Классный журнал

Несмертельно

24 октября 2015 12:30

В разные ситуации попадал бессменный ведущий урока мужества Николай Фохт. Он на глазах читателя разделывался с трудностями то ловким приемом, то силой слова или духа. Но вот на мужественного Николая накатило то, что не побеждается подсечкой или апперкотом: ипохондрия. Справится ли?

Ипохондрия — это от безделья.

Или наследственное, не знаю.

Всем кажется, что зацикленность на своей болезни — это забавно. Я могу сказать: ничего веселого нет. Все очень серьезно. Справиться с мнительностью нелегко, особенно если ты один на один с интернетом и сайтом, где по симптомам ставят диагноз. Ничего, кроме силы воли, помочь не может.

Вообще, я считаю, что это самое трудное испытание для человека — переубедить себя, что ты не смертельно болен. Я это точно знаю, я ипохондрик. Здравствуйте.

Люди всегда советуют одно и то же: сходи к врачу. Я последнее время хожу в поликлинику только ради спокойствия своих друзей. Точнее, чтобы они не думали, что я пренебрегаю их советами. Потому что сам очень не люблю, когда у меня спрашивают совета, я с радостью, потому что люблю, подробно объясняю, как надо поступить, а потом выясняется, что сделали по-своему. Я не такой жестокий человек, я своих друзей уважаю.

Ипохондрику врач не помощник — у врача арсенал убогий по сравнению с маститым, многолетним ипохондриком. Нынче люди в белых халатах вообще отстраняются от лечения, предпочитают писать в картах короткую фигню и выписывать витамины. Им плевать, что зрелый и заслуженный человек, который прошел многое, который разруливал неразрешимые ситуации, спасал людей от других людей, конвоировал караван гжельского фаянса, которым одноклассник рассчитался с банком другого одноклассника за льготный кредит; который научил арбузной диете элитный взвод ковровских морпехов, чтобы те без помех прошли жесткий тест на индекс массы тела методом гидроденситометрии; который, наконец, снял любимую кошку одного уважаемого человека с вековой липы в зюзинском лесу, — им, этим абстрактным эскулапам, все равно, что этот человек днем и ночью переживает за свое здоровье. Не просто переживает — думает, что на этот раз уж точно конец.

Да, признаюсь, приступы гиперподозрительности накатывают каждый год, по нескольку раз. Главное обострение — за неделю до Нового года. Все это уже стало рутиной, но в этот раз прижало так прижало.

Я проснулся с болью в груди. Это совершенно нормально: вчера работал на тренажерах и делал растяжку на татами. Качал шею, всячески гнулся и извивался — в меру кондиций и сообразно возрасту. По идее, и должно болеть. Но так бывает: вдруг зациклишься на этой боли и подумаешь — а если это не штатные проявления закисления мышц, не нормальная реакция стареющих связок, а… что? С этого момента, если дал себя вовлечь в размышления об истинных причинах боли или любого дискомфорта, события развиваются стремительно, версии накатывают одна за другой.

Во-первых, это рак. Но болит грудная мышца, какой рак в мужской грудной мышце? Внутренний голос, пораженный уже негативным вирусом, советует не расслабляться: все может быть. И трясущимися уже руками набиваешь в поисковике «рак мужской груди» — и бинго! Есть! Только не рак груди, а рак сосков. Но для рака мужских сосков должны болеть соски, а не большая грудная в области ключицы. Это ничего — за час боль перемещается аккурат к соску, и все становится окончательно ясно. Приходится детально изучить заболевание. Оказывается, лечится. Главное — вовремя засечь заразу и не дать ей развиться. То есть при первых же болях, как у меня, обратиться к врачу. Я стал потихоньку собираться в клинику. За это время болезнь не отпускала, болезнь развивалась в моем организме.

«Да неужели это всего лишь рак какого-то там соска? Вряд ли. Ведь пока мы не выяснили, что это рак соска, болела грудь. А что значит болящая грудь?»

Пришлось снова лезть в гугл. Ну конечно, хорошо, что я все время начеку. Рак легких — вот что это такое. Рак легких — это уже серьезно, это практически неизлечимо. Особое чувство охватывает в такие минуты: страх и все-таки удовлетворение от правильно найденного диагноза. Так и хочется крикнуть «Эврика!» и залезть в горячую ванну.

Но с моей болезнью это категорически запрещено. Поэтому приходится мужественно терпеть: и боль, и жестокую несправедливость; каждый миг бытия теперь подчеркивает, что все в этом мире бренно, не ты первый, не ты последний, а все-таки мы прожили прекрасную жизнь — вот в таком духе. Хочется поделиться своим горем, поговорить напоследок, съесть мороженое, съездить на Серпуховку, в дом, где впервые родился и где свалился в приоконную яму. Тянет на старые добрые места.

Елена Валентиновна сдержанно молчала, пока я излагал в телефон всю свою симптоматику, включая сентиментальные размышления о теории большого взрыва, тактике малых дел и о том, что «Жизнь и увлекательные приключения Робинзона Крузо» — замечательная книга.

— А знаешь, Лена, я ведь был в Йорке, ну там, где родился герой Дефо. Да, был, проездом, но все-таки. Незабываемые ощущения посетили меня на перроне, незабываемые…

— Слушай, у тебя снова это?

— Что это?

— Приступ. Помнишь, в прошлый раз после тренировки ты решил, что у тебя инфаркт? Я как угорелая примчалась, с капельницей. И что?

— Что?

— Не помнишь?

— Вот видишь, и память уже садится… Может, уже того, на мозг перекинулось?

— Не было у тебя никакого инфаркта. Всю ночь вспоминали, где ты мог удариться грудной клеткой, — и вспомнили. Ты когда дверь машины открываешь, почти каждый раз верхним углом въезжаешь себе в грудину на уровне второго ребра. Привычный, хронический ушиб. Я тебе фастум гелем намазала, и как рукой сняло.

— Вот видишь…

— Что видишь?

— Всю ночь вспоминали… Хорошие были времена.

— Я не поеду, я теперь замужем. Раньше надо было бить тревогу.

— Ничего, ничего, сам как-нибудь, сдюжу. Спасибо тебе и прости за все.

— Сходи к врачу завтра, дурью не майся. Ты упрямый, как не знаю кто. Тебя только участковый терапевт переубедит. Да и проветришься, на людей посмотришь.

Наш новый терапевт, мужчина моих лет, выслушал меня и грустно посмотрел прямо в глаза:

— Курите?

— Доктор, вообще никогда не курил.

— Вот зачем вы мне врете?

— Ну, может, пару раз, очень давно, в состоянии алкогольного опьянения, сильного…

— Я курящего человека сразу вижу.

— Я не курю. Думаете, рак?

— Покажите язык. Не надо рот разевать, просто высуньте. Понятно.

— Что?

— Давайте-ка я лучше вас послушаю.

— Ну что?

— Да ничего. Легкие чистые, сердце хорошее.

— А что же болит, доктор?

— Да что болит, невралгия, скорее всего.

— А точнее?

— Точнее невозможно.

— И как лечить?

— Во-первых, не курить. Во-вторых, не волноваться. Все болезни от волнения.

— То есть от нервов? Может, к неврологу?

— А и то правда, давайте я вас прямо сейчас к Зинаиде Ивановне отправлю.

Зинаида Ивановна принимала меня молча. Она одним пальцем правой руки забивала что-то в компьютер, не задав мне ни одного вопроса. На правом запястье врач носила браслет с репродукциями православных икон, что воодушевляло. Зинаида Ивановна задала несколько вопросов, провела дежурные тесты, побила молоточком по ноге. И вновь углубилась в печатанье букв. Минут через десять с удивлением обнаружила, что я еще тут.

— Я не вижу у вас органических изменений головного мозга.

— И что это значит? У меня ведь грудь болит, а не мозг.

— Грудь — это не ко мне.

— Но версия была, что невралгия.

Зинаида Ивановна посмотрела как-то совсем уж сквозь меня.

— Может, у вас субъективная невралгия?

— Это как же?

— Ну как звон в ушах: человек его слышит, но его нет.

— Но вы же сказали, у меня с мозгом все ок?

— Причины некоторых болезней мы никогда не узнаем.

— То есть рак легких вы не исключаете?

— Я могу только мозг исключить.

— А как вы его можете исключить, если вы даже никаких анализов мне не сделали, томограмму не назначили?

— Мне не надо, я и так вижу.

— И что же делать?

— По-человечески я могу посоветовать вам сделать флюорографию. Грудной клетки, конечно же. Это вас успокоит. На какое-то время. Следующего позовите.

Следующего никакого не было, народ к Зинаиде Ивановне как-то не стремился совсем.

Разумеется, после разговоров со специалистами мои подозрения только усилились. Я понял: окончательный ответ может дать только флюорография. Единственное, после поликлиники я все-таки отмел рак сосков и сосредоточился на легких.

Ясно, что невролог не мог выписать мне направление на флюорографию, а терапевт уже закончил прием.

Ждать я не мог, выбрал платную услугу. В Измайлове — потому что дешевле в три раза, чем рядом с домом.

Когда я подходил к диагностическому центру, тучи, как назло, сгустились.

Подумалось: знамение.

Загадка низкой цены в измайловском медцентре объяснялась просто: клиника спряталась в подвале, как в бомбоубежище, а флюорография была мобильной. На колесах, в машине, смахивающей на фургон «Хлеб» из «Место встречи изменить нельзя». Отличительной чертой этого заведения было то, что белый халат носил только один человек — главврач, который ходил по подвалу и ставил печать на всем, что ему предлагали.

Хмурый чувак из фургона сделал снимок прямо так, сквозь одежду, и сказал ждать результата в подвале.

Я сел на единственный стул. Сердце мое колотилось со страшной силой, и как раз сейчас мог бы случиться тот самый удар, которого не дождалась Елена Валентиновна. Ровно через пять минут вышла пожилая женщина в домашних тапочках, она несла в руках отпечатанный на принтере снимок.

— А вы для чего делаете?

— Для себя, чтобы исключить вероятность.

— Курите?

— Никогда.

— А, ну тогда это у вас небольшое раздражение, может, простудились. А так ничего смертельного нету.

— А вы доктор?

— Разумеется. Кстати, у нас, у докторов, низкая зарплата — может, подкинете врачу? Тем более флюорография у вас хорошая.

«Сразу бы так. А то промурыжили в неизвестности неделю почти. Я бы еще в поликлинике мог заплатить за хороший и окончательный диагноз».

Я дал старушке сто рублей и вынырнул на свежий измайловский воздух. Грозовой тучи как не бывало, солнце светило весело и беззаботно.

Повторим урок