Классный журнал

Переезды бывают разные: вынужденные, деловые, романтические, случайные. Я переехала в Москву 10 лет назад. Даже не знаю, как охарактеризовать этот переезд. Сейчас мне кажется, что он был необходимым, правильным и понятным. Но тогда мной двигало все, кроме логики и здравого смысла. Представьте, мне было 25 лет, я жила и работала в Нью-Йорке, каждое утро портье открывал мне дверь и сажал в желтый кеб, который вез меня на работу. По воскресеньям я обедала с друзьями в Сохо. По вечерам ходила в модные клубы и на закрытые вечеринки — вся невыносимая легкость нью-йоркского бытия в своем великолепии. Что еще нужно молодой девушке?

У меня была стабильная жизнь в стабильной стране… но вот только внутренние кризисы случаются всегда не вовремя и некстати. И в мою дивную американскую мечту прокралось то, что тогда я называла кризисом четверти жизни. Это когда внезапно вокруг тебя рушится твой мир, который совсем недавно казался созданным для тебя и только для тебя. В эти моменты очень сложно думать рационально, потому что при полном разрыве шаблонов ты не в состоянии руководствоваться логикой. Все, что тебе казалось прекрасным и животворящим совсем недавно, становится лживым, лицемерным и, главное, абсолютно не твоим. И тут начались метания: зачем я тут? куда идти? где быть счастливой заново? Весь этот внутренний сумбур тогда увенчался тем, что я случайно по работе оказалась в Моск­ве, где и осталась на 10 лет.

В тот момент мой переезд в Москву был самым неразумным и непоследовательным поступком, который я могла совершить тогда.

Во-первых, я никогда раньше не жила в Моск­ве, не знала специфики этого города и меня тут абсолютно никто не ждал. Моя фамилия и сейчас, и тогда вызывала неоднозначную реакцию в России. У меня тут не было ни дома, ни документов, ни работы, и, чего скрывать, от долгого отсутствия практики я забывала элементарные русские слова.

Но как забилось сердце в сером Шереметьеве!

Даже пройдя паспортный контроль и диких пограничников, я так и не смогла ничего с этим сделать. Наступила ослепительная ясность, что именно в этом городе я буду счастлива! Я никак это не могла себе объяснить, а тем более родителям и близким. Более того, никто не смог меня отговорить от переезда в Москву; все это произошло практически в одночасье. Я расторгла контракт на квартиру в Нью-Йорке, ушла с работы, упаковала все свои вещи в коробки и оставила их в подвале Нью-Джерси у подруги, а сама, вопреки предупреждениям, возмущениям и даже финансовому эмбарго со стороны семьи, прилетела в Москву с двумя чемоданами. Тогда все факты работали против меня и моего переезда в Москву. Я не полностью осознавала, на что шла, но надежда меня питала. Это было невероятное ощущение, когда ты понимаешь, что ты плывешь против течения, где слились все возможные воды. Единственное, что тебе нужно для того, чтобы чудом выплыть на берег, — это надежда. Главное было не предавать эту надежду.

Сказать, что вначале мне в Москве было трудно, — не сказать ничего. Из волшебного нью-йоркского «Челси» я попала на Большую Грузинскую улицу, где снимала крохотную студию. Сперва за неимением нужных документов я работала на черном контракте на «Мосфильме». Я была ассистентом директора очень сомнительной картины, которую впоследствии так никто никогда и не видел. Человек, к которому я пришла наниматься на работу, меня с удивлением спросил, почему я бросила все там и переехала сюда. Я со всей своей наивностью попыталась ему объяснить. Говорила что-то невнятное про порыв души и поиски счастья. Он с очень растерянным лицом посмотрел на меня и сказал настороженно:

— Вы, должно быть, очень отчаянны…

Действительно, я должна была быть отчаянной, чтобы пойти на такое радикальное изменение в жизни. И у меня правда не было четкого понимания, куда меня несет. Но я точно чувствовала, что иду за внутренним голосом, который мне подсказывает терпеть и надеяться. Порой я чувствовала себя как Льюин Дэвис, последний герой фильма брать­ев Коэнов. Цикличность бытия постоянно доказывала Льюину, что он один, тогда как другие добиваются успеха. Он олицетворяет то отчаянное состояние, когда ты понимаешь, что не в силах победить свой рок, а счастливая судьба досталась другому. Конец фильма открытый. Непонятно, находит он счастье или нет.

Надежда — это алогичное явление. Такое же алогичное, как и многие мои поступки, которые только по прошествии времени увенчались успехом. Это то, что в нас живет даже тогда, когда все внешние факторы и обстоятельства доказывают, что надежды нет.

И вот сейчас, десять лет спустя, я понимаю точно, почему мне надо было переехать в Москву. Этот город сделал меня тем, кем я являюсь — с моими маленькими и большими радостями и обидами. С моей уверенностью и моими сомнениями. Моей прекрасной карьерой. Моей любовью. Моими друзьями. С безумием и ответственностью. С красотой и серостью. С юностью и зрелостью. С нынешними моими возможностями.

И сейчас, когда у меня тут есть гораздо больше, чем было 10 лет назад в Нью-Йорке, снова хочется бежать. И мой прекрасный мир опять рушится вокруг меня.

Знать бы, кем быть в этот раз! Как хотелось бы быть уверенной, что я хочу «стеречь ребятишек над пропастью во ржи». Но я не знаю этого. Знаю лишь одно, что так дальше жить нельзя. Остальное я оставляю за надеждой. За тем, чтобы идти за ней и раскрывать себя по-новому, как я это уже один раз делала.

Надежда — это та же вера. Это то, что всегда борется с разумом. В некотором смысле это про ту вечную борьбу добра и зла. Ты понимаешь реальность абсурда, но тем не менее идешь за ним, потому что твое «Я» не укладывается ни в какие рациональные рамки. Оно существует, дышит и развивается по своим канонам, по канонам души. Мераб Мамардашвили говорил, что слишком много надежд и зависимость от них губительны. Человек может быть счастливым только после того, как он прошел последнюю точку отчаяния, отказавшись от призрачных надежд. Только тогда он выходит в то ровное и радостное поле, где властвует высшее веселье.

Но я с ним не вполне согласна. За все эти годы я пришла к простому выводу: для того чтобы быть успешным, надо быть счастливым. А для того, чтобы быть счастливым, надо быть самим собой. Надежда — единственное, что лепит нас изнутри. Единственное, что питает наши внутренние самоощущения, даже самые мутные и неопределенные. И то, что в конечном счете позволяет нам быть самими собой даже тогда, когда мир вокруг нас рушится.

Колонка Софико Шеварднадзе "Что лепит нас" опубликована в журнале "Русский пионер" №46.

Новый номер уже в продаже.

Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".