Классный журнал

Одному всегда трудно. Награда — это почти абсолютная свобода действий. Плата — помощи ждать неоткуда, рассказать о своих бедах некому. Нужно обладать определенной смелостью и непрактичностью, чтобы решиться обособиться. В общем, жить в обществе и быть свободным от него — идея заманчивая, но трудоемкая, плоховыполнимая.

Тем более тяжело, если в наше непростое время не верить в Бога. Когда все вокруг верят. А ты нет.

История эта, можно сказать, ти­хая, интимная. Тонкой материи каса­ется.
Однажды я заглянул в храм Архангела Михаила. Это хорошая церковь, меня тут крестили. А что, я никогда не был догматиком в своем неверии, воинствующим атеистом тоже. Маме хотелось зачем-то, чтобы я это сделал, — я это сделал. Мне было несложно. Тем более я хорошо отношусь к храмам, к любым: православным, католическим, протестантским, буддистским, к мечетям хорошо отношусь. Это правильные и уникальные места. Тут наконец можно побыть самим собой. Тут нет общества, тут одинокие, напуганные смертью, болезнями мужчины и женщины; тут одинокие люди, которые хотят хоть что-то хорошее сделать не всему человечеству, начальнику или Родине, а только близким, самым близким. И самим себе. Я думаю, это самое честное и конструктивное деяние. Если для этого приспо­соблены только культовые учреждения — что ж… Я прагматик, буду пользоваться церквями.

Короче говоря, зашел в храм, купил пять свечек, стал искать глазами красивые иконы — с Николаем, Пантелеймоном и Богородицей. Пару раз перекрестился — для мамы и для редких прихожан, которые интенсивно прикладывались к образам — ко всем, до которых могли дотянуться и которые были забраны в стекло. Я как завороженный смотрел на этот языческий вполне процесс, когда кто-то сзади крепко схватил меня за локоть.

— А поехали к нам в монастырь, раб божий Николай, кандидат в мастера спорта, третий призер первенства Москвы по второму разряду, черт пропащий.

В принципе, я нисколько не удивился и не дернулся. Просто повернул голову, плавно и технично освобождая локоть из сильных, признаюсь, тисков. Человеком, который сопел мне в ухо, был поп. На полголовы выше, в два раза толще, с рыжей бородой.

Локоть я удачно вывернул, но поп грамотно взял захват на куртку, чем себя окончательно выдал.

— Воронцов, Мишка?

— Отец Ферапонт, если что. Но для своих — Ворон, как всегда. Ты, я смот­рю, сейчас до девяноста бы боролся. А ведь помню тебя и в пятьдесят семь, и в шестьдесят два.

— Я тоже тебя помню в шестьдесят два. А теперь мы точно в разных категориях. Я в абсолютку и не сунусь.

Ворон, Ферапонт, захохотал, нисколько не стесняясь вздрогнувших сквозь медитацию тетушек.

— Правда твоя, раб божий. Жидкое телосложение в нашем деле мешает только. Поэтому приходится себя заставлять. Не поверишь, я ведь поначалу, когда чиноположили, жрал детское питание пачками. Пельменями заедал да макаронами по-флотски. И только как за сотню перевалил, остепенился.

Надо сказать, что с Вороном мы не такие уж и близкие друзья. Он тренировался вообще в секции «Трудовые резервы», два раза в неделю. Не то что мы, в спортшколе, — по две-три тренировки в день. Однако на ковре Ворон блистал, у меня выиграл однажды. Правда, я ответил реваншем в том же году. А сблизились мы на той самой Москве. И он, и я не взвесились, в смысле не прошли взвешивание в вес, который планировали, в шестьдесят восемь. Я сгонял пять килограммов, он всего-то килограмм. Но мы оба не пролезли, и обоим пришлось выступать на вес больше. Мы шли по турниру в разных пульках и встретиться могли только в финале. Но не встретились, разумеется. После соревнований мы почувствовали какие-то даже родственные чувства, поговорили, заехали на «Бауманскую», выпили кофе с эклером — если честно, с двумя эклерами на брата. Пару раз выпивали уже после школы: Мишка пошел в Школу милиции — так она, кажется, называлась. Стал следователем, насколько знаю.

— Давай сейчас ко мне, в монас­тырь. — Я обнаружил, что сидим мы в новеньком «лексусе», на кожаных креслах апельсинового цвета.

— У меня завтра дела с утра.

— Да успеешь, тут недалеко, двадцатник по Новой Риге.

Через полчаса мы заехали в гус­той, нереально густой сосновый лес, без намека на березку или осинку, уперлись в огромные какие-то железные ворота в центре невероятно мощной стены. Ворота разверзлись, за ними обнаружился высокий, стройный человек в рясе тончайшей (и дорогущей) черной шерсти.

— Здравия желаю, Ферапонт. Мир тебе и гостю дорогому. Баню сразу топить или сначала службу отслужим?

— Службу сегодня пропустим, Диамид, сегодня я буду трапезничать, друга, любезного сердцу, встретил. Матушка дома?

— Матушка на шопинге, в «Афимолле». С подружками она, вестимо, с Ольгой и Анной. Ну и Лексей с Назаром присматривают.

В общем, оказалось, что монас­тырь Ворон построил на гектаре своей собственной земли.

— Да так, знаешь, странно получилось. О благости Божьей тогда и не помышлял вовсе. Так, купил землицы по случаю, за полцены, можно сказать. Это году в девяносто шестом было, девяносто восьмом. Стал потихоньку строиться. Сам все придумывал: нарисовал, каким должен быть дом, что-то менял по ходу, добавлял что-то. Хотел типа замка средневекового. И вдруг приезжаю однажды — месяца три меня на стройке не было, на Северный Кавказ в командировку гонял. Приезжаю, значит, с новыми, конечно, идеями — и бац! Мать моя женщина, что это? Вместо моей крепости с башенками, с балконами, со шпилями — что-то совсем другое. А если честно — стоит огромная церковь, только без креста. Я к прорабу — белорус у меня работал, наш, из органов, хороший парень. Ну, хороший не хороший, а я его за шкирку, в багажник своего «ровера» — и десять километров по ухабам и кочкам, по всей, что была под рукой, пересеченной местности. А потом достал белоруса у заросшего какого-то пруда, сам даже не знаю, где мы оказались, и строго так спрашиваю: и чо? А он мне спокойно так, просветленно, как я сейчас бы сказал, отвечает: брат мой, когда ты уехал, было мне знамение, а потом видение. А потом еще сон такой: приснился мне храм Божий как жилище человеческое. Не смог совладать я с собой и со своею бригадой. Когда поведал им о знаке, все как загорелись, как принялись исполнять замысел Божий. Управились за три месяца, включая демонтаж старой конструкции и наладку коммуникаций. И чо, канализацию сделали? Сделали, брат, отвечает. И еще как бонус трапезную тебе воздвигли, совместно с банькой. А чего я ее, баню-то, не видел? Так ты набросился сразу, взъярился. Но зла на тебя не держу, понимаю. Да и миссию мы выполнили, на душе спокойно стало. А то столько грехов… Я, конечно, простил, а чего — тем более канализация готовая, въезжай хоть сейчас. Так и зажил в церкви. Только через неделю как-то не по себе стало. Думал-думал и надумал уж все честь по чести сделать: и забором обнести, и колоколенку справить, покои для монахов и монахинь соорудить (у меня тут такой, знаешь, смешанный монастырь) — все в стиле. Чего-чего, а вкус у меня всегда был, сам знаешь. Ну и когда отгрохал весь этот комплекс к 2001 году, как-то само собой решил стать настоятелем своего монас­тыря. Экстерном сдал экзамен — Писание я уже знал наизусть, все обычаи, особенно соответствующую духовную архитектуру, сам понимаешь… Принял сан, крест водрузил на маковку, служу теперь, стало быть, Богу.

— Это что, частный монастырь, что ли?

— Ну типа того. Почему нет.

— Да странно как-то. Особенно смешанный монастырь. Я такого не встречал.

— Так это ж здорово! Это новый русский экуменизм! Только не среди направлений христианских, а между духовной и светской жизнью. Это как раз для таких Фом неверующих.

— Для кого?

— Для Фом. Фома неверующий, слыхал? Который в воскресение Иисуса Христа нашего не поверил. Вот как ты.

— Слушай, а почему ты не крес­тишься? Ни в церкви, ни тут, в своей церкви?

— Неправильные вопросы задаешь.

— А какие надо?

— А надо, Николай, спросить: есть Бог или нет? Вот какой вопрос ты, человек без Бога, должен задавать себе каждую секунду. И я тебе отвечу: Бог есть.

— Почему?

— Потому что я Его слышу, потому что Он меня от смерти спас. Если бы я продолжал строить замок, через год меня бы прижала служба собственной безопасности. Все мои из отдела с радостью сдали бы меня — а как только благодать сошла, они все воцерквились и теперь тут живут, в монастыре. Как и начальник СБ. Все свои грехи я замолил. Пять лет назад мы сделали нашу конфигурацию открытой — в храм ходят местные жители.

— А финансирование?

— Смешанное, прости господи. Патриархия в основном помогает. Но и пожертвования немалые. С Божьей помощью открыли ресторан, гостиницу, фитнес-центр, салон красоты и частное детективное агентство. Понимаешь?

— В общих чертах.

— Да нет, вижу, не понимаешь. Раб божий Николай, давай ты возглавишь детективное агентство и качалку.

И Ворон назвал сумму, от которой я поперхнулся.

— Ну а что для этого надо?

— Сущая малость — поверить в Бога.

— Но я не верю.


Батюшка еще раз назвал сумму.

— Давай ты подумаешь. Ночь переспишь с этой мыслью, а утром скажешь свое твердое «да». Пойдем, потренируемся с Божьей помощью.

Мы потренировались — группа из десяти человек, отлично подготовленных, на уровне мастеров и кандидатов. Все в бородах, с хвостиками. Звонарь, пятеро послушников, стражник (!), сис­темный администратор и инструкторы фитнеса — у которых еще нет начальника, подмигнул Ворон.

В баню я не пошел, хотя люблю это дело. Но без матушки Ворон вызвал своих массажисток из салона красоты. Мне это показалось как-то нескромно.

Я устроился в отличных апартаментах с бесплатным вайфаем, с отличным мини-баром и очень хорошим медиацентром. Всю ночь я проворочался, всю ночь решал один-единственный вопрос: почему бы нет?

И знаете, что я решил? Я решил, что лучше остаться свободным, лучше быть одиноким и окончить жизнь в однокомнатной квартире на первом этаже в Марьине, чем служить даже такому толерантному и терпимому Богу.

Я встал в четыре, пока послушники не вышли на велопробежку, перемахнул через забор и дал десятикилометровый кросс по лесу. Вышел в районе десятого километра Новой Риги. Пока ждал такси, позавтракал на заправке BP.

После казенного круассана и эспрессо из таблетки на душе стало так легко — как будто помолился.

Я посмотрел на часы: Ворон уже встал и нашел на столе в трапезной мою записку. Там всего-то было два слова: «Бога нет».

Бог, думаю, оценил мою честность и последовательность. Я надеюсь на Его дальнейшую благосклонность.
 
 
ПОВТОРИМ УРОК: