромные и протяженные, врезаются в берег реки, и по берегу этому уже не погуляешь. А в детстве я с ребятами там гулял. И гулял свободно! Этот берег был нашей Северной Америкой, а река — озером Онтарио: я погружал друзей в миры Фенимора Купера. Один друг был Соколиным глазом, другой Ункасом, себе же я узурпировал право быть Чингачгуком.
 
С палками-«ружьями» мы бродили среди деревьев вдоль реки, выслеживая подлых гуронов и бледнолицых. В гуроны нами зачислялись рыбаки, в бледнолицые — диссонирующие с восхитительной природой забулдыги. Одиннадцатилетние, мы шастали там вечерами. Неизвестно нам было слово «маньяк». И если бы таковой появился, то наверняка был бы забит нами, свирепыми воинами в боевой раскраске.
 
Лодку мы обнаружили совершенно случайно, так обнаруживают клад. Это было осенью. Старая, с облупившейся на бортах краской лодка покачивалась на волнах. Одинокое судно без весел.
 
— Пирога! — констатировал я.
 
Мы сели в нее и поплыли.
 
Почти каждый вечер садились, бросали на днище консервные банки. В лодке были трещины, мы, дураки, залепили их пластилином, и вода, понятное дело, просачивалась. Поэтому два дурака гребли досками, а третий вычерпывал затекающую воду консервными банками и выливал за борт. Нам так хотелось уплыть далеко-далеко, но слишком быстро наполнялась лодка водой, и мы вынужденно поворачивали обратно.
 
Я часто думал об этой лодке. Мысли уплыть куда-нибудь по течению жизни возникали часто. Когда же, повзрослев, я отправился покорять Москву, то увидел эту лодку во сне. Спал на верхней полке купейного вагона поезда № 31 и видел, как уплывает наша лодка, засыпанная кленовыми листьями, рассекая речную гладь. Кстати, в моем сне она не утонула.
 
Мальчишкой я вспоминал цыган. Каждую субботу по улице моего детства разъезжал на телеге толстенький цыган. Вороная кобыла катила телегу. Толстяк правил вожжами, а его спутница зычным голосом орала: «Бутылки сдавай!» Спутницу я не запомнил, а образ цыгана надолго остался в моей памяти. Смешной какой-то, со свисающими усами и смуглый, в шляпе, спутница величала его Яркой.
 
Не знаю, почему я его помнил. Может, потому, что мне нравился фильм про мудрого и порядочного Будулая? Может.
 
И вот прошло лет пятнадцать. Молодой, но уже опытный следователь, я зашел в кабинет к своим коллегам и увидел сидящего ко мне спиной толстяка.
 
— Вот, — сказали мне, — познакомься. Его сиятельство цыганский барон. Сидит. И ни в чем признаваться не хочет.
 
Я обошел его, заглянул в лицо и тут же узнал в нем Яшку. Он сидел в рубахе навыпуск и брюках, в модной шляпе, усы закручены уже кверху, а с шеи его свисала цепь, и на ногах были шлепанцы.
 
— Что же ты, — говорю, — ни в чем признаваться не хочешь? Нам же о тебе все известно!
 
— Э, начальник, — махнул пухлой рукой барон Яшка, — бог тебя накажет, всех врунов бог наказывает, начальник. Что тебе известно?
 
— Да хотя бы то, с чего ты начинал!
 
— Э?
 
— Ты начинал со сбора бутылок. Ездил на телеге. С женщиной. По улице Андреевская. Верно, Няшка?
 
…На следующий день коллеги восторженно рассказали мне, что Яшка признался во всем. Правда, я забыл спросить, в чем именно он признался, глупый комичный барон.
 
…И тетради. Главное, конечно, тетради. Их было у меня много. Сидя дома за ученическим столом, при свете лампы я строчил в них свои первые опусы. Косил под классиков, разумеется. Что прочитал, о том и писал. «Зверобой» прочитан — про индейцев, «Тихий Дон» (я прочел его рано) — про казаков. Когда заходили родители, я накрывал «писательскую» тетрадь учебником и возвращался к выполнению, мать его, домашнего задания.
 
Много было написано, только восемь частей киносценария «Время качков» чего стоят! Был фильм один, в видео­салонах показывали, назывался он «Время костоломов». И мы с другом Олегом решили написать «Время качков» — очень много в конце восьмидесятых было культуристов и качалок, помните? Ходили туда ребята, качались, пополняли ряды рэкетиров.
 
Но наши качки не ограничились тренажерными залами, вымогательством и установкой криминальных «крыш». Они пошли дальше. Свергли Горбачева наши качки, расправились с итальянской мафией, добрались до США.
 
Я бросил писать классе в десятом. Но помнил об этих тетрадях постоянно. И никто не отвлекал меня ни подзатыльником, ни замечанием, когда я улетал в свой космос: лодка, цыган, время качков.
 
Результаты — налицо. Москва, разоблачение барона, писательство.
 
— У тебя бы получилось работать психоаналитиком, — говорила мне моя тетя, — язык подвешен. Пусть даже ахинею мелешь, но мелешь убедительно, красиво. Открыл бы консультацию, разводил лохов, зарабатывал деньги…
 
Сколько мне было тогда лет? Лет тридцать пять, кажется. И никогда я не вспоминал о бородатом деде по имени Зигмунд Фрейд. В пальцах его была зажата сигара? Хотя…
 
Не отвешивайте своим детям подзатыльники! Тем более если они рассеянные.

Колонка Сергея Петрова опубликована в журнале "Русский пионер" №67. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
 
Все статьи автора Читать все
       
Сергей Петров, дети, детство, воспитание детей
Рекомендую
1 2578
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Владимир Цивин
    8.10.2016 13:40 Владимир Цивин
    Участи играючи учась

    Нам не дано предугадать,
    Как слово наше отзовется,-
    И нам сочувствие дается,
    Как нам дается благодать…
    Ф.И. Тютчев

    Ими ль памятник, Поэт себе воздвиг,
    из чувств, сомнений, совести и нервов,-
    да и есть ли правда, в количестве книг,
    коль дело, лишь в количестве шедевров,-
    творениями с миром мерясь, обязаны мы постигать,
    стихов пленительную прелесть, и их таинственную власть.

    Пусть звучны все созвучия одинаково,
    но Поэт в них найдет откровения,-
    ведь в мире этом, созвучие всякое,
    из какого-нибудь стихотворения,-
    и, если телу есть пути, возможно, и полезнее,
    то духу к вечности ползти, по лезвию Поэзии.

    Так же как, чем ярче луч, тем тень темней,
    так ведь и, умней чем ум, тем глупь глупей,-
    но, что с капель сильный ливень, и что с рассвета роса,
    начинается пусть с линий, обычных, лиры краса,-
    да всегда просвечиваются, словно сквозь мысли мир,
    чрез нее, очами вечности, лики великих лир.

    Поэзия же лишь скольжение, к изгибам смысловой глубины,
    сквозь самозабвенное парение, по извивам звуковой волны,-
    коснуться таинства вещей, что как игра кровей,
    их истиннее и живей, стихов есть целью из целей,-
    да только же не пропадет, Поэта гордый труд,
    лишь коль его потомки ведь, великим назовут.

    Там, где бетоном да сталью, даль лишь обрамлена,
    и где деревья бросают, на асфальт семена,-
    пускай безумству и страсти, в жертву жизнь отдана,
    она не мысли угодливой всходы,-
    ее не колеблют ни боги, ни годы,
    Поэзия - зов к единенью, природы!

    Светло ломающая вещность косных фраз,
    заставляя слово осознать самое себя,-
    Поэзия взрыхляет вдруг слежалый пласт,
    чтобы ожила мыслями глубинными земля,-
    витиеватой пусть строкою, но скользя по мелким местам,
    стих ведь ровно столько и стоит, сколько глубины там!

    Как ни различны обузы, в мире, нередко кургузом,
    все объяснимы конфузы, разлукою с музыкой Музы,-
    пусть поднебесный мир себя находит снова и снова,
    в монументальных мимолетности и вечности слова,-
    но ведь лишь чист, что мотылек, сквозь ритма числа,
    стих же слетит на огонек, звука и смысла.

    Не потому ль, увы, раскинув свой магический шатер,
    среди эпох, невластных числам,-
    Поэт, ловя умы, всегда трагический актер,
    играющий созвучьем слов и смыслов,-
    ведь пускай плодом невзгод и гением гонений,
    но Поэзия в сердцах взойдет, не вставших на колени.

    К ней нелегка дорога, но вечна лишь она,
    поэтов разных много, Поэзия всего одна,-
    всем воздав именам, чтя и практику ее, и ее теорию,
    научиться бы нам, отличать Поэзию от ее истории,-
    балагуря с бурей и борясь, дается лишь детству,
    участи играючи учась, Поэзии действо!
67 «Русский пионер» №67
(Октябрь ‘2016 — Октябрь 2016)
Тема: детство
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое