Классный журнал

Лапландия довольно мрачная местность. Как выяснилось. Утро там наступает почему-то вечером. Потом сумерки. По серому снегу по сопкам расползаются сонные лыжники. Из-под вялых елей лениво выглядывают олени. На небе солнце и луна одновременно. Что неправильно. Одинакового цвета. До дня так и не доходит. Часа три таких сумерек, и все. Ночь. Никто не хочет ещё спать, ни лыжники, ни олени. Но надо.

Дети, впрочем, были довольны. Ради них и приехали. Получалось, не зря. Мартьянову вообще дети сильно выручали. Ей, от природы склонной к пустоте, иногда было трудно держать форму. Она не видела смысла. Практически ни в чём. Поэтому всё её смешило. Не веселило, а именно смешило. Не одно и то же.

А дети видели смысл в ванильном мороженом. В мульт­фильмах, пазлах, куклах, машинках. В прогулках. В оленях и ёлках. Даже в жареном сиге по-лапландски. И наконец, они видели смысл в Мартьяновой. Потому что Мартьянова — их мама.

Из-за этого ей бывало как-то порой неловко перед ними. Как будто она обманывала их. Ей хотелось сказать честно: дети, во мне нет никакого смысла. И когда-нибудь вы это поймёте. И в оленях нет смысла, и в пазлах. И даже в мороженом.

Но она крепилась. Так прекрасны были её дочери, так счастливы. Вот вырастут, тогда… Но и тогда — пусть не она, другой кто-нибудь скажет. А вдруг повезёт, вдруг никто никогда им не откроет этой дурацкой правды. Как глупеют люди от правды! Как слабнут…

Муж Мартьяновой, Карманов, правды тоже не знал.

Или знал, но не подавал виду. По-мужски так. Или знал, но какую-то другую. Инженерную, что ли. Поддающуюся расчётам и улучшениям. Он был инженер. Главный. Практически генеральный конструктор. Большого, совмещённого с научным институтом оборонного завода. Хорошо зарабатывал. По его представлениям. По представлениям Мартьяновой — ну так, неплохо. Достаточно, во всяком случае, чтобы на Рождество полететь в Лапландию и показать Поленьке и Оленьке настоящего Санта Клауса.

На вопрос пятилетней Оленьки, чем Санта Клаус отличается от Деда Мороза, Карманов дал глубоко инженерный ответ:
— Это как «Мерседес» и «Лада-Калина». То и другое — машины. Но разные. Одна заграничная. Другая наша.

— Санта Клаус — это «Мерседес», — поняла Оленька.

— А почему тогда Санта живет в Лапландии, а не в Германии? — спросила Поленька. Ей было восемь. Она уже разбиралась в экономической географии.

— Э-э-э-э, — сказал Карманов. Поленька прищурилась. Она давно догадалась, ещё в осенние каникулы, что папа знает не всё. И не всё может. Что он не самый сильный. Не самый красивый. Умная девочка.
Поленька рассуждала. Задавала неудобные вопросы. Почему Деды Морозы водятся только в России, а Санты повсюду? Почему у Санта Клаусов и Дедов Морозов ватные бороды на резинках? Они что, ненастоящие? Почему, если просишь по подарку и у Деда Мороза, и у Санты, получаешь всё равно один? И не тот, который просила? Почему в прошлый новый год Деда Мороза со школьного праздника унесли прямо в полицию? Или это был Санта Клаус?

Карманов отвечал:
— Э-э-э-э…

Мартьянова смеялась:
— Поленька, ты рассуждаешь о Санте как-то не по-детски. Как Лютер о папе.

Папа непонимающе прядал ушами.

— О Папе Римском, — уточняла Мартьянова. — Мартин Лютер.

— Кинг! — восклицал Карманов, что-то смутно вроде бы припоминая.

— Нет. Не Кинг. Просто Лютер, — уставала мама. — Как у тебя на работе? Что Чебурашкин? Ты говорил, он донос настрочил Кницелю, будто ты хочешь на композиты перейти, чтобы подставить Бабаяна. Поверил Кницель? Зарубил контракт на композиты?

Карманов обстоятельно отвечал. Мартьянова кивала, не слушала, пила чай. Любовалась дочками, игравшими на полу.

Она когда-то много читала. В том числе о Лютере. О папстве. Об экзистенции, об архетипе самости. Об идолах театра и идолах рынка. О воскрешении отцов. Много ещё о чём. Таком же. В надежде вычитать что-нибудь избавляющее от пустоты. Не получилось. Но осадок остался. Сохранились в памяти какие-то слова, иллюстрации. Восклицательные знаки.

В молодости влюблялась в интеллектуалов. Трудные тексты, легкие наркотики. Ночные споры. Интеллектуалы много курили. Редко и невнимательно мылись. От секса с ними болела голова. Мартьянова принимала седалгин и трамал, но голова всё болела.

— Попробуй переспать с бухгалтером. Или с военным, — посоветовала одна опытная подруга. — Должно помочь.

Мартьянова, преодолев отвращение, нашла мужика попроще.

— Военного и бухгалтера нет. Есть инженер, — сообщила она подруге.

Подруга задумалась. Поинтересовалась, откуда инженер.

— Завод какой-то. Оборонный, кажется, — ответила Марть­янова.

— Ну вот, почти военный! Сойдет, думаю, — обнадёжила подруга.

Мартьянова принимала инженера три раза в неделю. В течение месяца. Боли прошли. Повысилось настроение. Читать расхотелось. Появился аппетит. И румянец.

Потом были разные инженеры. Всё более крупные. Дошло и до самого Карманова. До замужества, до Поленьки и Оленьки. До приёмов в мэрии, большой квартиры, небольшой дачи. До жизни, которая удалась. До курортов Турции и Греции.

До Лапландии. Был арендован двухэтажный отдельный дом. В еловом лесу на обочине шикарной лыжни. С пятью или шестью спальнями, сауной, просторной кухней, гостиной, камином.

Несколько дней новогодних каникул прошли в приятном однообразии. По утрам долгие, долгие завтраки. Потом долгие лыжные путешествия по лесу. После них опять завтраки. Катания на собаках, оленях, снегоходах. Снова лыжи, но уже горные. Рыбалки. Долгие ужины в скромных ресторанах. Жареный сиг, оленина, мороженое. Нескромных тут не было.

Мартьяновой было темно и немного скучно. Зато Карманову и детям светло и весело. Мартьянова была за них очень рада. Она давно научилась радоваться их радостью. Потому что своей не умела.
И вот настал решающий день. К ним в дом должен был прийти настоящий лапландский Санта Клаус. Точнее, приехать на оленях. С мешком подарков.

Карманов разучил танец. Медленный. Под «Мать». Быст­рый не получилось. Он сбивался, не успевал за шустрой музыкой. Запутывался в ногах. Поэтому модный трек «Полюби меня снова» пришлось отложить. До лучших времён. Песня же «Мать» старинной группы «Пинк Флойд» была ему впору. Нравилась с детства. Звучала солидно, не торопясь. Даже с остановками. Что позволяло передохнуть и обдумать, куда и как танцевать дальше. Кроме того, Мартьяновой будет приятно. Должно быть приятно. Что песня про мать. Потому что она мать. И дочки оценят, как отец уважает её. И их — как будущих матерей. Получалось поучительно. Он не знал английского. Вот и получалось. За танец Санта должен подарить ему «Порше». Такой кожаный портфель. Купленный им самим ещё дома, в Челябинске. И привезённый сюда тайно от дочерей.

Кроме этого портфеля Санте через туристическую фирму заблаговременно были переданы и прочие подарки. Косметический набор для Мартьяновой. Две красивые инструкции для сборки детских велосипедов. Конфеты, печенье. Сами велосипеды тащить сюда не стали. Они ждали Поленьку и Оленьку в Челябинске. Слишком громоздкие. И летние.

Дочерям предстояло поразить Санту пением, чтением стихов. Красивыми нарядами. Мартьянова пока не решила, что сделает за косметический набор. Надеялась, что ничего. Или припашет Карманова отработать за неё. У неё всегда плохо получалось простодушно веселиться и дурачиться. Так повелось ещё с интеллектуальной молодости — чем свободней становились мысли, тем почему-то скованней тело.

Санта приехал. Поленька подбежала к окну. Белобородый человек в красном пальто доставал мешок из багажника «Опеля».

— А он не на оленях, — прокричала она. — Он что, ненастоящий, что ли?!

Оленька, услышав такое, собралась было расплакаться. Мартьянова предупредительно заявила:
— Настоящий!

Её авторитет был абсолютным. Оленька засмеялась и захлопала в ладоши. Карманов благоговейно закивал. Закивала, хоть и не так благоговейно, Поленька.

Санта Клаус вошёл в гостиную. Его сопровождал сотрудник турагентства, толстяк в финском свитере. Лицо, шея и руки толстяка были обильно покрыты жёсткой полуседой щетиной. Оленька рассказала толстяку быстрый стишок. И попросила велосипед. Толстяк смутился и ушёл на первый этаж.

— Это был не Санта, — пояснила Мартьянова. — Вот Санта.

— Да, Ксюша, Санта — это я, — заулыбался человек в красном пальто. 
— А вот и твой велосипед.

Он достал из мешка цветной буклет и протянул Оленьке.

— Она не Ксюша! — выступила вперед Поленька. — И почему вы говорите по-русски, а не по-лапландски? Значит, вы Дед Мороз, а не Санта. Я же говорила им.

При слове «им» девочка указала на родителей.

— А где велосипед? Хочу велосипед! — заплакала Оленька, бросив под ёлку буклет.

— Велосипеды все в Челябинске! Санта Клаус настоящий! — приказала Мартьянова. — Пой.

Оленька затихла. Поленька спела. Тоже получила буклет. Санта как-то сник, вечер вела Мартьянова.

— Могли бы имена детей хотя бы выучить. За что вам только деньги платят, — громко, чтобы слышал толстяк в свитере, сказала Мартьянова.

— Извините, — покраснел, как пальто, Санта.

«Зря я, — пожалела Мартьянова. — Испорчу детям праздник. Надо держаться. Потом разберёмся».

На шум явился толстяк. Повертев глазами и не обнаружив ничего предосудительного, удалился.

Карманов танцевал долго. Фактически бесконечно. У Мартьяновой вдруг разболелась голова. Вспомнилось из чего-то давно прочитанного: «…стало известно Папе Александру Седьмому, что великое множество молодых женщин поведали на исповеди о том, что они отравили медленным ядом своих мужей…» Санта Клаус потерял терпение. Он вручил Карманову портфель, не дождавшись окончания номера. Карманов, не прерывая танца, принял подарок и продолжал.

— Хватит, папа, — сказала Поленька. — Мы хотим шампанского.

Открыли шампанское. Детское и настоящее. Выпили. Сели за стол. Санта не ушёл. Пришлось посадить за стол и его. Он был чернобров и черноглаз. Смугл лицом. Точно не лапландское лицо. Борода, усы и парик из какой-то пластиковой пены. Очень белые и очень ненатуральные. Он был похож на цыгана, облитого из огнетушителя. Молчал, ел, пил, не уходил. Карманов рассказал ему об интригах Бабаяна и о том, какой недалёкий и несправедливый человек Кницель. И о том, что Оленькой очень доволен преподаватель арифметики. И о перенесённом Поленькой летом в Анталии воспалении лёгких. Санта не ушёл.

Карманов начал было рассказывать, как однажды Марть­янова…

— Так, — сказала Мартьянова. — Не пора ли Деду Морозу к другим детям?

— Вот! Я же говорила, он не Санта, а Дед… — закричала Поленька.

— Санта, — поправилась Мартьянова. — Не пора ли Санте?

— Ну, мне пора, Оленька и Поленька, к другим детям, — произнёс Санта Клаус, встал, но не ушёл.

— Санта Клаус уходит, — повысила голос Мартьянова.

На шум явился толстяк в свитере.

— Вам пора, — сказала ему Мартьянова. — А девочкам пора спать.

— Спасибо. Надеюсь, вам понравилось, — ответил толстяк. — Мы пошли.

Толстяк жестом пригласил Санту следовать за собой. Они удалились.

— А где же велосипед? — так и не поняла Оленька.

— Сказано же — в Челябинске, — маминым тоном разъяснила Поленька.

Девочки легли. Карманов читал им сказку. В дверь позвонили.

— Забыли, наверное, что-нибудь. Я сама открою, — остановила мужа Мартьянова.

Она спустилась в прихожую. Открыла дверь. Санта Клаус без шапки, без бороды стоял на пороге. За спиной у него поднимался ветер и, словно ад, горела луна.

— Ты правда не узнала меня? — спросил он в отчаянии.

— Узнала, конечно.

— Поехали. Уезжаем немедленно. Я не могу без тебя.

— Столько лет мог, а теперь не можешь?

— Столько лет не мог. Не мог. Если бы мог, не был бы сейчас на мне этот клоунский наряд.

— Ты же тогда сказал, что в Лондон уезжаешь. В Ковент Гардене будешь играть. В каком-то крутом театре…

— Да я… там, в сущности, и играю…

— А здесь что?

— Благотворительная акция. Каждый год ведущие актёры бесплатно для детей…

— Бесплатно? С меня за твой визит пятьсот евро взяли.

— Это не я взял… Ведущие актёры бесплатно… А так я Фальстафа
играю. И Тартюфа. И дядю Ваню… На английском. И в кино предложили… Но это в Калифорнию надо ехать… По­ехали, а… Машенька…

— Мне в турфирме сказали, что Санта Клаусы из Мурманска… В Мурманск зовешь? Я и так в Челябинске… — усмехнулась Мартьянова.

— Машенька, это всё ерунда. Поехали. Сначала можно и в Мурманск. Вспомни, как мы… как ты… любила меня. Верила, что я смогу пробиться. Но я не могу… Без тебя ничего не могу.

— Не горячись. Ты просто выпил пять бокалов шампанского.

— Ты считала?

— Я думала, Санты не пьют на работе. На детских праздниках особенно…

— Я хочу тебя поцеловать…

— Всё нормально? — раздался сверху голос Карманова.

— Да, — ответила Мартьянова, глядя в чёрные цыганские глаза. — Санта мешок забыл.

— Естественно. Он же выпил семь бокалов шампанского. — Голос Карманова приближался. Он спускался по лестнице.

— Дай телефон, — прошептал страшным шёпотом Санта Клаус.

— Уходи. Всего тебе хорошего, — прошептала Мартьянова.

— Тогда вот мой. Возьми.

Она не взяла. Он сунул бумажку в карман её халата.

— Ты что тут стоишь у открытой двери в одном халате!? — с укором воскликнул Карманов. — Простудишься, не дай бог. Как Поленька в Анталии.

Муж обнял её, закрыл стеклянную дверь. За дверью понемногу разыгралась самая настоящая метель. В проблесках луны, в тенях елей снежные вихри походили на косматых пьяных Санта Клаусов.
Спалось в ту ночь плохо.

Утром Мартьянова первым делом проверила карманы халата. Потом карманы всех халатов, лежавших и висевших во всех ванных и в сауне. Потом карманы своих курток, шубы. Всех своих вещей. Потом карманы Карманова. И Поленьки, и Оленьки. Все карманы. Потом все шкафы и тумбочки, и комоды. Записку с номером телефона она так и не нашла. Да не очень-то было и надо.

Рассказ Натана Дубовицкого "Подлинная история Санта Клауса" опубликован в журнале "Русский пионер" №46.

Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".