Классный журнал

 
ОТСТРЕЛИВАЕМСЯ уже час, и у нас заканчиваются патроны. Перебегая от дерева к дереву, перекатываясь в траве, враги приближаются к дому, на чердаке которого засели мы, два брата-солдата.
 
— Пусть подходят ближе, — говорю я, — бросаем гранату и выпрыгиваем.
 
— Как будто выпрыгиваем? — уточняет брат.
 
— Как будто.
 
Сдавайся, русский Иван! Будем долго-долго расстреливать! Летит граната, за ней другая. Гремя орденами и медалями, мы спускаемся с чердака по лестнице. Обегаем дом, перелезаем через забор на улицу, бежим, и солнце ласкает лучами наши лица, шелестят листвой тополя, цыгане бегут в сторону рынка — их что, тоже преследуют?
 
— А ну-ка стойте! Вы что это нацепили? Вы воевали за них? Вы их заслужили?
 
Я помню этот день как сейчас. Дедушка Володя недоволен. Щурясь от солнечного света, он укоризненно смотрит на нас. Дедушка Володя не читает нотаций. Донской казак, человек гордый, самодостаточный и мудрый, он никогда не разменивается на получасовые занудства. К тому же дедушка немногословен. Он смотрит на нас, и нам, пяти-шестилеткам, бесконечно стыдно. Тяжело вздыхая, я и брат Павлик открепляем от рубашек ордена и медали, протягиваем ему.
 
Он действительно заслужил эти награды кровью. Бабушка Люда говорила, что у него было какое-то сумасшедшее количество ранений. Сам про войну дед рассказывать не любил, как я его ни пытал. Весь рассказ укладывался в стандартную схему и продолжался недолго. Напали без объявления войны… Мы долго отступали… Одна винтовка на троих… Много убитых… Сверхсекретное орудие «катюша»… Сталинград, перелом войны… Наступление по всем фронтам… Берлин и капитуляция… На Красной площади — Парад Победы. Этот праздник был самым главным в нашей маленькой семье. Дедушка надевал пиджак с наградами, мы садились за стол, бабушка ставила на стол сковороду жареной картошки, большую тарелку с салатом, доставала из буфета две рюмки и графин. Я каждый год забрасывался к ним на весну-лето, в это самое прекрасное место на Земле — в Александрию. Как не стать писателем, родившись в городе с таким названием? Маленький украинский городок с неизменным голубиным воркованием по утрам. В момент этих «курлы-курлы», кстати, не было видно ни одного голубя. Такое впечатление, что они собирались где-то тайно, стаей, и приветствовали меня, высокого маленького гостя. А я выпрыгивал из такси, указывал пальцем на дом из красного кирпича и важно заявлял: «Мой дом, моя труба, а из трубы — дым!»
 
К Дню Победы дедушке и бабушке постоянно что-то «перепадало». То открытка из обкома, то очередная медаль чуть ли не от самого Брежнева, то повышение пенсии. К Брежневу они относились с уважением. Хрущева — презирали. Хрущев посягнул на святое, на Сталина, и Сталинград переименовал в Волгоград, скотина. Сталин, понятное дело, был вне конкуренции. У дедушки имелась грамота, подписанная Сталиным.
 
У них было кайфово. Мне нравилось играть в нашем огромном саду, прыгать с толстой ветки клена на крышу летней кухни, залезать на самую верхушку нашей груши. Но самым моим любимым занятием было достать из ящика комода дедушкины медали, ордена и грамоты и подолгу рассматривать их, лежа на полу, переносясь в далекие военные годы. В бабушкином ящике наград лежало намного меньше. Она и воевала не так долго — с 1941 по 1943 год. Но истории ее были куда интереснее — в них таились неполиткорректные детали.
 
Она рассказывала про проводника, которого дали ее взводу в одном из северокавказских горных сел, и тот умышленно завел их в шакалье ущелье. Солдаты проснулись от того, что дикие шавки грызли подошвы их сапог. «Возвращаемся», — отдал короткий приказ командир, и под утро, рассеивая горный туман, они снова зашли в село. Командир собрал на площади старейшин. Потребовал выдать проводника для расправы. Уверенно держал командир в руке «ТТ», свиреп был командир, и старейшины поняли, что он настроен решительно. Они привели на площадь подлеца, и командир выстрелил ему в голову. Местные ахнули. Старейшины незамедлительно выделили нового проводника. Уже к обеду взвод добрался к месту назначения.
 
А еще был рассказ про бабушкиного дядю, моего двоюродного прадедушку, Леонтия Кондратьева. Вы же помните подвиг Александра Матросова? Так вот. Мой прадед совершил этот подвиг до него. Он бросился грудью на вражеский дзот, и его подразделение выполнило боевую задачу. Про это написано в книге Виталия Закруткина «Кавказские записки». Прадеду присвоили звание Героя Советского Союза. В Азове в честь него установлен бюст. Бабушка мечтала, чтобы я побывал в Азове, но я до него так и не доехал. Зато, когда мне было десять лет, я нашел в районной библиотеке книгу Закруткина. Всего на четырех страницах уместилась история моего прадеда, но какой восторг овладел тогда мною! Петровы-Кондратьевы ковали нашу Победу! И об этом написано целых четыре страницы! Эй, фомы неверующие! Вот вам мои доказательства! У меня, в отличие от других моих сверстников, детей перестройки, до сих пор вызывает отторжение весь этот псевдолиберальный треп об атаках под прицелами заградотрядов, о том, что Сталин не лучше Гитлера и чему тут, мол, радоваться… Нет, ребята. Я внук этой Победы. А сын мой — ее правнук. И нас с этой дороги не свернуть. Сын. Он заинтересовался темой войны, как и я, в шесть лет. Человек эпохи потребления, невольный созерцатель и участник гламурно-айфонных процессов, однажды он подошел ко мне и спросил:

— Папа, а что ты сейчас смотришь?
 
Фильм «Брестская крепость», ответил я. Новое кино, Максим, про войну. Он уселся рядом со мной и завороженно уставился в ноутбук. Мы посмотрели фильм от начала и до конца.
 
С тех пор Макс стал следовать за темой войны неотступно. На моих глазах история прокручивалась заново. Я вижу в сыне шестилетнего себя. Вот она, думал я, связь поколений.
 
Тамбов. Мы у моих родителей. Максим пытает прадедушку и прабабушку, моих бабушку и дедушку по маминой линии. Они не воевали, были тогда детьми, но войну видели, им есть что о ней рассказать.
 
— Дедушка Сережа, а расскажи еще раз, как немцы чуть не увезли твоих друзей в Германию!.. Бабушка Вера! А спой ту песню: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…»…
 
Ему рассказывали и пели. А он внимательно слушал. Дальше — больше. Игры-баталии, рассказики с ошибками в школьных тетрадках, и вот вам, пожалуйста, — в восемь лет Макс ошарашивает меня стихотворением:
 
Горит там село,
И город горит.
Что это? Что?
Солдат говорит:
— Видишь то поле?
Бои там, сраженья.
По собственной воле бери пораженье.
За Родину-Землю, за Родину-Мать
Пришлось всем солдатам тогда воевать.
Видишь то здание? Его летчик бомбил!
Чуешь, как немец нам подсобил?
Ты еще мал, этих слов не понять:
За Родину-Землю! За Родину-Мать!
 
По-моему, для восьми лет более чем осмысленно. Ведь многим его сверстникам этого действительно не понять. Я рад за своего сына. Увидеть себя в собственном ребенке, думаю, счастье для каждого родителя. Его реквизит для игр в войну куда круче, чем мой. Я, например, обходился деревянной саблей и пластмассовым пистолетом. Его арсенал состоит из множества стволов различных модификаций и калибров, двух сабель, кортика, рации, компаса и настоящей военной фляги. Я был солдатом без головного убора. У него есть милицейская фуражка и солдатская пилотка. Плюс мой парадный милицейский ремень. Единственное, чего у него нет, — это тех самых орденов и медалей.
 
Дедовские награды остались в Донецке у моей тети. Она давно хотела отдать их мне. Но я никак не мог их забрать. Какой, к черту, Донецк, когда можно съездить в Одессу, слетать в Грецию или Черногорию? А потом на донецкой земле началась война. Год лупят нещадно по этой земле снаряды. По той самой земле, в которой лежат мои дедушка и бабушка. Я пишу эти последние строки, и в мою бедовую голову стремительным снарядом врывается мысль. Именно в этих дедовских наградах и есть настоящая связь поколений! И чтобы ее обрести, я должен побывать там.