Классный журнал

Духовный степлер

30 сентября 2015 12:45

В своей колонке драматург Валерий Печейкин честно сознается, от чего он прежде всего отказался, принимаясь за свою пьесу по мотивам довлатовского «Заповедника».

Тень Пушкина меня усыновила

Жил Пушкин, потом умер. Памятник Пушкину отбрасывает тень, в которой вся русская культура. Мы все в тени нашего всего.

Потом жил Довлатов и тоже умер. Памятник Довлатову, пока нерукотворный, отбрасывает тень. В этой тени — интеллигенты, либералы, либертины. Когда Сергей Донатович закуривает трубку, тень разрастается и в ней может укрыться еще несколько человек.

Спасите и сохраните нас, Александр Сергеевич и Сергей Донатович. Вы наш флаг и щит.

Но щит переплавляют на медали, а флаг рвут на подвязки. Об этом я и решил написать свой текст — пьесу по мотивам «Заповедника».

Прежде всего отказался от задачи «Ах, что бы сказал Довлатов сегодня». Отвечать на этот вопрос — все равно что заниматься столоверчением: дух Сергея Довлатова, ты здесь? Духов нет, есть мошенники, выдающие себя за медиумов.

Наша история как раз о мошеннике. Мы берем такого доппельгангера Бориса Алиханова из «Заповедника» и запускаем в наш Заповедник. Для него Пушкиногорье — «неразведанная делянка». Место, которое можно превратить в Пушкин-ленд. Нет, это по-иностранному. В Пушкиноград. Нет, слишком громоздко. В Пушкин-парк!

И если в этой истории Пушкин — парк, то Довлатов — велосипедные дорожки. Благодаря его особой оптике по Пушкину можно «прокатиться». И мы прокатились.

Цитата

«Во-первых, конечно, пушки. Они торжественными залпами встречают рассвет и провожают на закате солнце. Бух-бух-бух! На въезде, как Ростральные колонны, — бакенбарды. В центре парка — огромная голова великана из “Руслана и Людмилы”. Дуб с золотой цепью — обязательно. Дрессированные коты Куклачева, загон с гусями. Кота гладишь, из гуся дерешь перо. Рядом наливают чернила. Бумага в духе тех времен, уроки каллиграфии. Так-так… Беседки, много беседок… Аттракционы! Борода Черномора, закрученная спиралями, по ней несутся кресла “американских горок”. Найти другое слово, ничего американского… Магазинчик парфюмерии “Русский дух” при баньке на тифлисский манер. Так-так… Закуток для взрослых с “Гаврилиадой”, тир с Дантесом, выпечка от Арины Родионовны. Детские уголки: рисуем Пушкина, лепим Пушкина, вырезаем Пушкина, вышиваем Пушкина, накалываем Пушкина…»

Утро в вавилонском бору

Такая картина рисуется герою. Но это пока только пейзаж, вроде «Утра в сосновом лесу». Нужно дорисовать сюда глупых мишек. Герой находит их среди местной интеллигенции. Это графоманы. Такие вот глупые мишки, которые ползают по дубу-Пушкину. А хотите, говорит он им, медаль? Конечно, хотим. Давайте так: я вам медаль, а вы мне деньги. То есть не мне, а взнос на культуру. Я ей передам, честное слово. У меня с ней скоро встреча.

И глупые мишки несут герою горшочки с медом.

Расчет оказывается верным. Если Пушкин — духовная скрепа, то нужен ведь и духовный степлер. А если построить такой степлер? Ты ему материальное, а он тебе вечное: чик. Подносите следующего.

Это история про иерархию. Начинается все с медали Твардовского. Хороший, конечно, писатель, но не для всех. Он из второго ряда. Из первого — Достоевский, Чехов, Гоголь. Федор Михайлович для надрывных и богомольных, Чехов хорош, но поэты не берут, Гоголь прекрасен, но сильно потерял в цене после Майдана. Поэтому на вершине пирамиды, которую строит герой, — Пушкин. Фигура компромисса, великий примиритель. И патриотам патриот, и либералам либерал. Венценосный и рукопожатный. Поэт, прозаик, драматург. Семь тысяч рублей для пенсионера, семьдесят для мелкого бизнеса, семьсот для крупного.

Но, как это часто бывает, финансовая пирамида превращается в вавилонскую башню. Ее вершина в облаках, где гремят громы. Герой внимает неба содроганье, грешный язык его вырван, а сам он лежит, как труп, в пустыне. Пустыня эта — Пушкин-парк.

Чем все закончилось? Вспоминается шутка из КВН, где беседуют две пэтэушницы: «Ты Пушкина читала?» — «Читала». — «Ну и чем он заканчивается?»

А ведь правда, каждый писатель, как вселенная, где-то начинается и чем-то заканчивается. Гений может родиться со взрывом, а затем миллиарды лет бубнить и схлопнуться в бобок.

Довлатов на Марсе

Пушкин из тех гениев, чья пластичность позволяет делать с ними что угодно. Выверни наизнанку — тот же Пушкин. Не каждый автор позволяет делать это с собой. Некоторые брыкаются.

Изнанка текстов Довлатова — это он сам. Поэтому множество попыток «вскрыть» его произведения идет через поиск автобиографических мотивов. Правда ли так много пил? Правда был любвеобилен? «Всамделишное» это или полет фантазии? Не случайно срок охраны авторского права действует 50–70 лет. За это время прототипы и современники автора успевают попередраться, а через 100 лет история рассекретит автора, как архив с гостайной. И вот «созданье гения пред нами выходит с прежней красотой».

К этой дате автор готов превратиться в награду. Ирония судьбы такова, что Довлатов должен стать орденом, да еще с подвязкой. В две тысячи сто пятнадцатом году его будут вручать, но не на Земле, а на Марсе. Довлатов там символ эмиграции, марсианам это знакомо, они читают его во всех школах Красной планеты.

В одной из школ будет учиться мальчик (если там будет деление на мальчиков и девочек), который влюбится в девочку (если это будет девочка). И во время любовной истомы ему нужно будет писать сочинение по «Заповеднику». Сергей Донатович Довлатов, великий планетарный писатель, человек из семейства гоминид отряда приматов, бу-бу-бу, та-та-та… Отразил, выразил, предвосхитил.

Девочка вырастет и все забудет: сочинение, мальчика, Довлатова. А мальчик — нет, не забудет. Он напишет роман, который станет культовым у молодого поколения марсиан. Это будет роман о настоящей свободе. Он будет открываться эпиграфом из оды «Вольность» земного поэта Пушкина: «И Славы роковая страсть…».

Так мальчик начнет собственное движение к превращению в парк и орден.

Колонка Валерия Печейкина опубликована в журнале "Русский пионер" №57. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Валерий Печейкин, Довлатов, Заповедник, Пушкин