Классный журнал

Дмитрий
Филимонов

Ку-ку

Герману Грефу решили подарить куклу Германа Грефа. Говорящую. Самодвижущуюся. Он что-то хорошее для Томской области сделал. Кредит, что ли, выдал большой. Или под малые проценты. В общем, надо отблагодарить. И чтоб не борзыми щенками. И чтоб не Спасская башня из рисового зернышка под микроскопом. У Грефа, поди, этих щенков, Спасских башен и рисовых зернышек… Подарок должен быть таким, чтоб и через год, и через два человек глянул и вспомнил: о, это мне томские товарищи подарили! Чтоб вспомнил и улыбнулся. Чтоб на душе теплей стало. Чтобы рука не дрогнула, новый кредит выписывая. И для таких случаев у томских товарищей имеется Папа Карло. Владимир Захаров. Он кукол делает. Говорящих. Самодвижущихся. У него таких целый театр. Который так и называется — «Театр живых кукол 2ку». Вы, конечно, хотите знать, что такое «2ку». Это ку, дважды повторенное. Просто покрутите пальцем у виска и скажите: «Ку-ку». И когда к томским товарищам приезжает какая-нибудь важная делегация, ее обязательно после всех переговоров-договоров отводят в театр. К Папе Карло. В качестве культурной программы. Чтоб удивить. Вот заходит важная делегация в театр, а тут из угла кукла:

— Какие люди, я немею!

А другая:

— Проходите, не бойтесь!

А третья:

— Что-то мне ваше лицо знакомо. Вы тут с подругой были? Я — могила, никому не скажу.

Куклы — они повсюду: в каждом углу, на антресолях, на стенах, под потолком, в туалете. Маленькие, большие, очень большие. Билетерша, попугай, дед, гусеница, Коля Шторкин, дама, Пьеро, глаза, голова, уборщица Тряпкина... Шевелятся, глазками хлопают, ручки тянут:

— Дорогой, не забудь червонец за представление!

— Поговорите со мной!

Важная делегация поначалу немеет, потом достает бумажник, кладет купюру в подставленную шляпу и объясняет деду, что с подругой — это вряд ли, потому что в театре, равно как и в Томске, первый раз. Кукла сочувственно кивает, успокаивает:

— Да вы не пугайтесь, я же не настоящий, просто живая материя.

Ку-ку, в общем.

Папа Карло за свою жизнь штук двести кукол сделал. Говорящих. Самодвижущихся. Для собственного театра, для коллекционеров, для витрин магазинов, кафе, ресторанов, для друзей, для театра Образцова, для мясокомбината, для португальского кукольника Мануэля Фернандо да Кошта Диаса, для Уралвагонзавода, для барнаульского пасечника, ну и для Германа Грефа.

И вот звонят товарищи: срочно! Греф! Кукла говорящая! Что говорит? Цитаты! «В Давосе есть лыжи, в России — культура». «Кто пытается играть с инфляцией — обречен жениться на ней». И так далее. Цитаты вышлем. И чтоб из особо ценных пород дерева. Понятно, что из особо. Не из дуба же Грефа. Папа Карло всех своих кукол из кедрового корня режет. На куклу недели две уходит. А то и месяц. Сперва топором, стамеской, потом резцом, шкуркой. А в конце нулевочкой — вшик-вшик. И жидким воском. Красота!

Вообще-то он инженер-киберне­тик. Промышленных роботов конструировал. В атомном институте трудился. При ускорителе. Вместе с физиками бомбардировал мишени элементарными частицами. А в свободное от бомбардировок время всякую всячину из корешков вырезывал. Корнепластика. Ага, интеллигентский набор того времени: утром — синхрофазотрон, а вечером корешки и Цветаева с Мандельштамом на полке, и гитара у камина, и виноградную косточку в теплую землю. А потом случилась смена вех, бомбардировать стало нечем и не за что, физики-лирики повесили гитары на стену и пошли на рынок. Торговать. А Папа Карло не пошел. Он корешками кормился. Статуэтки резал, бусы, столешницы на заказ, даже алтарь с амвоном для местного костела вырезал. Ну, еще в томском кукольном театре — конструктором кукол. Тем и жил. Неплохо жил, надо сказать.

В общем, Папа Карло на антресоли полез, подходящий корень для Грефа нашел и знакомому резчику звонит: так, мол, и так, хочешь подзаработать? А сам резать не стал, потому что задача не шибко творческая — портрет по фотографии. И вообще, суета это — портреты чиновников делать. Промысел для голодных художников. А Папа Карло не голоден. Не бедствует. Вот недавно дал денег итальянским друзьям-кукольникам — съездить на фестиваль в Корею. Ага, спонсором сделался. Жалко их там, в Италии, говорит, кризис у них. Короче, не стал Грефа резать. Ладно, говорит знакомый резчик, цена подходящая, берусь. Папа Карло тем временем костюмчик для Грефа заказал, мозги и прочую начинку. Шарниры, конт­роллеры, драйверы, платы, динамик, датчик движения, цифровой плеер, ну и кнопку «вкл-выкл», разумеется. Снова звонит знакомому резчику: как дела? Режу, отвечает знакомый резчик. Папа Карло уже смонтировал Грефа, тот сидит в костюмчике, запрограммированный, цитатами сыплет: «Искусство налогооб­ложения — это искусство ощипывания гуся от перьев при наименьшем шипении». Как живой, только головы не хватает. Папа Карло снова звонит знакомому резчику. Режу, говорит знакомый резчик. Уже заказчики беспокоятся: где Греф? Предъявите Грефа! Завтра в шесть утра приедут забирать, чтоб успеть на утренний рейс в Москву. И тут является знакомый резчик с непочатым кедровым корнем, резца не изведавшим. Не могу, говорит. Груз ответственности. Извини.

А-А-А! У Папы Карло аж голова разболелась. У него если что — голова болит. Он же на голову ударенный. В детстве с крыши сарая упал. А если б не упал — может, и не было бы сейчас никакого теат­ра, никаких живых кукол. Он ведь после того в куклы играть стал. И в пятнадцать лет Папой Карло сделался — первую марионетку вырезал.

В ту ночь все умерли.

А он

Из деревяшек, тряпок и железок

Нелепое созданье смастерил.

Унылое и жалкое созданье.

Он имя дал ему — Печаль.

Ага, это Папа Карло про себя. Ку-ку, в общем.

И вот он смотрит на часы и понимает, что у него осталась только ночь, а на рассвете приедут заказчики. И он кладет кедровый корень на верстак и начинает вырубать Грефа. Он понимает, что к утру не успеет, поэтому придется поехать вместе с заказчиками в аэропорт, и там, пока идет регистрация, посадка, он таки доделает Грефа. Папа Карло никогда еще так не работал. Не разгибаясь. Сперва топором, стамеской, потом резцом, шкуркой. А в конце нулевочкой — вшик-вшик. И жидким воском. И он успел. Чудеса!

В шесть утра появляются заказчики. Один толстый, другой тонкий. Папа Карло показывает, как с куклой обращаться. Присел подле, по плечу хлопнул:

— Что скажете, Герман Оскарович?

— Я не верю в чудеса, — отвечает Греф, — я с детства привык к тому, что Дед Мороз — это я сам.

— Ха-ха-ха! — радуется толстый. И в ладоши хлопает, как ребенок.

— Как же мы его повезем? — хмурится тонкий. — Упаковочка имеется?

— Извините, — говорит Папа Карло, — ящик не успел сколотить.

— Вы его хотя бы в простыню заверните, — строго велит тонкий.

— Не надо в простыню! — смеется толстый. — Я его рядом в кресло посажу, разговаривать будем в полете!

— Дополнительное место денег стоит, — молвит тонкий.

— Да найдем мы денег, скажи, Герман Оскарович? — веселится толстый и куклу по плечу — хлоп!

— Чем больше денег, тем больше проблем, — отвечает Греф.

После каждого спектакля Папа Карло выгребает деньги из шляпы. И продавщицы в ближайшем гастрономе знают: когда он расплачивается за хлеб, вместо рублей может дать по ошибке сослепу долларов. Или тенге. Или рупий, гривен, юаней, вон, шекелей. К нему же со всего мира едут. Вот недавно малайзийский принц был. У Папы Карло есть знакомый таксист, которому Папа Карло всегда звонит, если спектакль на выезде. Ну, когда кукол нужно в дальний детский сад отвезти, на праздник какой.

Кукол складываю в ящик,

Моих маленьких актеров,

Самых-самых настоящих.

Отправляемся по свету,

Ждите нас, мы к вам приедем.

И вот знакомый таксист объявляет, что его дочка вышла замуж за малайзийского принца, настоящего, наследного, всамделишного, а теперь вместе с мужем гостит в Томске и хочет привести супруга в свой любимый театр. Да ради бога, нет проблем! Сапоги только наденьте резиновые. Потому что Южный переулок развезло по осени. И зритель, будь он хоть трижды наследным, должен сперва пригнуться, чтобы не треснуться об канализационную магистраль, а после, пройдя под трубами, ступить в жидкую грязь. Ибо тернист путь к прекрасному.

Но и в театре зрителя подстерегают неожиданности. Вытерев ноги, принц в туалет попросился. А в театральном сортире — уборщица Тряпкина. Живет она там. На стене. И когда зритель, помыв руки, тянется за бумажным полотенцем, Тряпкина как бы между прочим замечает, что бумага — это погубленные деревья, и люди бумагой без меры пользуются, и не лишь бы какой, а двухслойную им подавай. Ну и зритель, смущенный, выходит с мокрыми руками, вытирая их об штаны.

Мои руки, мое сердце

Слышат вздохи, мысли даже

Этих маленьких созданий

С черепушкой деревянной.

Что же я туда им вставил?

Малайзийский принц русского языка не знает, но ход мыслей уборщицы Тряпкиной понял. Выйдя, он улыбнулся с королевским достоинством и вытер руки носовым платком. А в подставленную куклой шляпу опустил купюру с портретом своего папы-короля. Но какого достоинства эта купюра и как называется — никто в Томске не знает. И возможно, продавщица совершила ошибку, вернув Папе Карло купюру, когда тот пытался оплатить ею кефир.

— Шарманщика ты знаешь?

— Он чудак.

Шарманки все давно на свалке,

А он все тешится,

Мелодии меняет.

Где их берет,

Никто не знает,

Возможно,

Сам и сочиняет.

Он молчуном слывет —

Никто его не слышал.

Хотя из дома, где чудак живет,

Нередко раздаются голоса.

Там, говорят, творятся чудеса.

Это Папа Карло снова про себя. «Я, — говорит, — некоммуникабельный». И наливает пива. И снова молчит. Он каждый понедельник ходит в баню. Один. Потому что некоммуникабельный. Но сегодня — исключение. Сегодня — с корреспондентом «Русского пионера». Поэтому сегодня не литр пива, а два. Разливного. Нефильтрованного. Путь из театра в баню — мимо Томского пивзавода. И вовсе не любитель он бани. А также пива. Просто один почитатель таланта, профессор университета, велел пускать Папу Карло в профессорскую баню. По понедельникам. Бесплатно. От чистого сердца. Ну как отказаться? И поэтому который год подряд каждый понедельник он отправляется в баню, и взвешивается на весах голым, двигая пальцем ржавые гирьки, и говорит себе, что надо худеть, а потом откупоривает пиво и чистит от шкурки сушеную щуку, которую тоже не сильно любит.

— Интервью в голом виде, — молвит Папа Карло и умолкает.

— В чем мать родила, — поддакивает корреспондент «Русского пионера».

— Это заголовок, — спустя некоторое время кивает Папа Карло и умолкает надолго.

Вчера после спектакля он давал интервью китайскому телевидению. В пиццерии. У него раскалывалась голова, поэтому интервью не получилось. Сегодня — «Русскому пионеру». В бане. Сегодня голова не болит, однако интервью все равно не складывается.

— Скажите, а вы…

— Надо согреться, — говорит Папа Карло и, взявши полотенце, чтоб не обжечься об лавку, удаляется в парилку.

Интервью, как вы поняли, он тоже давать не любит. Зато со своими куклами вон как разговаривает. С куклами у него складно получается. Полный контакт. Он в куклы на сцене играется, а зрители — они так, для обратной связи. Чтобы хлопать, умиляться и сидеть открыв рот.

Я все слова скажу за вас,

Вы только слушайте, молчите.

Я их давно для вас припас,

А вы печальтесь и внемлите.

Правда, вчера на «Перелетном зайце» слова забыл. Оттого что голова безумно болела. Перелетный заяц веревку принес, чтоб на небо лезть, а Папа Карло слов не помнит и на зайца смот­рит. А заяц на него. А зрители на них обоих. И главное, ничего такого не происходит, чтобы выйти из ситуации. Хоть бы кашлянул кто в зале, хоть бы сказал чего, ногой топнул. Нет, молчат, тишина, рты пооткрывали. Зрители ничего не поняли, решили, что пауза — длинная, театральная. Видимо, так и надо. Потом долго хлопали. Обошлось. Первый раз с ним такое.

Выскочив из парилки, Папа Карло шумно сигает в мутный бассейн и, вздымая волну, принимается плавать брассом. А поскольку бассейнчик маленький, три на три метра, Папа Карло бьется в мутной водице, как рыбка в банке, — туда-сюда, туда-сюда.

Вот и театр у него маленький. На пятьдесят человек максимум. Хотя вчера на «Перелетного зайца» не меньше сотни пришло, вместе с китайским телевидением. На антресолях стояли. Свой театр Папа Карло сам строил. Сперва бригаду нанял. Но бригада аванс получила и пропала. С милицией не нашли. Или с полицией. Четыре года назад вроде еще милиция была. А потом — сам, вместе с деревенскими плотниками. Те не хотели потолок сводчатым делать, кричали, что не бывает таких потолков, ничего не выйдет, не будем. А он заставил. И все вышло. Теперь, когда французские, итальянские, португальские кукольники приезжают — языками цокают. Акустика — идеальная. Отоп­ление — печное. Точнее, каминное. За ширмочкой — компьютер. Который, собственно, всеми куклами управляет, светом, звуком. Сколько спектаклей — столько программ. И все это — за свои деньги. Во-первых, он просить не умеет, потому что некоммуникабельный. Во-вторых, чтоб ни от кого не зависеть.

Папа Карло наконец до Гамлета дорос. Решил-таки ставить. Актеров, как всегда, двое. Он и кукла. Дело, значит, после финальной разборки происходит. Все — мертвые. Только Гамлет еще живой. Ну и Папа Карло. Короля изображает корона. Офелию — венок. Лаэрта — шпага. Королеву — тряпица. Гамлет с ними общается. С короной, венком, шпагой, тряпицей. Музыку Папа Карло уже заказал. Другу своему, колумбийскому композитору. Чудную музыку пишет, космическую. Аж дрожь пробирает. Теперь надо текст сделать, но пока рука не поднимается Шекспира переписывать. Видно, не до конца созрел Папа Карло. А куда ему торопиться? Зреет.

Кто сюжет такой придумал?

Кто раскладывает роли?

Кто меня назначил вместе

С этим маленьким народом

Жить и путать постоянно,

Где игра, а где взаправду?

Папа Карло весит 63 килограмма 500 граммов. Вместе с бородой. Лишние полкило хочет сбросить. Форму держит.

На заграничные фестивали перестал ездить, как собственный театр построил. Объясняет, что зрителей жалко. В Томске все знают, что спектакли у него — по выходным дням. Вот приходят люди. С детьми. А театр на замке. Папа Карло уехал. Обидно. Непорядочно.

А Герману Грефу кукла понравилась. Хорошая кукла вышла. Говорят, он и сейчас подойдет к ней, по плечу хлопнет:

— Ну, что скажешь?

— Денег я вам точно не дам, — отвечает кукла Греф, — потому что и так ясно: федерация не должна заниматься строительством цирков. Клоунов у нас и так много.

Ку-ку, в общем.

Статья Дмитрия Филимонова «Ку-ку» была опубликована в журнале «Русский пионер» №32.