Классный журнал
Bита
Буйвид
Буйвид
Зона бронебойного
04 июня 2016 08:20
О невероятных способностях алкоголя превращать посторонних людей в своих «в доску» (или «в стельку»?) немало сказано, в том числе и в этой рубрике. И вот фотодиректор «РП» Вита Буйвид решила взглянуть на коммуникативные свойства спиртного под неожиданным углом. По крайней мере, от нее, от ведущей самой хмельной рубрики «РП», такого не ждали.
Вы как относитесь к алкоголю? Наверняка снисходительно. Панибратски даже. Ничего страшного. Это нормально. Многие так относятся. А ведь это, между прочим, мощнейшее оружие. Например, для борьбы с чужими. Зона поражения контролируется с трудом. Буквально три по сто, и чужих не останется. Только свои.
В купе я вошла первой. Ровно за тридцать минут до отправления. Да, я маниакально пунктуальна. Ничего не поделаешь. Воспитание. Провожающего вежливо попросила не провожать. Не смотреть же на него тридцать минут через стекло. И не курить у вагона. Не курю. А вот выпить хотелось, конечно. Но этот момент я не продумала заранее. Значит, книжечку. Уже вторую неделю никак дочитать не могу. И это своего-то любимого Ипполитова. Дорогое мироздание тут же иронично подкинуло двух попутчиц, условно дополнявших книгу. В купе вошли две приличные. С виду — искусствоведы из провинции. Юбки в пол, волосы в пучок, речь в инверсию. Читать было сложно. Приличные все время фонили и не давали сосредоточиться. Если бы они были менее приличные, говорили бы о чем-то простом/примитивном — я бы не реагировала и продолжала бы спокойно читать. Но их навязчиво приглушенные голоса все время проникали в ткань ипполитовского текста и нещадно портили тончайшее ощущение восторга. Бесили они меня, вот что. Оставалась только смутная надежда на четвертого. И он появился ровно в момент отправления. Высокий такой пожилой паренек. По-другому и не назвать его. Лет ему было явно около сорока, но он был какой-то тинейджерообразный, слегка пухловатый, с большими глазами и длинными ресницами, в меру веселый и даже не очень шумный. Но от его первой фразы я слегка поморщилась. Ну что, говорит, дамы, бронебойным заряжай? И ставит на столик бутылку коньяка. И заметил, что я поморщилась. Но подумал, что от коньяка. А я не от коньяка, меня слово «дамы» всегда раздражает. Пожилой паренек достал вторую бутылку и поставил на стол. Можно даже и не гадать. Все правильно. Это было шампанское. И посмотрел на меня с надеждой. Так щенки смотрят. Ну похвали меня, похвали! Такой взгляд у него был примерно. Я отрицательно качнула головой. Шампанское было стремное. Полусладкое. Такое я не пью. Но он мне уже нравился. Потому что приличные замолчали. Онемели, скорее. Видимо, какой-то след одобрения в моих глазах все же проскочил. Паренек подумал, что взял след, и достал конфеты. Мои глаза опять погасли. Все это однозначно не мои продукты, ни вместе, ни по отдельности. И к приличным вернулся дар речи. Они уже начали комментировать происходящее в своей отвратительной инверсивной манере. Страх и ненависть в отдельно взятом купе накрыли меня: ни выпить, ни почитать. Но я упорно пыталась продолжить чтение. Паренек тоже прокомментировал, сам для себя: ну нет, не может быть, не пиво же. Я не сдержалась и хмыкнула. А паренек так удивленно продолжал сам с собой общаться. Неужели, говорит, водку надо было брать? Приличные опять затаились. В этот момент зашла проводница. Покосилась так на наш мини-бар мечтательно, проверила билет у опоздавшего паренька, порекомендовала закусывать. Ушла.
Все чего-то ждали. Но ничего не происходило. Приличные явно нервничали. И наконец-то стало совсем тихо. Я дочитала рассказ. Наверное, паренек это почувствовал. Опять засуетился, достал упаковку разборных пластиковых бокалов для шампанского и стал приделывать к ним зеленые ножки кислотного цвета. Собрал четыре штуки. Взял в одну руку коньяк, в другую шампанское и призывно-вопросительно стал покачивать бутылками.
Одна из приличных вдруг раскололась. На ночь, говорит, коньяк полезнее. Вторая приличная с ужасом уставилась на первую. А что, говорит первая, выпьем по глотку и будем все спать спокойно. И почему-то посмотрела на меня со значением. Точно, говорю, пейте. Коньяк ночью самый правильный напиток. Помните фильм «Бриллиантовая рука»? Там коньяк всегда пили ночью, а шампанское утром. Паренек обрадовался, стал коньяк разливать. Дошел до четвертого бокала и тут услышал мой отказ. Расстроился. Ну точно как щенок, даже посапывать начал. Понимаете, говорю, не могу я коньяк пить. Не переносит мой организм его. Совсем не переносит. А шампанское я принципиально только по утрам пью. Вот если останется — обязательно утром с вами выпью. И давайте я кому-нибудь свою полку нижнюю уступлю. Приличные сначала отказывались, но быстро согласились. Я улеглась на верхней полке и задремала. Читать смысла не было. Сами понимаете, какие беседы пробивались сквозь сон. Во время стоянки в Бологом одна из приличных невероятным образом влезла на вторую полку прямо в своей длинной юбке. Сквозь сон мне показалось, что это был вертикальный взлет. Ни пожилого паренька, ни второй приличной в купе не было. Курить уходили, наверное. Я не слышала, как они вернулись, но слышала все остальное. Им понадобилась всего одна нижняя полка.
Утром вся компания дружно завтракала конфетами. Они стали совершенно своими, даже родными в каком-то смысле. А я так и осталась для них чужой. Ничего удивительного: я не попала в зону бронебойного. Меня не беспокоили.
Когда поезд остановился, я спрыгнула с полки, взяла свои вещи и вежливо попрощалась. На прощание пожилой паренек вручил мне бутылку шампанского. Извините, говорит, что не разбудили. Просто мы уже не можем больше пить. Выпейте с кем-нибудь другим. Отказываться я не стала. Не хотела его обижать. Ведь при другом стечении обстоятельств/напитков мы тоже могли бы стать своими. Теоретически.
Днем мы гуляли по Васильевскому острову с фотографом С., обсуждали преимущества петербургского северного освещения перед московским среднеполосным. Пытались спасаться от жары белым вином, но оно было теплое и не помогало. Мы пошли к Неве, но и это не помогло. И тут мы одновременно вспомнили, что в Академии художеств всегда холодно. Нам очень повезло: там проходила какая-то конференция и пропускали не только студентов. Мы тоже прикинулись участниками, проникли в здание и пошли гулять по длинным и действительно холодным коридорам. Наше белое вино выполняло уже другую функцию, согревающую. Расположились на внутренней лестнице. Абсолютная тишина, запах краски, винцо опять же (хорошо, что две взяли). Вид на внутренний двор и церковь. Пастораль. И вдруг из церкви вышли, не поверите, мои ночные спутницы. Я мысленно поставила себе пятерку за наблюдательность. Значит, они действительно были искусствоведами и ехали на эту конференцию. Не знаю, что они в церкви делали. То ли росписи смотрели, то ли грехи замаливали.
Позже я столкнулась с ними еще раз. На лестнице. Они возмущенно поджали губки, отвернулись и сделали вид, что мы не знакомы. Совсем.
Колонка Виты Буйвид опубликована в журнале "Русский пионер" №64. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
- Все статьи автора Читать все
-
-
17.12.2021Дорогие пузырьки 0
-
24.11.2021Круги на Эве и в небе 0
-
19.11.2021Страшная бутылка 0
-
24.09.2021Клуб «Жажда» 0
-
16.07.2021Побег из локдауна (продолжение) 0
-
09.07.2021Побег из локдауна 0
-
30.04.2021Ёрш творил чудеса 0
-
26.02.2021Про ферменты и рудименты 0
-
25.12.2020Коктейли в матрицу 0
-
01.11.2020Надземное 0
-
12.09.2020Мизантропы в раю 0
-
17.07.2020Зов водки 1
-
1
4038
Оставить комментарий
Комментарии (1)
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям
Сей дивный мир, богов созданье,
С разнообразием своим,
Лежит развитый перед ним
В утеху, пользу, назиданье…
Ф.И. Тютчев
Травы по пояс, лето в разгаре,
время, опомнись, опять ты в угаре,-
растительность славишь, но за солнцеворотом,
скорость не сбавишь, ведь пред поворотом,-
заложникам своей вышины, не травам, что ее лишены,
деревьям же лишь бури страшны.
Когда черемухи вдыхаем дым, любуясь, как цветы белы,
хотим ли мы ведь или не хотим, плоды окажутся черны,-
пусть дивно медлителен день, словно и тени нет тленья,
лишь ласки небесная сень, мгновенья счастливого мленья,-
но живописно вокруг, разбросаны яблоки, по ветвям и траве,
его величество август, учит нас азбуке, жизни здесь, на земле.
Покой, чтоб на миг обрести, в строках искусных, и впредь,
Поэта, у грусти в горсти, сердцу раз вечно гореть,-
чрез безнадежность и жуть невниманья,
духом дерзает художник не зря,-
реальность творенья нетривиально,
сквозь губительность подлинности для.
Чуткое качанье веток, плавное волненье волн,
в бликах ласкового света, в негах пленительных лон,-
мир рождает поэтов, потому что Поэзией полн,
был, наверно, Поэтом, создан когда-то он,-
и с тех пор, что ни родится, от громов до немоты,
всё влачится покориться, власти вечной красоты.
Но стонут струны, высоких лир,
под спудом, налипшей конечности,-
и выживет тут, может быть, мир,
лишь свыше, честностью вечности,-
неслучайно же, так многое грустно, осознается с бегом лет,
раз уж, как и настоящего чувства, искусства без совести нет.
Пусть, увы, утешить нечем, да и незачем, может быть,
уж красиво гаснущий вечер, что в точности не повторить,-
да мотылька ли, имя помня, во имя минуты,
долгую ль, магию мига, ловя на лету,-
или приоткрывая млечность души, вдруг кому-то,
человек ведь всего же лишь, что лист на ветру.
Никто не знает имена, всего, что тут живет и умирает,-
и для чего здесь жизнь дана,
никто ведь тоже же, увы, не знает,-
но находя в биенье мгновенья, высокую пищу сердцу и уму,
мир заново творит вдохновенье,-
по образу и подобию своему.
Пока утра и ветра порывы, не устают огни раздувать,
пускай в этом мире можно счастливым, и жить, и умирать,-
но коль прекрасен мир, суров да убог,
участь Поэта, высокому в унисон,-
снисходительным холодом, строгих строк,
посылать небесный, смертным, поклон.
Отнюдь не мечты лишь, слепое бессилье,
полеты пусть только, открыли здесь крылья,-
да, чем причудливой далью, плыть плачущей тучей,
пленить вдруг чувства печалью, коль лучше и жгучей,-
чтоб горькой музыкою грусти, сорвать с высокого вуаль,
Поэт нуждается в искусстве, высокую любить печаль.