Классный журнал

Кирилл
Решетников (Шиш Брянский)

Около корабля

Дебютный роман Натана Дубовицкого «Околоноля», опубликованный в 2009 году, вызвал специфическую, хотя и по-своему характерную для наших широт реакцию. Водоворот политизированных домыслов, загрохотавший вокруг авторского инкогнито, агрессивно блокировал возможность вменяемого прочтения. К тексту приклеили штамп «роман о коррупции»; медийные литераторы, работающие источниками бесперебойного звука, ударились в головоломные конспирологические интерпретации и предъявили автору невообразимые обвинения в плагиате; рукопожатные обозреватели, как и их оппоненты, увидели в романе скрытый политический смысл; примерные гуманитарии, окончившие советские вузы по специальности «порядочный человек с чистой совестью», гордо заявили, что роман читать не будут, чтобы не участвовать в затеянной темными силами провокационной игре. Между тем «Околоноля» представлял собой фантасмагорическое резюме постперестроечной эпохи, а также, пожалуй, сатиру, хотя далеко не только политическую. Но вместе с тем — еще и лирическую исповедь, скорбную песнь о судьбе сорокалетних, для перипетий и курьезов которой вдруг нашлись какие-то на редкость верные определения. Все это, как и литературное качество романа, оказавшегося диковинной шкатулкой с языковыми самоцветами, оценили обычные, то есть не профессиональные и не медийные, читатели. Те, кого за ором вышеозначенных публичных оракулов тогда, в 2009-м, было еще практически не слышно. «Машинка и Велик» — шаг в том же направлении, что и «Околоноля», но одновременно — выход совсем в другие пространства. Захолустный город Константинопыль, представляющий собой босхиански утрированный собирательный образ русской провинции, располагается на берегу Средиземного болота и обслуживает устрашающий химкомбинат, производящий серую колючую пыль. Здесь обитают отец-одиночка Глеб Дублин и его десятилетний сын по имени Велик.

Глеб — математик, переселившийся сюда из Москвы, выдающийся ученый, характерным образом превратившийся в пьяницу-аутсайдера в силу катастрофических обстоятельств. В числе других жителей Константинопыля и его окрестностей — милицейский генерал Кривцов, его дочь Маша, она же Машинка, его жена, она же любовница Глеба, а также частный детектив Евгений Человечников, местная богачка Эльвира Сиропова и отец Абрам — баснословный поп-алкоголик, вместе с которым Глеб регулярно напивается. Где-то рядом обретается роковая милиционерша с непростой судьбой, а чуть поодаль курсируют теневые бизнесмены, матерые бандиты, простые труженики и еще кое-какие фоновые фигуры. Но это красочное многолюдье, идеально подходящее для завязки пухлой провинциальной эпопеи в духе новых реалистов, — лишь одна половина здешней вселенной. Другая половина выглядит совсем иначе. В северных морях плавает величественный корабль — парусный ледокол, управляемый несравненным капитаном Арктикой. В его рубке установлены миллиарды мониторов, которые позволяют наблюдать в режиме реального времени за каждым жителем Земли. Арктика — как будто бы всего лишь вымышленный кумир мальчика Велика. Но именно потому, что Велик в него верит, капитан существует на самом деле и, более того, оказывается мистическим заступником за людей, советчиком самого Господа Бога. Капитана сопровождают странно знакомые нам люди и символические звери, а прямо по курсу высится Семисолнечный Скит — самая строгая на Земле монашеская обитель, где живут семь скитеров — самые аскетичные на свете иноки. Два мира — уныло-провинциальный и блистательно-сверхчеловеческий (в котором, однако, тоже бывают свои неувязки и конфликты) — запросто встречаются и взаимодействуют друг с другом. Заурядная российская история об офшорном бизнесе оборачивается горестным эпосом о похищении детей, а тот, в свою очередь, — удивительной притчей о жалости, выборе, вере, Боге и Провидении. Участь персонажей решается на двух уровнях — бытовом и сказочном. Цепь событий на первый взгляд причудлива, но в глазах мало-мальски внимательного читателя она предстает ясной и логичной. Здесь все к месту, и ни один элемент действия при ближайшем рассмотрении нельзя назвать случайным. Свои архиважные и безальтернативные роли исполняют самые неожиданные фигуры, будь то помогающие героям усмиренные бесы, восставшие из мертвых моряки «Курска» или простой русский мент, вдруг обнаруживающий в себе иную индивидуальность. При этом «сделанность» сюжета совершенно не видна, и он непредсказуем; главный вопрос нервно пульсирует в отсутствие ответа вплоть до последних страниц. Въедливые интерпретаторы обязательно начнут — да и уже, собственно, начали — выискивать в романе месседж, соответствующий их картине мира, нащупывать ожидаемое злободневное ядро. В самом деле, о чем это? О безнадежности отечественного предпринимательства? О российском воровстве? О милицейском беспределе? О пропасти, отделяющей русскую провинцию от остального мира? О неизбывной тоске, поселяющейся в сердце обитателя здешних мест с раннего детства? Да, отчасти и об этом тоже (хотя Дубовицкий — и это принципиально важно — отнюдь не из тех, кто ставит крест на многострадальном Отечестве). Но тот, кто ограничится тем или иным вариантом подобного перечня, упустит главное. Эта проза — о блеске и нищете бытия, о его грозных и вместе с тем, по сути, гомерически смешных винтиках и пружинах. Пробуя достучаться до небес и до ада, стоически глотая слезы и отчаянно улыбаясь, автор изображает чудесную и страшную реальность, которая, как у русских символистов, то и дело оказывается больше себя самой. Гротескные оборотни Пелевина, метафизические люди Мамлеева и ушедшие из социума чудаки Иличевского сходятся вместе, чтобы сыграть никогда еще не ставившуюся богочеловеческую трагикомедию. Дубовицкий все время балансирует на грани глубочайшей серьезности и изощренной литературной клоунады. Это отражается в самом языке, парадоксально сочетающем сугубо игровые перлы с проникновенной пассионарной поэзией. Из такой двойственности, в принципе, часто следует неопределенность авторского посыла, причем далеко не всегда преднамеренная: ни серьезность, ни юмор не действуют в полную силу. Однако в «Машинке и Велике» происходит нечто обратное: оба модуса работают параллельно, усиливая друг друга. Симпатичные начитанные черти, несущие героев на полюс, — одновременно и забавные литературные гомункулусы, и живые участники человеческой судьбы. В итоге создается роман-мистерия, где комический взгляд на вещи стремительно оборачивается космическим, а противоположности составляют безоговорочное единство. Детективная интрига, приводящая в движение сюжет, намертво спаяна с религиозной рефлексией, а гротеск и довольно рискованный юмор — с искренним лирическим посланием. Старые и новые русские образы, кружащиеся в разноцветном хороводе, обретают убедительность 3D-кадра, оставаясь при этом первозданно утрированными и диспропорциональными, как на иконе или детском рисунке. Идея спасения, которая оказывается здесь ключевой, видится сразу в нескольких ракурсах: метафизическом, этическом, психоделическом, социальном. А жизнь алхимически претворяется в миф, намекая тем самым на возможность обратного превращения. Дубовицкий, собственно говоря, написал новейший русский роман о главном, очевидным образом конкурирующий со всей топовой русской прозой как минимум последних десяти лет. В этом, на самом деле, нет ничего невероятного; не существует закона, по которому такие тексты могут писать лишь прижизненно канонизированные гуру.

Статья Кирилла Решетникова «Около корабля» была опубликована в журнале «Русский пионер» №30.