Классный журнал

Барабаны судьбы

15 января 2016 11:15

Иногда так бывает — как, например, у директора по работе со СМИ Фонда «Сколково» Леонида Ганкина, — что жизнь человека, его профориентация и интересы определены еще до его рождения. А ему остается только идти по проложенному руслу. Но это не означает, что такая жизнь лишена неожиданных и даже феноменальных моментов.

Прежде чем ответить на вопрос, случаются ли чудеса в реальной жизни, я как человек, положивший молодость на алтарь науки, предлагаю сначала уточнить понятийный аппарат. Если понимать чудо в узком смысле как нечто сверхъестественное, волшебное, то лично я склонен давать материалистическое толкование событиям и фактам. В сказки я не верю.

В более широком смысле чудом называют прихотливое стечение обстоятельств, приводящее к неожиданному результату. Он чудом остался жив. Ну разве не чудо, что они встретились в этом большом городе? Это чудо, что мы с тобой нашли друг друга! В жизни нередко происходят уму непостижимые события, которые люди воспринимают как вмешательство провидения, высшего разума. Именно о таких событиях и говорят — чудо.

С чудесами в первом значении, или, если точнее, с тем, что можно было бы воспринять как таковые, я чаще всего сталкивался, когда работал в Африке. Тут надо сказать, что для меня, африканиста по образованию, долгосрочная командировка на Черный континент была исполнением заветной мечты, временем ежедневного, нескончаемого кайфа. Я с увлечением постигал африканскую действительность во всем ее многообразии, в том числе изучал представления африканцев о сверхъестественном — о духах и других потусторонних силах, колдовстве. Однажды мне даже предложили прочитать в посольстве лекцию на эту тему. И, я считаю, правильно — без ее понимания многое в Африке кажется необъяснимым.

Вот, к примеру, случилось у нас однажды неприятное и загадочное происшествие: ночью грабители проникли в дом представителя «Аэрофлота» и похитили там все, что было ценного. Самое удивительное, что преступники свободно и, судя по всему, довольно долго расхаживали по всем комнатам — взяли драгоценности с тумбочки возле хозяйской постели, телевизор, видеопроигрыватель и аудиоцентр из гостиной, аудиоплеер из детской, где ночевала дочка хозяев. И это при том, что жена представителя «Аэрофлота» всегда спала очень чутко и просыпалась от любого шороха — обычно по несколько раз за ночь. Да и дочка по ночам частенько вставала и бежала либо в туалет, либо на кухню, к холодильнику, либо к родителям в спальню. То, что обе они в ту ночь не просыпались, было беспрецедентным случаем.

Слушая показания потерпевших, полицейские смущенно отводили глаза, говорили, что это «нехорошее дело», и давали понять, что виновные вряд ли будут найдены. Они намекали, что тут наверняка не обошлось без колдовства и хорошо еще, что все остались живы. Дело в том, что, по местным поверьям, колдуны могут становиться невидимыми и через стены проникать в жилища. Правда, обычно для того, чтобы тем или иным способом расправиться с хозяевами, а не ради завладения чужим имуществом.

Эта история действительно так ничем и не кончилась. Никого, естественно, не поймали, и что это было, осталось загадкой. Хотя у меня имеется собственная версия, которую я, как мог, тогда популяризировал. В каком-то научном издании я вычитал, что колдуны, прежде чем проникнуть в дом, окуривают его дымом каких-то растений. То есть, по сути, никакие они не колдуны, а так — клофелинщики.

А теперь о чудесах в широком смысле. Я, например, считаю чудом то, что моя судьба сложилась именно так, как она сложилась, а никак не иначе. Конечно, как и у всех людей, в моей жизни было много развилок, на которых она могла резко изменить направление или даже, спаси господи, вообще оборваться, но определяющим событием в ней все же было поступление в Институт стран Азии и Африки при МГУ. То, что туда меня приняли, было настоящим чудом. А произошло это так.

В старших классах для меня не существовало вопроса, в каком вузе учиться. Мой отец был крупнейшим в СССР, а скорее всего, и во всем мире знатоком языков Эфиопии. В семье я с детства слышал разговоры про Африку, читал африканские сказки. Африканцы частенько бывали у нас в гостях. Я очень хорошо помню, что в детские годы, играя с африканскими сверстниками, я завидовал тому, какая у них гладкая темная кожа, курчавые жесткие волосы, — мне хотелось быть похожим на них. Я раз восемь смотрел в соседнем кинотеатре «Хроника» на Сретенском бульваре документальный фильм «Барабаны судьбы» — о животном мире африканского континента. Короче, я грезил Африкой и мечтал туда попасть, а для этого надо было получить соответствующее образование, которое как раз и давали в ИСАА при МГУ, где мой отец тогда работал доцентом кафедры африканистики.

Между тем в начале 1970-х годов ИСАА окончательно стал закрытым, фактически режимным вузом. Там готовили кадры для серьезных учреждений и ведомств, в том числе для спецслужб. Была введена должность заместителя директора института по кадрам, которую занял особист в звании полковника. В те годы учебной части запрещено было даже вывешивать поименные списки курсов — чтобы в дальнейшем западные разведки не смогли проследить биографии выпускников. В институте учились дети партийной и советской элиты, руководящего состава КГБ. Из простых принимали молодых людей, отслуживших в армии; особенно жаловали тех из них, кто еще до института успел вступить в партию. Но самым главным требованием к абитуриенту была чистая анкета. Родственники за границей или оказавшиеся в войну на временно оккупированной врагом территории, наличие в родне репрессированных и не реабилитированных, диссиденты в кругу родных и знакомых — все это лишало абитуриента всяких шансов на поступление. Ну и, конечно, у студента такого вуза, как ИСАА, должен был быть правильный пятый пункт.

У меня он был неправильный — евреев тогда в ИСАА не принимали, но отец почему-то считал, что для его сына обязательно сделают исключение. Да и тогдашний директор института, с которым отец вырос в одном дворе и учился в одной школе, всячески его успокаивал: «Не волнуйся, Милечка, мы обязательно его примем!»

Документы на поступление в ИСАА начинали принимать задолго до вступительных экзаменов — в мае, а может, даже в апреле. Делалось это для того, чтобы, как тогда говорили, «компетентные органы» могли по всем швам проверить абитуриента, а точнее, всех его родственников — как близких, так и дальних. По итогам этой проверки отсеивалось порядка трех четвертей кандидатов на поступление. Естественно, им не могли сказать, что у них недостаточно чистая анкета. Чтобы иметь формальное основание для отказа, было придумано собеседование: к экзаменам допускали только тех, кто его успешно пройдет. Собеседование проводила так называемая мандатная комиссия, куда помимо преподавателей ИСАА входили представители других органов, служб и структур.

Отправляясь на собеседование, я совершенно не чувствовал подвоха. Я был прекрасно подкован по всем вопросам внешней и внутренней политики советского государства, имел достаточно широкий кругозор и был уверен в своих знаниях. Но я, конечно, не мог знать о том, что буквально за пять минут до назначенного мне времени на заседание мандатной комиссии, проводившей собеседование, явился представитель парткома МГУ товарищ Шабанов. Он равнодушно слушал, как отвечает на вопросы абитуриент, зашедший в комнату передо мной, но едва увидев меня, сразу оживился и взял инициативу в свои руки.

«Сколько комсомольцев в СССР?» — спросил товарищ Шабанов, вперившись в меня недобрым взглядом. Я ответил: это был типовой вопрос — ответы на такие отскакивали у меня от зубов. «А сколько комсомольцев в Москве?» У меня аж перехватило дух: этой цифры я не знал. «А сколько комсомольцев в вашем районе?» — не унимался товарищ Шабанов. Дальше все было как в тумане. Помню, что пытался отвечать на его вопросы, но они были настолько неожиданные, что я, конечно, плавал. Преподаватели ИСАА пытались спрашивать меня о чем-то более понятном, о чем, собственно, и было принято спрашивать на собеседовании, и я начинал отвечать, но Шабанов меня перебивал и снова начинал задавать свои иезуитские вопросы.

Вечером отцу позвонил кто-то из преподавателей института и честно сказал, что дело дрянь — на собеседовании сына явно валили, и надо попытаться как-то повлиять на ситуацию. Я в жизни не видел отца таким возбужденным и рассерженным. Он тут же схватил записную книжку и на несколько часов засел за телефон. Звонил всем высокопоставленным друзьям, которые теоретически могли бы помочь. Кто-то уходил от разговора, но большинство с разной степенью готовности обещали замолвить словечко.

Решающим, судя по всему, оказался разговор с бывшим папиным коллегой, генералом КГБ. Дело в том, что после окончания в конце 1940-х Московского института востоковедения отец два года проработал в Министерстве госбезопасности — занимался дешифровкой текстов на восточных и африканских языках. Лингвист от бога, умевший понять логику любого языка, он зарекомендовал себя как блестящий дешифровщик, получал благодарности от командования, был представлен к награде и… уволен с волчьим билетом в период борьбы с космополитизмом. Однако пара-тройка друзей в органах у отца остались. Один из них — с генеральскими звездами на погонах — принял близко к сердцу неприятность, случившуюся с сыном старого приятеля. «Плюнь ты на ИСАА, — рокотал он в трубку, — пусть поступает в Высшую школу КГБ. Считай, что его уже зачислили». Но отец был активно против — и тогда приятель пообещал помочь с ИСАА.

Дальнейшее мы знаем в пересказе преподавателей института, которые в лицах поведали отцу о том, как шло обсуждение моей кандидатуры на итоговом заседании мандатной комиссии. На него, конечно же, пришел товарищ Шабанов, который, услышав мою фамилию, сразу же взял слово. «Вы сами видели, что абитуриент отвечал плохо. К тому же и его анкета вызывает ряд вопросов…» В комнате повисла тишина. И тут слово взяла представительница КГБ. Это была именно представительница — немолодая женщина в строгом костюме. Она встала, одернула жакет и твердым голосом произнесла: «У КГБ СССР нет никаких возражений против данной кандидатуры». Тогда все в комнате зашумели, заговорили разом: «Да не так уж он и плохо отвечал». Шабанов сразу же приуныл: «Товарищи, я вовсе не настаиваю. Если есть другие мнения…» Короче говоря, к экзаменам меня допустили, я сдал почти все предметы на пятерки и поступил в институт.

Потом были годы учебы, работа в академическом институте, поездки в Африку, а позже — когда я стал журналистом-международником — и по всему миру. Столько всего было. А все началось с ИСАА.

Колонка Леонида Ганкина опубликована в журнале "Русский пионер" №60. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все