Классный журнал

Космос чудес

25 января 2016 11:20

Есть такое мнение, что работа космонавта — особенно когда он находится на главном месте своей работы, в космосе, — полна невероятных чудес. Но так ли это? Читатель все узнает здесь и сейчас, из колонки летчика-космонавта Олега Котова.

Я хотел стать космонавтом с детства. Меня вдохновляли фантастические книжки и советских авторов, и зарубежных, я читал их запоем. В них рассказывалось, как мы уже высаживаемся на планеты, как летают звездолеты. Поэтому в школе я думал: ну да, сейчас они летают на «Союзах», но когда я вырасту, мы-то уже сядем в звездолет, понесемся к Альфам Центавра, будем осваивать другие планеты!

Конечно, пока я рос, перебрал несколько профессий, но желание стать космонавтом было самым глубоким. Это была мечта, определяющая судьбу. Я окончил Военно-медицинскую академию им. С.М. Кирова в Санкт-Петербурге, кафедру авиационно-космической медицины, и сразу был распределен служить врачом в Центр подготовки космонавтов. У каждого в жизни есть переломные моменты, когда мы должны принять решение — поворачивать налево или направо. Мое стремление и желание всякий раз поворачивало в сторону космоса. Потому что космос — это одно большое манящее чудо, неизведанное и неопознанное.

Хотя, если вспоминать свой первый полет, о причастности к какому-то чуду я тогда, наверное, думал в последнюю очередь. Сначала испытываешь страшное предстартовое напряжение. Представьте: вы идете долгие-долгие годы к этому моменту. И вот все: вы сидите в ракете, идет обратный отсчет, она стартует, а ты понимаешь, что во время полета от тебя ничего не зависит. Ты полностью доверяешься технике и людям, которые находятся на Земле. Через 10 минут ты будешь в космосе. А какой он? А что такое невесомость? А как планета выглядит сверху? Как я себя буду чувствовать? Смогу ли я выполнить свою задачу? Все три раза я летал командиром корабля, на которого возлагается определенная ответственность по управлению. Поэтому, конечно, главный вопрос — как бы чего не испортить, не сорвать и не быть тем человеком, про которого скажут: «А-а-а, эта миссия была сорвана вот из-за него, посмотрите на него…»

Осознание приходит чуть позже. Во-первых, ты понимаешь, что в космос летают далеко не все. Если мы возьмем историю Советского Союза и России, то сто девятнадцать человек слетало. Не так много, наверное. Еще удивительно, как люди научились жить и работать в космосе. А как приятно смотреть оттуда на нашу планету! Космос — он красиво холодный, а Земля — живая.

Каждый раз в своих выходах в открытый космос после выполнения задания мне нравилось пристегиваться двумя карабинами к станции, отталкиваться, разворачиваться к ней спиной, чтобы не видеть конструкции, и фактически летать над планетой. Ты не видишь, что к чему-то привязан, находишься в свободном парении. Ночь, планеты, звезды, города, дороги, огоньки видны. Если повезет, северное сияние увидишь, святящийся океан, Бермуды. На станции темноты не бывает — там всегда светятся компьютеры, экраны, зарядные устройства, диодики везде моргают. А здесь полнейшая, стопроцентная темнота, и ты один в космосе. Вот это вообще чудо.

Случались и прекрасные моменты, которые с ходу невозможно объяснить. Например, как-то, посмотрев в окно, мы увидели, что весь Китай покрыт мерцающим маревом. Искры, все сверкает тысячами огней. Неужели метеоритный дождь такой? Как-то слишком плотно накрывает… Начали выяснять — оказалось, нам повезло пролетать в тот момент, когда там отмечался китайский Новый год. У них было как раз двенадцать часов, и везде запускали фейерверки. Сказочно красиво.

Вообще, на орбите в этом плане тоже не отстают — Новый год празднуют, как и на Земле, с размахом! Два раза я встречал 1 января в космосе. И каждый раз к этому событию все готовятся заранее, даже до полета. Сюрпризов в космосе особенно взять негде, поэтому надо их приготовить втихаря на Земле. Найти какой-нибудь подарок, который должен быть легким, разрешенным, занимающим мало места, ну и памятным. Елка, кстати, уже есть на станции: мы ее привезли во втором полете. Тогда мы прилетели буквально в канун католического Рождества, числа двадцать второго декабря. Приготовились основательно: купили елку, колпачки, всякие атрибуты — бороды, носочки, ушки, набрали целый мешок подарков. И вот открывается люк, и влетаем на станцию мы — деды морозы, эльфы, гномы, с подарками, с наряженной елкой в руках! Кричим, что, пока летели, видели Санта-Клауса, несущегося на своих оленях!

У нас шестнадцать оборотов в сутки вокруг Земли. Мы шестнадцать раз пересекаем экватор за один день. Формально у нас много поводов отметить Новый год по всем часовым поясам. Но отмечается по количеству стран, космонавты которых летают в данный момент на станции. Стол, правда, непритязательный: конфеты или печенюшки — то, что хранится достаточно долго. Это все развешивается, включаются гирлянды, можно фильм поставить, типа «Иронии судьбы…». В двенадцать часов всегда поздравляет ЦУП, тот, у которого Новый год, взаимно обмениваемся приветствиями. Во время боя курантов поднимаем чай или пинаколады какие-нибудь. У американцев есть коктейли фруктовые, пунши безалкогольные. Разбавляешь — они красивые такие, цветные.

На самом деле 1 января — рабочий день, не выходной. Выбор выходного — это прерогатива экипажа. У нас есть возможность выбрать четыре дня за время своего полета. Обычно это четыре праздника — два американских или японских, два российских. Все остальное — это рабочие будни, тяжелейший труд.

Вспоминается история с олимпийским факелом. Мы должны были сделать то, что никто не делал, — провести «эстафету» в космосе. Понимая, что ты работаешь для картинки, для видео, нужно было создать красивый космический вид. Оператора там не было. Поэтому запись выглядела примерно так: один выскакивает с камерой, включает ее, потом отбегает обратно, закрывает люк. Открыли люк, зашли-вышли, помахали, стоп-кадр. Побежали, камеру отключили. И что значит побежали… поползли, отключили, на горбу перетащили в другое место, поставили. Тут солнце уже ушло, потому что в космосе сорок пять минут, и уже сумерки. Ждем. Включили, повисели, передали факел сюда, стоп-кадр. Побежали обратно… Ночь. Выключили. Сидим ждем. И «Земля» (ЦУП) в это время бессильна была помочь, потому что они говорят: да откуда мы знаем, как там у вас что будет, вы сами уж смотрите, но чтоб получилось! Мы с Сергеем Рязанским уже и так думали, и сяк, и в окно перед выходом посмотришь из иллюминатора: давай вот здесь, вроде получается хороший ракурс. Если утром космическим здесь камеру поставим, то солнце как раз будет светить с этой стороны, и будет видна и планета, и кусочек станции, и мы там будем достаточно крупно, а не мелкие где-нибудь на горизонте с палочкой. Когда мы занесли этот факел внутрь, прицепили его, чтобы не потерялся и никуда не улетел, вздохнули наконец с облегчением.

Бывали и другие моменты, заставлявшие напрягаться и вздыхать с не меньшим облегчением. Как-то сидим вечером с Сергеем Рязанским, чай пьем, разговариваем о том, как прошел день, о планах на следующий. Рядом пустой грузовик стоит, который только-только недавно разгрузили. Вдруг слышим звук «тук-тук-тук-тук» — по корпусу стучат. Ну мало ли, бывает, подумали мы, болтик отлетел, попал на вентилятор и по стенкам теперь бьется. Проходит какое-то время, опять — «тук-тук-тук-тук». Полетели внутрь, включили свет — пусто, ничего нет. Потом опять: «тук-тук-тук-тук», снаружи. Как будто кто-то постукивает металлическим предметом. Тут появился немой вопрос: неужели?? Гости инопланетные?? Вот и все…

Потом как-то сообразили, подлетели к управляющему компьютеру и увидели, что это режим дозаправки. То есть «Земля» начала перекачивать топливо из грузовика в баки станции, а для этого она начинает открывать электромагнитные клапаны, которые щелкают. Стало ясно, в чем дело. Потом мы «Землю» спросили: что же вы не предупреждаете? Они говорят: да мы думали, что вы там уже спать легли. Мы побурчали для порядка, но вообще отлегло. Хорошо, что не случилось.

Я вот, честно говоря, не хотел бы встретиться с инопланетянами. Хлопотно это. И результат непредсказуемый. Кто мы будем для них? Поэтому ждать с восхищением… Не знаю, я бы, наверное, больше расстроился, если пришлось бы встретиться с ними.

А вообще, каких-то непонятных явлений, которые невозможно объяснить, не было ни у меня, ни у моих коллег. Но бывает, например, звуки слышатся, которых не должно быть, — в гуле вентилятора вдруг начинаешь слышать какую-то мелодию. Вроде понимаешь, что ее не должно быть, и вот сейчас она есть, а через несколько минут пропадает. Или просто иногда такое ощущение, что ты чувствуешь своих родных на Земле. Начинаешь тревожиться, связываться с ними, спрашивать, все ли в порядке. Я как физиолог понимаю, что это происходит из-за того, что мозг в условиях сенсорного дефицита начинает продуцировать некие образы, чтобы заполнить свое восприятие. Потому что, если нет резких звуков, визуальная картинка одна и та же, отсутствуют телефон, интернет, социальные сети, общение, начинается внутренняя компенсация этого.

Если говорить честно, космический полет состоит из двух частей: вещей приятных и неприятных. Из неприятных — это отсутствие душа, особенно туалета, специфическая еда, достаточно навязанный ритм жизни, когда двадцать четыре часа в сутки находишься под контролем «Земли». Это похлеще, чем «Дом-2». В первом полете эти части как бы сбалансированы. А когда летишь второй и особенно третий раз, ты прилетаешь — та же самая станция, посмотрел в окно — та же самая планета, те же самые виды. Приятности быстренько сокращаются, а все тяжелые моменты остаются. Вот, вот он спальный мешок родной, вот тут эта каюта маленькая, вот эти пакетики с водой, все на велькро, карандаши, ластики на липучках, и понеслось опять. И впереди полгода.

А если из приятных, то одно из самых ярких ощущений — это невесомость. На Земле нас тренируют, знакомят с ней. Но в реальности все по-другому. Ракета выходит-выходит-выходит, перегрузка растет-растет-растет, потом раз! — отключился двигатель, и через пару секунд мощный пинок в спину, примерно как в легковушку КамАЗ въедет: это ракета оттолкнула корабль от себя, и неожиданно ощущение, как в лифте, — о-о-оп, провал, и вот она, невесомость, на полгода. Совершенно удивительное чувство, которое нельзя смоделировать на Земле.

В космосе отсутствует возможность жить в трехмерном пространстве, понятий «верх», «низ», «право», «лево» не существует. То есть стена, потолок, пол — одинаковые с точки зрения жизни, работы и размещения. Мозг, взращенный и эволюционировавший в условиях гравитации и четкой системы координат, начинает клинить. Он хаотично назначает верх, низ. Если мы переместимся на стенку, мозг переключится, и она станет полом. Еще все вещи надо крепить, нельзя ничего просто положить — улетит моментально. Притом улетает так, что вроде только было, на пять секунд отвлекся, поворачиваешься — нету. Недели две может не быть, на третьей где-нибудь совершенно в другом модуле за сто метров случайно всплывет висящее где-то. Кто ложку потерял?

Возвращаясь на Землю, быстро привыкаешь обратно, но некоторые привычки остаются на какое-то время, по себе знаю. Я вот понимал, что ложка на столе лежит, но все равно пытался куда-то подсунуть ее, под блюдце например. Просто чтобы она свободно не лежала. Это на подсознании происходит. Или предметы передаешь как в космосе — тихонечко толкаешь и так тччч… должно полететь, но не летит, падает.

Есть неизменные традиции, которые соблюдаются всегда. «Белое солнце пустыни» действительно смотрим. Этому есть на самом деле объяснение. Никаких чудес, все прагматично. Эту историю мне рассказал один из ветеранов космонавтики, я очень склонен доверять ей. Раньше, когда летали в космос, видеокамер не было, были кинокамеры, а это кинопленка. Много с собой кинопленки не возьмешь, поэтому ценность кадра была очень большая. Нужно было очень хорошо обучить космонавтов операторскому мастерству. Потому что переснять было нельзя. И в качестве учебного фильма использовали «Белое солнце пустыни».

Он действительно снят очень профессионально с точки зрения операторского мастерства. Во время двух-трех недель предполетной подготовки, карантина с космонавтами проводили занятия, включали фильм: давайте еще раз посмотрим в качестве учебного фильма. Потом появились видеокамеры, проблема видеоматериала перестала быть значимой, качество стали компенсировать количеством, тонны видео снимают, «Земля» спокойно все обрабатывает, что-то монтирует, а привычка смотреть «Белое солнце…» осталась. Лучше, говорят, смотреть. Надо так надо. Существует и традиция расписываться на дверях при выходе из номера, где провел ночь перед полетом.

Космос — это чудо. Потому что он непознан, непонятен, неизведан, сулит много интересных открытий, глубину которых мы еще даже не можем представить. И природу явлений мы во многом не понимаем, как все происходит, взаимоотношение пространства и времени. Это одно большое чудо, куда хочется залезть.

Но на Земле чудес, конечно, больше. Рождение детей — это чудо. Или просто с утра подойдешь к окну, посмотришь — там снег, солнце, все прекрасно. Чем не чудо? Тоже…

Колонка Олега Котова опубликована в журнале "Русский пионер" №60. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

работа космонавта, космос, чудо, Олег Котов, подготовка космонавтов

Рекомендую

1 16565

Спионерить!

Оставить комментарий

Комментарии (1)

28.01.2016 09:49 Владимир Цивин
Когда под нами небо

Мы спим – и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом – во сне – открыты
Закон звезды и формула цветка.
М.И. Цветаева

В большом ли маясь мире, в маленьком ли своем мирике,-
чтоб быть с собою в мире, принимайте капли лирики!
Словно ветерок, пока отрадный,
среди неоднозначной жизни, чудно-жгучей,-
пусть жар сердца и рассудок хладный,
соединит поэзия, что луч и тучи!

Поняв небесность земного,
воспарить бы, в предчувствии иного,-
над белым гулом былого, музыкой глубокомысленной слова!
Что снег беспечный, снег гонимый,
зачем-то, ввысь, и вниз, и вдаль,-
куда летишь неуловимо, задумчивая сия печаль?

Как с ветвей, что простерты, в высь, к синеве,
ластятся ласково, листья к земле,-
так ведь неспроста, чтоб парить в вышине,
просятся мысли, прильнуть к глубине.
Поэта печаль и забава, невзгодам судьбы вопреки,-
чем Слова оплачена слава, не знают, увы, и стихи.

Да и слава же жива, лишь пока живы слова,-
ведь тайна именно, витает в имени.
И как бы ни была не нова, коль слава всякая слово,-
то выше же всего другого, на свете лишь слава Слова.
Существованье земное сурово, несмотря на лучей моря,-
зато смиренное ласково Слово, холод огней иных храня.

Свыше здесь дана, для того чтоб оправдать сей мир,-
жизнь ведь та ж чума, где порой устраивают пир.
Да дымом дум, под обаяньем обид,
умыслом ума, над содроганьем рук,-
пока в поэте, быль не переболит,
вечный не раздастся, в мирозданье звук.

Звучать чтоб вопреки, ползучее песка,
перспективе неминучей, превратиться снова в прах,-
что душ возвышенных, и светлость, и тоска,
созвездиями созвучий, в очарованных умах.
Ведь в здешней печальной, сути основ,-
нет изначальнее, чисел и слов.

И как ни влечет здесь, вещного зов,-
нет и венчальнее, чисел и слов!
Но, вдруг попав под обаянье, облаков улыбчивых,
что тем прекрасней, чем, увы, невнятней,-
не заблудись поэт же в небесах, прозрачно дымчатых,
вернись к себе обратно в голубятню!

Да не обойтись на небе без наваждений,
лишь только там ведь вдруг окажись,-
как блужданий не бывает без заблуждений,
всегда с высоким играет жизнь.
Между страстью и счастьем, застрявшему в сетях тоски,-
узнать их сопричастность, нельзя ж заранее, учти!

Однако, кто там не был, не понял смысла своего вполне,-
когда под нами небо, становимся мы с миром наравне.
И чтоб не стать снова зверем, вдруг в поднебесном изверясь,-
пусть же плывет в полумгле под тобою,
словно призрак, по кривой скользя,-
своевольною волью людскою, круто просоленная Земля!