Классный журнал

Юрий
Липатов

Докудама

«Его уби-или... заточкой в глаз... в промзоне-е...» — Елена не говорила, а завывала эти слова. Убили Игоря, парня, которого я видел один раз в своей жизни, почти 10 лет назад в Бутырке. Она хотела от меня сочувствия. В материальном эквиваленте. Денег, в общем. Просила откупного за его смерть. Намекая, что я содействовал этому. Как содействовал? Да снял его в своем документальном фильме про Бутырскую тюрьму. Чем он был интересен? Помимо прочих находящихся там? Да разве только тем, что был разговорчивее. Он согласился дать интервью, находясь в камере для «спидовых» (больных СПИДом, ВИЧ-инфицированных), как говорят в подобных местах. В разговорчивости был риск, но он ХОТЕЛ СНЯТЬСЯ В КИНО. Вот такими крупными буквами только и можно описать его желание. Оно ведь было не очень разумным по тюремным представлениям: там брезгуют ВИЧ-инфицированными, остерегаются общаться с ними, тем более что и СПИД для многих там ассоциируется с гомосексуализмом, а это уже вообще ставит на грань выживания в местах неотдаленных...

Но слово КИНО на него подействовало магически. Мы зашли в камеру и спросили: «Можно ли снять вас, поговорить?» Пятеро отрицательно замотали головами, отвернулись, а Игорь вышел в центр и сказал: «Для кино?» Я ответил: «Да». И он ответил: «Всегда мечтал»... Он актерствовал, смущая сокамерников. Метался меж двухэтажных шконок, подскакивал к зарешеченному оконцу, объясняя ужасы тюремной жизни, буквально всем телом показывал, чего лишены заключенные и как именно угнетает администрация, переспрашивая иногда: «Ну вы снимаете хоть?» Мы снимали... Потом, уже в фильме, мы закрыли его лицо специальным компьютерным эффектом, остался только смутный силуэт и голос. Это было сделано по причинам вполне объяснимым: я знал, что больные таким заболеванием рискуют оказаться на положении парий, отверженных, униженных в тюрьме, что обнародование этого факта заставит его быть последним при раздаче еды, ютиться отдельно от остальных и самый лучший вариант для него был бы — жить при «больничке»... Наше короткое общение закончилось тем, что он проникновенно попросил меня после съемки: «Обязательно покажи меня в кино, ладно? Знаешь, я с детства любил кино, представлял себя героем навроде Бельмондо...»

Я пообещал: интервью вполне «ложилось» в фильм, «играло» на эмоциональное восприятие, поскольку рассказал он и о личной драме — мол, у него беременная девушка на свободе, они мечтают пожениться в тюрьме, такие свадьбы изредка случаются, и тогда, возможно, приговор будет мягче, «скощуха выйдет» как больному СПИДом, отцу маленького ребенка и жениху с образом страдающего от жестокостей мира романтика... А что, судьи тоже люди, жалость не чужда и им.

Мы созванивались с девушкой Игоря после съемок в тюрьме в расчете на интервью. Ведь действительно же история грустная, и шанс помочь был. Но... По итогам той встречи с Еленой показалось всем участникам нашей съемочной группы, что ой не все с ней в порядке... Она и не спорила: сама сказала, что у нее «были проблемы с наркотиками, как и у Игоря», насчет беременности говорила стыдливо-холодно и в отцовстве Игоря уверена не была, но с вызовом спросила: «А разве это важно?» Я сказал: «Конечно же, нет». Потом она попросила денег, я деньги дал и пообещал сделать звонки тюремному начальству — попросить за попавших в трудную ситуацию влюбленных.

Фильм показали. Елена звонила после этого и рыдала: свадьба не состоялась, Игоря отправили в колонию. Она считала, что мы их использовали, что мы им должны, что Игорь рискует жизнью из-за нас, поскольку он не болен СПИДом, а в фильме сказали, что болен. Больше денег Елене я не давал. Даже когда она грозилась адвокатами и судом, требовала копию фильма и угрожала наказать с помощью своих друзей «за клевету». Спустя полгода вновь позвонила и сообщила, что «уби-или... заточкой в глаз...», а сообщили об этом ей звонившие из колонии друзья Игоря.

Я разволновался, выяснил ситуацию, и оказалось, что все куда менее драматично: осужденный за мошенничество, торговлю наркотиками и пару эпизодов разбоя Игорь А. жив-здоров, регулярно посиживает в штрафном изоляторе, что диагноз «СПИД» он симулировал каким-то образом в Бутырке с целью облегчить режим содержания и что в колонии он человек, уважаемый своими коллегами, и знают его под кличкой Артист, поскольку всем он рассказал, что неоднократно снимался в кино...

Такая вот «сила искусства». Человек создал себе образ, просто однажды дав интервью для документального фильма. Создал потому, что сам поверил в него. Увидел он себя киношным страдальцем. Не наркоманом и мошенником, промышляющим разбоем ради «дозы», а тонким-звонким романтиком, идущим «на дело» ради любимой, друзей и справедливости...

Эта история про то, что сейчас в нашем удивительном мире зачастую не реальность делает кино, а кино — реальность... Замечали такое? А присмотритесь внимательнее — обнаружится, что многие люди ведут себя согласно какому-то почти художественному образу, увиденному раньше. В реальности образы не такие яркие, другое дело — на экране.

Вот еще одна иллюстрация этого. Николая я увидел в баре «Москва» на Брайтон-бич. На той самой дощатой набережной, где из десятка кафешек восемь с надписями на русском языке. Николай сидел в углу, смотрел телевизор, был одет как индеец из фильмов про Чингачгука, лицо — в боевой раскраске.

Мы вообще-то записывали интервью с барменом. Но я спросил и про странного посетителя его бара. Тот нас познакомил, и я услышал рассказ про то, как волшебная сила кино способна из уроженца вятской деревни Узлы сделать члена нью-йоркского племени сиу. Оказывается, в начале 80-х Николай случайно снялся в массовке фильма про войну. Он участвовал в эпизоде, когда фашисты сгоняют узников гетто к вагонам. И в итоге мелькнул даже крупным планом! Режиссеру показалось достоверным и убедительным страдание на его лице, и нашел он лицо русского по происхождению Николая вполне «типажистым» для отображения эмоций польского еврея...

В результате Николай прославился в родных местах. В районе его иначе как «наш еврей» и не называли, на что урожденные евреи вятского происхождения только удивленно поднимали брови... И ведь он сам поверил, что есть в нем еврейская кровь! А поскольку тогда это означало для многих еще и желание эмигрировать из Советского Союза, то эмигрировать решил и он. Что-то где-то подделал, кого-то убедил и «подмазал», и обнаружились в русоволосом парне мощные корни уроженца Ближнего Востока... И желавшие выехать, что характерно, припоминали его лицо в той массовке — «свой, свой, конечно»…

Ну а по приезде в Нью-Йорк (он не захотел ехать в Израиль) со счастливыми от пьяного воздуха свободы эмигрантами, с которыми сдружился, борясь за выезд и по дороге в США, пошел в баню. Ну, взяли дешевого пива, воблу и не совсем чтобы по-еврейски, а вполне по-русски пошли радость обретения новой родины отметить в парной. И все шло отлично. Николая заверили, что пропасть ему не дадут, что поддержка своего — святое дело, пристроят, дадут работу... И только под завершение празднования один из приятелей заметил, что Николай... не обрезан! Ну не было у него обрезания в детстве, поскольку русский же он вполне, крещеный, деревенский. Объяснения в происках КГБ приняты не были (видимо, и еще что-то настораживало приятелей, а убедительного эпизода из фильма они не видели), он был изгнан из круга «своих» и долго мыкался, живя на пособие, пытаясь обрести себя в индуст­риальных джунглях Америки.

А нашел себя в Голливуде, конечно. Он повторил маневр из молодости: поехал сниматься в массовке, благо труд не самый тяжелый. И сошелся там с индейцами, которые занимались там же тем же. Да так и застрял в этом образе. Женился на девушке сиу, был принят в племя примаком. И больше 20 лет развлекал туристов в Нью-Йорке боевым раскрасом, томагавком и легким вятским матерком...

И тяготило его несколько, что мир, при помощи кино, его видел кем угодно, но только не самим собой. Евреем, индейцем — да, но не Николаем Бысиным. Просил он вставить в фильм себя русским, таким образом хотел избавиться от ролей, в которые заигрался, которые сделали его жизнь. Почему-то считал Николай, что согрешил против чего-то, просил «дать снять грех». А я считал, что эпизод хороший, и был согласен. Но... на беду Николая этот документальный фильм, посвященный еврейской эмиграции из СССР, называвшийся «Исход», на телеэкраны не вышел по причине того, что заказчик — НТВ времен Владимира Гусинского — приказал долго жить... Да и что бы изменил показ? Ничего. Кино, участие в нем, магия, вокруг него растворенная, сделали жизнь человеку. И где твоя роль, а где действительно ты — не разберешь...

Что, думаете, эти истории не про нас? Нетипичны, исключения? А мне вот кажется иначе. Попробую доказать.

Помните, была на телевидении одно время такая передача — «Мое кино»? Там еще был глубокомысл... бессмысленный рефрен: «Мое кино — это... это Мое-е кино...». Ну так вот в этом удивительном, новом формате «Мое-его кино» жизнь проживают и те, кто к кино отношения не имеет, «не снимался, не участвовал», но лелеет в глубине души фантазии об этом, кто мысленно сопоставляет себя с актерами, ролями, сценариями, деньгами, славой. Кто листает гламурные журналы, жадно узнавая подробности жизни людей, виденных на экране. Все логично: кино — это один из главных символов жизненного успеха для тех, кто к кино отношения не имеет. НО!

Теперь ведь вовсе не нужно учиться снимать кино и делать это профессией. Есть Интернет, где показать себя в том или ином образе может кто угодно. Вообще кто угодно. Ведь интернет-зависимость любопытна тем, что дает иллюзию публичности, актерства своего рода. В Живом Журнале, Фейсбуке, Твиттере, ВКонтакте, Бог знает в каких еще сетевых лакунах люди вполне серьезно живут в формате «Мое-е кино», играя в образы, снимая сериал про себя на публику, ожидая аплодисментов, демонстрируя эмоции, чувствительность, создавая из себя Главную Звезду Своего Кино, так мало отношения имеющего к реальной жизни...

Если не брать в расчет категорию откровенных сетевых «фриков», а говорить про разумных, способных, талантливых людей из поколения старше 25, то выяснится, что их социальная (читай — «сетевая») жизнь более всего напоминает съемки фильма про себя. У меня есть одна такая знакомая, на опыте близкого наблюдения за ней и пишу. Она — Актриса. Но в душе. И в мыслях. Она вполне могла бы стать звездой в кино, мне кажется. Красива, умна. Но не стала, так уж сложилась жизнь.

Вместо лицедейства, вместо сценариев и режиссуры ей досталось быть «фрилансером», зарабатывать за счет продвижения своего творчества в Интернете, а это — рутина, не дающая чувства полета, разрядки, катарсиса и прочего...

В реальности она вынуждена сражаться с бытом, выживать, перебирать мужчин в поиске стопроцентного совпадения во всем (Звезда ведь она, по внутреннему ощущению, имеет право), подправлять свою внешность (кинозвезды же так делают)...

Но Роль она себе придумала, Кино про себя снимает! В том самом условном «интернет-кино», которое — сочетание текстов, стихов, видео и фотографий в Живом Журнале. Длится «сериал для своих» уже который десяток лет. Смешение документального и художественного, вымышленного и настоящего, и уже не поймешь — живой ли человек пишет о себе или Образ, Роль обязывает ее проживать жизнь драматично, чудно, жертвенно, больно... Какая там Офелия, что вы, у той куда беднее и чувства, и переживания...

И это то, что называют «мейнстрим». Кажется, что каждое новое поколение, «заныривающее» в социальные сети лет с десяти уже, будет снимать подобные вот «доки» (то есть «документальные фильмы», на сленге телевизионщиков) про себя, преувеличивая до размеров художественной драмы, реализуя свое право и свой порыв стать Звездой Кино, хотя бы и только в масштабе Интернета. Но Интернет так велик... и это то Зеркало, в котором хочется отражаться, играть, сверкать гранями таланта...

В общем, не знаю, как вам, а мне таки кажется уже довольно условным разделение на реальность и вымысел, правду и ее интерпретации, про то, что на что влияет больше. И про это тоже хочется снять кино! Документальное. Чтобы зритель больше поверил в достоверность.

Статья Юрия Липатов «Докудама» была опубликована в журнале «Русский пионер» №34.