Классный журнал

ОН походил на пугало, этот сирусянин. На бывалое, побитое непогодой огородное пугало, только с доброй улыбкой. Они все походили на нелепые и небрежные карикатуры, намалеванные бесталанным живописцем. Впрочем, на сирусян Денис насмотрелся вдоволь по телевизору, когда еще работал правительственный канал и люди на что-то надеялись. Денис тоже надеялся — поначалу.
 
Сейчас, когда надежда истончилась, истаяла, когда от нее остались лишь призрачные, меньше десятой доли процента, шансы, добрая улыбка на круглой желтоватой физиономии казалась едва ли не издевательской.
 
— Дорогой господин Стрельцов!
 
Голос в трансляторе звучал застенчиво и грустно, словно сирусянину было совестно, что фамилия Дениса именно Стрельцов и никак иначе.
 
— Да, это я, — хрипло отозвался Денис.
 
— Поздравляю вас, дорогой господин Стрельцов, — без малейшего акцента, но с прежней стыдливостью выдал транслятор. — Вы прошли тесты успешно, и вам…
 
Денис ошарашенно помотал головой.
 
— Что, правда? — еще не веря, не смея поверить, выпалил он.
 
— Я вас, разумеется, не обманываю. — Добрая улыбка неожиданно стала гармонировать с грустью в голосе, создавая ощущение доверительности. — К сожалению, у меня не так много времени. Сказать по чести, его вообще нет, вы наверняка понимаете почему. Дальнейшие инструкции вы получите от моей ассистентки. Собственно, она вашей расы, и вам же будет проще. А теперь до свидания, дорогой господин Стрельцов. Увидимся на борту «Орфея».
 
Денис машинально кивнул. До него все еще не доходило, он не верил. «Орфеем» земляне называли спасательный трансзвездник с Сириуса, два месяца назад приземлившийся под Петергофом. Как именовали его сами сирусяне, было неизвестно. Так же как неизвестными оставались названия остальных двухсот четырнадцати рассредоточенных по планете спасательных судов.
 
— Денис Петрович, пройдемте, пожалуйста, со мной.
 
Денис обернулся. Его манила ладонью черноволосая красавица лет двадцати пяти.
 
— Вы… вы тоже? — неуверенно проговорил Денис. — Вас тоже отобрали?
 
— Не меня, Денис Петрович. Я спутница. Выслушайте, пожалуйста, внимательно. Вот ваш пропуск. — Черноволосая протянула блестящий, отливающий перламутром ромб. — На нем ваша фотография, отпечатки пальцев и генетический код. Вам надлежит в четырехдневный срок прибыть на сборный пункт. Держите: в этой брошюре пояснения и подробности, включая адрес. С собой можете взять не больше десяти кило- граммов груза и не больше одного спутника — любого человека по вашему выбору. Вы все поняли?
 
— Постойте. — Только теперь Денис осознал, что совершенно безнадежный, один на несколько тысяч, шанс выпал ему. — У меня две девочки. Жены нет, так вышло, а дочери две. Дашенька и Леночка, близнецы.
 
Черноволосая красавица вздрогнула, отвела взгляд.
 
— Это ужасно. У меня тоже… — в глазах у нее появились вдруг слезы, девушка нервно смахнула их тыльной стороной ладони, — тоже есть сестра, младшая. Павлик выбрал меня. Он мог ее, мог кого угодно, любая бы согласилась не думая. Но он взял меня, а Наташа… Вы понимаете?
 
Денис понимал. Неведомому Павлику несказанно повезло, как и ему, Денису. Павлик прошел тесты и по невесть каким сирусянским критериям попал в число избранных. Он явно был одиноким и бездетным, этот Павлик, и из тысяч, а то и десятков тысяч желающих выбрал себе спутницу. Денис тоже одинок, только вот его одиночество иного рода. Пять лет назад Вера от него ушла, сбежала со скрипачом-виртуозом с мировым именем. Можно сказать, упорхнула, оставив с годовалыми близняшками на руках.
 
 
Денис преодолел десяток пустых и унылых, будто скорбящих, коридоров Эрмитажа и выбрался на Дворцовую. Символично, что отбор счастливчиков сирусяне затеяли именно здесь, в центре, в ядре человеческой культуры, из которого уже вывезли и погрузили на спасательные суда самые ценные экспонаты. Счастливчики… Только теперь Денису удалось в полной мере осознать, что это слово напрямую относится к нему.
 
Очередь петляла между выставленными на Дворцовой решетчатыми барьерами. С каждым днем она редела, но все еще была многотысячной. Денис отстоял в ней две недели, ел в ней и спал, отлучаясь лишь по нужде. Потерять очередь означало упустить шанс на жизнь, пускай ничтожный, мизерный, но какой есть. Денис в этот шанс напрочь не верил, он и пытаться бы не стал, если б не мама.
 
— Ты должен, — настойчиво, раз за разом, повторяла она. — Обязан. Один шанс на тысячи соискателей? Ты должен его взять, даже будь он один на миллиард.
 
Сирусянские транспортники должны были вывезти с Земли два миллиона человек. Тех, кто по результатам тестов был признан годным для «сохранения человеческой цивилизации на новой родине с последующим возрождением ее на старой». О том, когда это возрождение произойдет, сирусяне умалчивали. А скорее всего, не знали сами. Просчитать последствия надвигающейся катастрофы им, видимо, оказалось не по плечу.
 
Денис быстро зашагал к Дворцовому мосту. Ему предстоял неблизкий и нелегкий путь: на Охту, через забитый бандами мародеров, насильников и убийц отчаявшийся, готовящийся к всеобщей гибели город. Костяшками пальцев Денис потрогал рукоятку боевого «ТТ» за пазухой — древнего, обменянного на золото, когда на бессмысленные и бесполезные нынче драгоценности можно было еще что-то обменять.
 
Надвинув на глаза капюшон, Денис ступил на мост. Необходимо живым добраться до дома, остальное сейчас не важно. Упрятанный глубоко в карман сирусянский пропуск станет подорожной на тот свет, если бандиты его обнаружат. Не оттого, что пропуском удастся воспользоваться, а попросту от злобы, зависти и безнадеги. Дениса передернуло — он отслужил два года в десанте, но стрелять в людей ему не приходилось. Плевать! Если придется, он будет стрелять — без раздумий, потому что в кармане он нес теперь жизнь одной из девочек.
 
Денис сбился с ноги, его замутило, недавняя радость ушла, сгинула, как не бывало. Одной из девочек… Одной из двух. Жизнь второй не уложилась в неведомые каноны сирусянской этики. Окажись на их месте мы…
 
Денис выругался вслух, грязными, матерными словами. Он не знал, как поступили бы земляне, окажись они на месте незваных спасителей. Усилием воли он заставил себя сконцентрироваться и мобилизоваться. Добраться до дома — сейчас это главное. В городе не ходит транспорт, не работают предприятия и учреждения, вообще ничего не работает. Полиции нет и уже не будет, и законов никаких нет, кроме одного —прожить оставшийся месяц любой ценой и за этот срок урвать от жизни как можно больше.
 
Опасливо сторонясь редких прохожих, Денис пересек мост и двинулся дальше по набережной. Соваться сейчас в узкие, разбойничьи переулки питерского центра было равносильно походу за собственной смертью. Мимо подчистую разграбленных магазинов, мимо вывороченных из цоколей завалившихся фонарей, мимо обгорелых автомобильных останков Денис размашисто шагал вдоль гранитного парапета.
 
— Помогите! Пожалуйста!
 
Денис вздрогнул, обернулся через плечо. Из подворотни ему отчаянно махала белой тряпкой женщина с младенцем на руках. Денис остановился. Идти на помощь было нельзя, что бы там ни стряслось. Женщина и младенец обречены, жить им осталось в лучшем случае месяц, как и всем прочим… Против воли, вопреки здравому смыслу, плохо сознавая, что делает, Денис двинулся на зов.
 
— Алина, Алечка. — Женщина подбежала, свободной рукой ухватила за локоть и потянула за собой. — Ее избили, изнасиловали, она истекает кровью. Умоляю: помогите, сделайте что-нибудь!
 
Вслед за женщиной Денис ступил в подворотню, прошагал под низкой аркой во двор с чугунной оградкой по центру. Женщина внезапно шатнулась в сторону, Денис по инерции сделал еще шаг и замер на месте. У оградки стоял коренастый мужик с арматурным прутом в руке. Денис попятился, оглянулся — еще двое перекрыли выход из подворотни и теперь медленно надвигались.
 
— Водка есть? Курево, жратва есть? — гаркнул коре настый.
 
— Н-ничего н-нет, — запинаясь от страха, выдавил из себя Денис.
 
— Сейчас поглядим. Вещи снимай. Быстро, ну!
 
Вот и все, обреченно подумал Денис. Эти меня убьют за просто так, невзначай. Страх внезапно ушел, сменившись злостью и горечью. Кретин, выругал себя Денис, недоумок. Попался в примитивную западню, к озверевшим от обреченности и безнаказанности душегубам. Он скосил глаза — двое сзади приблизились, тот, что слева, уже отводил назад руку с зажатой в кулаке монтировкой.
 
Денис рванулся. С треском разлетелись пуговицы плаща. Он выдернул из-за пазухи «ТТ» и навскидку всадил коренастому пулю в лицо. Шарахнулся вправо, двое оставшихся удирали через подворотню на набережную. Денис выстрелил им вслед, промазал и развернулся к пятящейся от него наводчице с орущим младенцем в руках.
 
Ее надо пристрелить, думал он, глядя поверх ствола на ставшее мучнистым, перекосившееся от страха лицо. Вместе с ублюдком, иначе…
 
Он не додумал. Сплюнул наводчице под ноги, резко сунул «ТТ» за пазуху и скорым шагом двинулся прочь.
 
— Денис!
 
Мама стояла в прихожей, губы у нее дрожали, тряслись старческие венозные руки. Через месяц мамы не станет, и Веры не станет, и ее скрипача. И… Денис закусил губу, шагнул к маме, обнял, прижал к себе.
 
— Мне повезло, — выдохнул он, и мама дернулась у него в руках, запрокинула лицо.
 
— Ты, ты… Тебе?..
 
— На, смотри.
 
Денис выудил из кармана сирусянский пропуск. Мама охнула, мотнулась к стене, тяжело опустилась на ветхий плетеный стул и заплакала.
 
— Это я от счастья, — сквозь всхлипы пробормотала она.
 
Дениса передернуло. Мама еще не понимала, не осознавала еще, какой ценой им это счастье достанется.
 
— Папа!
 
Дочки наперегонки бежали к нему из детской. Денис подхватил обеих, поднял, застыл, переводя взгляд с Леночки на Дашу и обратно. Девочки были похожи настолько, что он сам не знал, как умудрялся их различать. Они пошли в Веру, золотоволосые, синеглазые, белокожие, со звонкими голосами. Друг дружку называли сестричками — с детства.
 
— Папа, мы соскучились, — прощебетала Леночка.
 
— Тебя так долго не было, — добавила Даша, — бабушка говорила, что ты скоро придешь, а ты не шел и не шел.
 
— Все хорошо, все замечательно, родные мои, — бормотал Денис, покачивая ткнувшихся ему в шею и разом притихших дочек. — Я вернулся, вы же видите. Теперь я буду с вами, всегда.
 
— И больше не уйдешь?
 
— Не уйду.
 
Он отнес обеих в детскую, спустил на пол, похвалил платье, которое с бабушкиной помощью сшили для куклы. Постоял на пороге, растерянно слушая девчоночье щебетанье о всяких разностях и ни о чем. Затем осторожно прикрыл дверь и отправился на кухню. Мама сидела там, за старым, еще Верой купленным пластиковым столом.
 
— У нас осталось? — тихо спросил Денис.
 
Мама молча извлекла из кухонного шкафа заначенную на последний день поллитровку. Остальные, которые Денис успел урвать в разнесенном толпой супермаркете, были давно обменяны на продукты. Водка в умирающем мире ценилась дороже еды, дороже оружия, подчас дороже человеческой жизни.
 
Денис сорвал пробку и жадно глотнул прямо из горлышка раз, другой. Занюхал рукавом, отдышался, вновь потянулся за водкой, но передумал и пить не стал.
 
— Что же теперь делать, мама? — тоскливо спросил он.
 
Она не ответила. Слезы вновь потекли у нее по щекам, но теперь плакала мама не от счастья, и Денис понимал это и сам заревел бы с ней на пару, если б умел.
 
— Тебе. Придется. Выбрать. — Мама говорила с трудом, она будто насилу расставалась со словами. — Леночку. Или… Или… — Мама всхлипнула. — Или Дашу.
 
— Я не смогу.
 
Теперь Денис осознавал это ясно, отчетливо.
 
— Я не смогу, — повторил он. — Не сумею. Я останусь здесь, с вами.
 
Мама перестала плакать. Она помолчала, глядя в пол, потом сказала глухо:
 
— Сможешь. Одна из твоих дочерей должна жить.
 
Запершись в спальне, Денис пролистал тощую сирусянскую брошюру. Сборный пункт оказался рядом, рукой подать — в четверти часа ходьбы. Оттуда на борт «Орфея» счастливчиков доставит шаттл, дальнейшая безопасность гарантируется. Денис попытался вчитаться в пункты прилагаемой инструкции. У него не получалось — буквы расплывались перед глазами. Денис отшвырнул брошюру прочь.
 
Полгода назад был обнаружен стремительно надвигающийся на Солнечную систему метеоритный поток. С неделю о по-токе ходили слухи, один другого нелепее. Слухам Денис не верил. До тех пор, пока на человечество не обрушилось воззвание Генсека ООН. А вслед за ним, сразу, без паузы, обращение президента к гражданам России.
 
Под углом шестьдесят градусов поток падал на плоскость эклиптики. Орбиты третьей и четвертой от Солнца планет приходились на его максимальную плотность. Это означало, что Земля и Марс сотнями тысяч небесных камней будут расстреляны, а возможно, расколоты и увлечены потоком. Корабли сирусянской миссии приземлились за три месяца до катастрофы.
 
— Братья и сестры, простите нас, — на единственном еще функционирующем правительственном канале вещал похожий на несуразную карикатуру сирусянский командор, и голос его, надрывный и скорбный, звучал словно реквием по человечеству. — Мы не успели. Наши разведчики локализовали вашу цивилизацию слишком поздно. Поверьте, на строительство транспорта мы бросили все ресурсы последних трех поколений. Мы опоздали. Мы сможем вывезти всего лишь два миллиона человек...
 
Ночью Денис не сомкнул глаз. Он едва не проклинал выпавшее ему «счастье». Три дня. Оставалось всего три дня. Решение, которое ему за эти дни предстояло принять, человеку принимать не подобало.
 
 
Наутро пришла Вера. Денис встретил ее на пороге, молча посторонился. С минуту, давя подкатывающие к горлу спазмы, смотрел на скачущих от радости вокруг Веры близняшек. Затем, ссутулившись, двинулся на кухню.
 
— Это я ее привела, — поджав губы, сказала мама. — Пожалуйста, выслушай ее. Она мать.
 
Денис не ответил. Он вспомнил, как рвал на куски развешанные по стенам спальни Верины офорты и сангины. Уничтожал, искоренял их, навязчиво думая при этом, что убивает любовь. Дорогущие билеты на концерт скрипача-виртуоза, всклокоченного, лупоглазого, похожего на удивленную стрекозу недомерка, Денис купил сам, в подарок на Новый год. Пойти на концерт он, однако, не смог — помешал очередной аврал на работе. Денис втихую порадовался тогда — в театры и на выставки он сопровождал Веру редко и неохотно, всякий раз мечтая поскорее отделаться.
 
— Ты работящий, надежный, правильный. Ты прекрасный отец, — сказала однажды пришедшая навестить девочек Вера. — Но видишь ли, ты — заурядный. Обыденный, некреативный, не способный на дерзание, на полет.
 
Денис тогда не стал возражать. Заурядный и некреативный? Пускай. Зато у него две дочки, которых он любил самозабвенно и считал за счастье постоянные гастроли по заграницам, куда Вера моталась со своим недомерком. А Даша с Леночкой остались с ним и переехавшей к нему мамой.
 
— Денис!
 
Он вскинул голову. Вера стояла в кухонных дверях, привалившись плечом к косяку. Мама поднялась и молча, неслышно ступая, вышла.
 
— Уходи, — глухо сказал Денис.
 
— Ты должен, — бесцветным, невыразительным голосом отозвалась Вера. — Обязан спасти одну из них.
 
Кровь бросилась Денису в лицо.
 
— Должен и обязан, говоришь? — из последних сил сдерживаясь, переспросил он. — А как насчет тебя?
 
— Сирусяне мне отказали. Денис, наша дочь…
 
— Наша дочь?! — уже не сдерживаясь, рявкнул Денис. — Какая из двух, а? Что я скажу ей, когда она спросит: «Папа, где сестричка?» Скажу: «Дашенька, я убил Лену, и поэтому ты жива?» Или: «Леночка, твой папа ради тебя убил Дашу?!»
 
— Тебе будет трудно, Денис. Очень трудно, почти невозможно. Но ты…
 
— Иди отсюда, — оборвал Веру Денис. — Убирайся! Я не хочу, не желаю больше тебя видеть.
 
После того как за Верой захлопнулась дверь, он с минуту сидел, закрыв руками лицо. Затем вскочил, метнулся из кухни в детскую. Леночка увлеченно наряжала куклу.
 
— Где? — подступился к дочке Денис. — Где Даша?!
 
— Сестричку взяла мама, — испугалась Леночка. — Погулять.
 
А мне велела…
 
Денис не дослушал, бросился в прихожую. Мама стояла, раскинув руки, собой перекрыв дверной проем. Денис отшвырнул маму, по лестнице скатился на первый этаж, вырвался из дома наружу. Догнал Веру, выдрал Дашину ручонку у нее из ладони. Размахнувшись, наотмашь хлестанул Веру по щеке.
 
— Ты, мразь, сука! — заорал ей в лицо Денис. — Гадина, пошла вон, крыса! Еще раз придешь — убью.
 
Оставшиеся три дня слились в один бессонный непрерывный кошмар. Мама слегла, с Денисом она больше не заговаривала. Запершись в спальне, он десятки, сотни раз прокручивал в уме варианты. Приемлемых среди них не было. Ни единого. Подарить жизнь одной дочери за счет другой Денис был не способен. Так же как не способен был оставить умирать обеих.
 
Утро последнего дня он встретил на пороге детской. Близняшки безмятежно спали в одинаковых позах, золотистые локоны разметались по подушкам. Денис долго смотрел на них, затем тихо притворил за собой дверь. На кухне добил из горла поллитровку и вытащил из кармана «ТТ».
 
Он медленно поднес ствол к виску. Зажмурился, и в этот момент раздался дверной звонок.
 
На пороге стоял низкорослый, всклокоченный, похожий на удивленную стрекозу скрипач-виртуоз, которого Денис ненавидел и про себя называл недомерком. Надо же, как удачно, с неким даже удовлетворением подумал Денис. В магазине «ТТ» как раз два патрона.
 
— Веры больше нет, — тихо сказал недомерок.
 
— Что? — не понял Денис. — Где нет?
 
— Нигде. Вечером она приняла яд.
 
На мгновение Денис растерялся. Смерть бывшей жены для него ничего не меняла, она была нелепа, не более. И главное, она ничего не меняла для девочек.
 
— Зачем пришел? — каркнул Денис. — Смерти ищешь?
 
Он навел на визитера «ТТ».
 
— Позавчера я прошел тесты, — будто сквозь вату донесся до него тихий голос недомерка. — Взгляните, вот.
 
Денис ошарашенно уставился на блестящий, отливающий перламутром ромб. Такой же, как у него.
 
— Вера оставила записку, — тоскливо сказал скрипач. — Посмертную. Она завещала мне забрать вторую девочку.
 
— Что? Что ты сказал?!
 
— Я хотел взять Веру. Я любил ее, понимаете? Но она… Она…
 
У Дениса закружилась голова. Он схватился за дверной косяк, чтобы не упасть.
 
— Ты шутишь? — выдавил он. — Ты же можешь…
 
Он не договорил. Этот недомерок мог выбрать себе спутницу, любую. Что ему до чужого, по сути, ребенка.
 
— У нас мало времени, — едва слышно проговорил скрипач. — Собирайте детей. Быстрее, прошу вас! Денис на секунду застыл, затем метнулся в детскую.
 
— Мы уезжаем, — невнятно бормотал он, лихорадочно одевая близняшек. — Уезжаем прямо сейчас.
 
Они вчетвером выскочили на лестничную клетку, ссыпались вниз по лестнице. «Мама, — метнулась запоздалая мысль. — Я не простился с мамой». Денис рванулся назад, остановился, затем попятился. Заставить себя сказать «Прощай, мама» он был не в силах.
 
Безрассудное счастье, эйфория от того, что девочки будут жить, охватила его, затянула в себя, поглотила, подавляя способность рассуждать, отметая в сторону чувства. Денис не помнил, как добирались до сборного пункта и как садились в шаттл. Возвращаться в реальность он начал лишь перед узкой, переливающейся огнями проходной, врезанной в силовой контур, ограждающий сирусянский корабль.
 
— Ваш пропуск, пожалуйста.
 
Денис подхватил на руки дочку, впопыхах не разобрав даже, какую из двух. Сунул пропуск в уродливую желтоватую конечность похожего на огородное пугало охранника. Оглянулся — недомерок со второй близняшкой на руках стоял сзади, в пяти шагах.
 
— Идите, — тихо сказал он. — Мы сразу за вами, вслед.
 
Сирусянский охранник утопил пропуск в приемном пазу, бесшумно разъехались створки овальной, в человеческий рост двери. Денис, пригнувшись, ступил вовнутрь, дверь за ним затянулась, замелькало зеленым, желтым, потом фиолетовым. Под ногами пришла в движение серебристая лента эскалатора, плавно повлекла к исполинскому, гордо пронзающему носом облака спасательному судну. Ускорилась, втянулась в узкий тоннель с матовыми стенами, свернула вправо, вверх и наконец встала.
 
— Приветствую вас на борту «Орфея»!
 
Денис вскинул голову. Давешняя черноволосая красавица улыбалась ему. Рядом с ней переминался с ноги на ногу неказистый лысоватый толстячок, видимо, тот самый Павлик.
 
— Пройдемте, надо спешить, — трескучим фальцетом затараторил Павлик. — Корабль готовится к старту.
 
— Подождите. — Денис заозирался. Только сейчас ощущение безграничного счастья покинуло его, способность рассуждать вернулась. — Где моя дочка и… — он замялся, — и мой друг?
 
Павлик недоуменно заморгал.
 
— Мы больше никого не ждали. Постойте, я сейчас выясню.
 
Павлик исчез из виду, а Денис почувствовал, будто недавнюю эйфорию смела когтистая пятерня, ухватившая его за сердце и принявшаяся неторопливо и умело выкручивать душу.
 
— Пройдемте, — услышал он трескучий фальцет. — Вашего друга… его отправили назад. У него был фальшивый пропуск. Сказал: жена нарисовала, художница.
 
— Папа, где сестричка? — требовательно спросила прильнувшая к Денису дочка.
 
У него подломились колени.