Классный журнал

Ртуть

28 сентября 2015 10:40

Андрей Бильжо утверждает, что прочел у Довлатова все. И по нескольку раз. А потом удивляется, что появляется неизвестно откуда неопубликованное, неизданное. И правда — откуда?!

Мой друг Никита Голованов, предаваясь приятным воспоминаниям детства в ностальгирующей компании, сообщил как-то между прочим, что одним из его любимых увлечений, если не самым любимым, была ртуть.

— В каком смысле — ртуть, Никита? — удивились друзья за столом, превратившись сразу в сгусток внимания.

— Да в прямом смысле, — ответил Никита с каким-то слегка отсутствующим видом человека, погружающегося в приятные и только ему одному понятные воспоминания. — Я просто любил наблюдать за ртутью, — пояснил он после повисшей паузы.

Но на лицах слушавших по-прежнему осталось недоумение.

— Я покупал в аптеках термометры, — продолжал рассказчик с легким раздражением — мол, что здесь непонятного. — Разбивал их, а ртуть собирал в баночку из-под фотопленки. По вечерам я закрывался один в комнате и выпускал ртуть на свободу. Я с наслаждением наблюдал за тем, как на столе шарики ртути живут своей жизнью. Соединяются друг с другом, разъединяются, делятся… Я любил брать ртуть в ладошки и перекатывать ее из одной в другую. Мне нравилось ощущать ее тяжесть, не соответствующую ее объему. Мне нравилось осязать ее гладкость, упругость и неуловимость. В этих шариках ртути отражался свет настольной лампы, отражались окружающие предметы, как в маленьких выпуклых зеркалах. Это было завораживающее волшебство!..

Скажу сразу части разволновавшихся читателей. На здоровье Никиты это его увлечение детства если и сказалось, то только положительно. Он совершенно здоров, бодр, к врачам обращался только за справкой в бассейн, прекрасно переносит алкоголь и за время своей жизни не потерял, что особенно волнует меня, ни одного волоса. Впрочем, здоровье Никиты — пусть оно останется таким же крепким — никак не относится к делу.

Вот ртуть… Ртуть — да. Я вспомнил о ней, потому что творчество Сергея Довлатова как ртуть. Распадающаяся на шарики, живущие своей жизнью. Соединяющиеся, перетекающие один в другой. Непредсказуемая. Блестящая. В выпуклой поверхности которой отражается окружающий мир.

Вес не соответствует объему.

Его тексты живут своей жизнью. Разобраны на цитаты. Они превращаются в анекдоты. «Анекдот» в переводе с греческого — неопубликованное, неизведанное.

Я прочел, казалось бы, у Довлатова все. И не один раз.

Но появляется неизвестно откуда неопубликованное. Неизданное.

У Колдобина внезапно стало зависать сердце. Именно зависать. Это потом врачи сказали, что сердце просто останавливалось. Но Колдобин ощущал, как оно зависает. Не замирает. Нет. А именно зависает. Врачи, обследовавшие Колдобина, только разводили руками и удивлялись.

— Надо же, паузы по восемь секунд! Вы что, Колдобин, занимаетесь подводным плаванием? — спрашивали они своего пациента. — У вас сердце тренированное.

— Нет, — отвечал Колдобин. — Как раз наоборот.

— Что значит — наоборот? — интересовались врачи.

— Я люблю выпивать. Вот сердце и тренированное.

Надо сказать, что Колдобин и правда никогда вообще не погружался в воду с головой. Дело в том, что уши у Колдобина были хоть и нормальных размеров, но какие-то воронкообразные. И вода стремилась попасть в отверстия всегда и отовсюду. Даже когда шел дождь, вода попадала в его уши. Такая вот анатомия ушей.

Ну а выпивал Колдобин часто и с удовольствием. Вот в это дело он погружался с головой, но голову при этом никогда не терял и сохранял человеческое достоинство. Колдобин даже на работу не то чтобы не опаздывал, а приходил раньше. Может быть, как раз потому, что сон у пьяницы тревожен и краток.

В общем, положили Колдобина на каталку, приказав лежать спокойно, и куда-то повезли. Колдобин лежал на спине и смотрел вверх. Наверху над ним проплывали одинаковые белые лампы дневного освещения на белом потолке. Колдобин не любил этот дневной свет, который вызывал у него тоску. Если бы дневной свет был действительно таким, какой излучали эти лампы, то человечество, наверное, покончило бы жизнь самоубийством.

Сначала Колдобин их считал, а потом перестал. Устал. И закрыл глаза.

Он открыл их, когда вдруг больничный запах, состоящий из запаха хлорки, запаха подгоревшей на пищеблоке молочной каши, запаха мочи, старых, вечно мокрых серых тряпок, масляной краски (где-то что-то в больнице всегда подкрашивают), сменился запахом ладана и свечей.

Сердце Колдобина трепыхалось, как бабочка в банке, без всякого смысла и ритма. То часто, то редко, то отдыхало перед боем.

Колдобин открыл глаза. Сверху, с потолка, на него внимательно смотрел Иисус Христос. Правая его рука была приподнята и повернута к Колдобину ладошкой. Мол, все нормально, Колдобин. Все под контролем. Не волнуйся.

Колдобин проплыл под пристальным взглядом Иисуса, не поняв, где он. Ту мысль, которая его посетила, он пытался прогнать, но мысль не хотела уходить. И осталась.

Колдобин продолжал плавно плыть. Его везли два ангела в белых халатах, завязанных сзади. Ну конечно, подумал Колдобин, ведь сзади у них крылья.

— Это мы в коридоре приемного покоя в подвале церковь сделали, — сказал, улыбаясь, ангел, который шел сзади и которого Колдобин мог видеть.

Слава богу, подумал Колдобин, — и эта мысль его очень обрадовала.

— Ой, Колдобин, это ты? — услышал он дурацкий вопрос, не видя задающего его.

— Я, — ответил он голосу без четкой половой принадлежности.

— А я вот выписываюсь уже, — сказал голос, оставаясь где-то сзади. И уж совсем вдогонку: — Выздоравливай, Колдо-оби-ин.

Потом каталка резко повернула и остановилась.

— Петь, ключи у тебя от грузового лифта. Открывай, — сказал тот, кто стоял в голове.

Петр достал связку ключей, погремел ею, выбирая тот, что от двери грузового лифта, и с грохотом открыл ее.

— Ну, с Богом, Паш, — сказал Петя. — Нажимай на двенадцатый.

Лифт как-то затрясся на месте и потом медленно со скрежетом пополз вверх. «На двенадцатом этаже не погасло твое окно…» — кто-то пропел в колдобинской голове.

Потом Колдобин увидел над собой большую круглую лампу нелюбимого им дневного света, а в ней много других круглых ламп.

— Температуру мерили? — спросил голос из глубины.

— Нет. Термометр в процедурной разбили, — ответил другой голос. — Да нормальная, наверное.

Потом над Колдобиным склонилось раскосое лицо. Сверху шапочка, снизу хирургическая маска, посередине узкие щелки глаз на абсолютно плоской поверхности.

«Странно, разве дворники уже оперируют?» — подумал Колдобин.

— Расист. Националист. Ты что, думал, что киргизы работают только дворниками? Как тебе не стыдно! — застыдил Колдобина его внутренний голос.

— Стоп, стоп, стоп! Бильжо, ты себе вообще что позволяешь? Какие киргизские дворники во времена Довлатова? Какая церковь в больнице? Это же твоя писанина. Это вообще ни в какие ворота не лезет! Ты что, нас за идиотов принимаешь? Мы сразу догадались. Что, мы Довлатова не читали, что ли? Ни стыда, ни совести. Тебе бы лишь бы попиариться любым способом!

Ой, и действительно, что это я?.. Но Довлатов — тема сложная. Что я на самом деле могу про него написать? Сами подумайте. Про него и так много написано. Впрочем, лучше самого Довлатова читать. Лучше, чем он про себя, никто про него не написал.

Сам не знаю, что это со мной. Да ладно, не ругайтесь. Я ж сознался.

Я больше так никогда не буду.

Честное русское пионерское!

Будьте здоровы и держите себя в руках.

Колонка Андрея Бильжо опубликована в журнале "Русский пионер" №57. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все