Классный журнал

АЭРОПОРТ совсем новый. И совсем пустой. Рейс всего один. Пассажиров около пятидесяти. Пулково-2, девяностый с чем-то год. Мне невыносимо скучно. Заняться решительно нечем. До вылета еще два часа. С лишним. Ну да, в девяностом все как зайчики приезжали в аэропорт за два с половиной часа до вылета. Так в билете было написано. Внимательно изучив попутчиков, я поняла, что ничего интересного в моей жизни в ближайшее время не произойдет. И через неделю тоже вряд ли. Я ведь в Стокгольм летела. Что там может произойти? В этом городе даже дети не плачут и собаки не лают. А знаменитую шведскую тройку наверняка придумал какой-то шведский писатель с бурным воображением, имя которого мировой литературе неведомо. И шведскую семью тоже.
 
Пришлось книжку читать. Примерно за час до вылета появился новый пассажир. Пассажирка. В стельку пьяная девица с плюшевым медведем, помятой картонной коробкой с тортом и только что открытой бутылкой ликера из такс-фри. Девица подсаживалась к разным группам людей и всем предлагала выпить. Все как-то болезненно на нее реагировали и брезгливо отказывались. Почему-то ко мне она не подходила, хотя я сидела совсем одна, рядом со мной было полно места. Ну да, я терпеть не могу сладких напитков, но ради такого случая я готова была рискнуть здоровьем. Мне, конечно, не очень нравился этот слишком театральный набор: медведь этот ужасный, помятая коробка с советским еще дизайном и наверняка страшным бисквитным тортом с кремовыми розами внутри, наряд ее клоунский — короткие полосатые лосины плюс пиджак, ликер. Чисто внешне я никак не демонстрировала свои претензии к стилю барышни, скорее, я даже слегка призывно ей улыбалась. Но пьяные люди тонко чувствуют состояние окружающих, моя легкая ирония отпугивала девушку.
 
В самолете все расселись по своим местам. Вслед за стюардессой барышня еще раз обошла всех пассажиров, пропустив меня, и всем предложила выпить. Все еще более раздраженно отказались. Тогда она вернулась к моему креслу, плюхнулась рядом, пристегнулась, протянула мне бутылку и сказала: «Пей». Я поморщилась, но глоток сделала. Мы взлетели. Сразу после взлета стюардессы начали разносить напитки. Мне почему-то показалось, что ликер нужно разбавить водкой со льдом — тогда не так сладко. А дринков, если помните, в самолете давали три. О, какое же это дивное было время! И еще курить можно было, между прочим. А если понравиться стюардессе, можно было и четвертый дринк заполучить. Но норма была негласная — три напитка, и баста. Стюардессе мы почему-то понравились. А теперь представьте, что из этого получилось. Я-то еще ладно, я до всей этой истории абсолютно трезва была. А вот попутчица моя появилась в Пулково уже готовой.
 
По трапу она еще сама спускалась, но шумела ужасно. Торт засунула в пакет вертикально. Медведя мне пришлось нести. И бросить я уже ни барышню, ни медведя не могла — за время полета мы, конечно же, стали ближайшими подругами. Но на скользком полу аэропорта барышня начала терять равновесие. Пришлось аккуратно прислонить ее к стеночке, подложить медведя сбоку на случай падения и отправиться за тележкой. Хорошо еще, что у меня не было багажа, только ручная кладь. Тележку я нашла, погрузила на нее свою попутчицу, медведя, пакет с тортом, свою сумку и покатила всю эту красоту вперед. А дальше случилась удивительная история. Мы продвигались по длинному коридору совершенно одни, и вдруг справа оказалась открытая дверь. Никаких охранников рядом, за дверью солнышко и газон с травой, и ветерок такой приятный. И я туда свернула со своей тачкой. Я ведь тоже не вполне была трезва после четырех маленьких водочек и большого количества ликера. Вывалила я все содержимое тачки на газон, сама рядом прилегла. Лежим мы на траве, смотрим на облака и блаженствуем. Тут появился мужик в униформе и что-то по-шведски нам весело так сказал. А попутчица моя летела в Стокгольм к мужу, то есть она уже жила там до этого примерно с полгода и шведский слегка знала. Не знаю, что спросил мужик, понятия не имею, что ответила барышня, но он захохотал, погрозил пальцем и дверь закрыл. Мы еще повалялись на газоне минут пять и пошли искать Ларсика. Вот совсем не помню, как барышню звали, а имя мужа ее запомнила. Потому что, встав с газона, мы перешли какую-то маленькую дорожку и попали прямо на парковку. Девица залезла на тумбу и истошно начала вопить: «Ла-а-арси-и-ик». Вот поэтому и запомнила. При этом она периодически мне сообщала совершенно нормальным голосом: он сейчас появится, он услышит, он почувствует. Ларсик и правда появился очень быстро. Совершенно спокойно затолкал жену на переднее сиденье, пристегнул, торт выбросил в мусорный бак, медведя и меня разместили на заднем сиденье. Женушка сразу отключилась, а я еще продолжала вести с ним условно светские беседы по пути к своему Лильенхольму. Когда мы подъехали к дому, моя новая подруга моментально пришла в сознание и затребовала с меня десять баксов за проезд. Я слегка охренела, но деньги ей выдала. Ларсик не возражал. Телефонами обменяться мы забыли.
 
Дверь квартиры мне открыл муж куратора выставки, на которую я, собственно, приехала. Оказалось, что сама куратор уехала встречать меня в а эропорт. Она ему уже звонила в слезах и жаловалась, что я не реагирую на объявления по радио и уже больше часа не подхожу к стойке информации. Мобильных телефонов тогда еще не было.
 
Но самое интересное не это. Самым интересным в этой поездке было лицо шведского пограничника, когда я проходила паспортный контроль на обратном пути. Он нескончаемо долго вертел в руках мой паспорт, в котором не было штампа о въезде. Потом задавал глупые вопросы. Потом поставил штамп о выезде и отпустил. Друзья говорили мне: дура, мол, нужно было остаться. Но зачем? Как можно жить в городе, где дети не плачут и не лают собаки? Ну, это я тогда так думала…