Классный журнал

Тина
Канделаки

Случай из жизни президента Грузии

Эта история про то, как мы иногда боимся перешагнуть через наши слабости. А что скажут окружающие? А что подумают? Каждый может хотя бы раз в жизни остановить своего дракона, если его узнает и не испугается.

Ширин лениво жевала низкокалорийные чипсы и без всякого интереса осматривала свой гардероб. Сегодня вечером  в Доме кино у ее друга планировалась премьера. Надеть ровным счетом было нечего.

 Кто вообще придумал, что одежду надо носить многократно до тех пор, пока она не выйдет из моды, а проще говоря, не состарится. Эти правила прекрасны для тех женщин, которые одеждой прикрывают свою некрасоту. Какая разница, как часто меняется юбка, прикрывающая кривые ноги. Или кому какая разница, какая кофта прикрывает обвисшую грудь. Это интересно только обладательницам этих недостатков, чтобы получше замуроваться в одежду и поменьше расстраиваться. А красивая женщина дает одежде шанс почувствовать на себе мужское вожделение в полной мере. А оно, как вы знаете, очень капризно. Поэтому абсолютно не хочется, будучи красивой женщиной, расстраивать себя дважды надетым платьем, но приходится, хотя и неприятно. Ширин решительно протянула руку к красному платью «Оскар де ла Рента», выгулянному месяц назад на Московский кинофестиваль. В Москве, будучи незамужней в тридцать пять, начинаешь изменять собственным принципам на каждом шагу. Хотя Ширин, в свои тридцать пять, была редкой девушкой в столице, которая без своего пластического хирурга по-прежнему срывала восторженные взгляды окружающих.

Она была не просто красивой. Она была вязкой. Просто красивые девушки радуют глаз, на них можно обернуться, можно даже запариться и телефон узнать. Но это все легко, весело и без последствий. А вязкие девушки — это когда достаточно один раз глаза в глаза, и все. Потом умирать будешь, а этот взгляд наверняка вспомнится.

Ширин была такая с детства. Южная кровь, прижившаяся в Москве и потихоньку начавшая принимать в себя северные потоки, всегда на выходе дает крайне привлекательный с генетической точки зрения результат. Шелковистая кожа пшеничного цвета, густые черные волосы и два бермудских треугольника глаз были у Ширин от азербайджанской родни. А от отца, Максима Станиславовича, у нее были ноги, которые восточным женщинам абсолютно несвойственны. Весь этот человеческий материал, собранный воедино, давал взрывной эффект.

Чего только стоили летние поездки в Баку. По праву московской гостьи Ширин могла разгуливать в коротких шортиках сколько угодно. Соседский мальчик Азиз Курбанов в эти дни переживал свою личную сексуальную революцию, понимая, что под такие шортики даже честному пионеру хочется заглянуть. Понимала это и Ширин, предварительно в подъезде подтягивая эти шортики чуть ли не до подмышек.

Она вообще рано поняла, что она красивая и ее все должны любить. Она воспринимала восхищение окружающих как нечто должное, ни минуты не думая о том, что кто-то может ее за эту же красоту невзлюбить или обидеть. На востоке как: красивая — значит, всегда счастливая, потому что обязательно выйдет замуж за богатого и все будет хорошо.

Первые проблески характера стали формироваться у Ширин в девятом классе, когда родители отправили ее в Баку не на лето, как обычно, а на весь учебный год. Максим Станиславович, будучи действующим резидентом, был отправлен на Мальту,  и мама Нигяр решила, что Ширин в Баку будет лучше, чем на Мальте. Азербайджанская родня с удовольствием приняла девочку в свои жаркие объятья, надеясь в ее лице вернуть сбежавшую с Максимом Станиславовичем предательницу Нигяр. Нет, он, конечно, оказался порядочным, женился и принимал в Москве всю многочисленную родню круглогодично, но порода у него все-таки была не та. Не было ни усов, ни живота, ничего, что делало мужчину настоящим. Худосочная моль — вот кто он был на самом деле, когда Нигяр не слышала.

Совсем другой была ее старшая сестра Фарида, вышедшая замуж за Магомед­расула. В семье тети Ширин хотя бы могла есть по-человечески и начать отличать нормальных мужчин от клоунов. Мама, правда, надеялась всего лишь на режим, не подразумевая, что девочку будут готовить к тому, от чего она сама в свои восемнадцать уверенно сбежала. Но выбирать не приходилось. За три года на Мальте можно было заработать и на квартиру, и на машину, и даже отложить на черный день. Так Ширин оказалась в Баку, застряв там прочно вместо обещанного одного года на целых три.

Нет, плохо ей явно не было. Вначале внимания было чересчур много, но потом все привыкли и как будто забыли, что она из Москвы. О Москве напоминали только шортики, которые все плотнее натягивались на быстро растущие прелести, не давая Азизу Курбанову сосредоточиться на математике. Когда он окончательно понял, что его возбуждение каждый раз связано с этими шортиками, он решил от них избавиться.

— Ширин, сними ты эти шорты. Стыдно так порядочной девушке по улицам ходить.

— А ты чего это о моей порядочности так печешься? Можно подумать, я не знаю, кто в раздевалке дырку сделал, чтобы удобнее было на мою непорядочность пялиться.

— Ширин, тебе уже шестнадцать, давай наши договорятся, и мы поженимся. Только ты шорты эти сними, пожалуйста.

— Значит, хочешь на мне жениться, чтобы я шорты эти тебе подарила? Не надо, я тебе их так подарю. Под подушку положишь, чтобы сны сладкие снились.

Московская шкода не давала спать многим, в том числе и тете с дядей. Они, как преданные родственники, мечтали закрепить девочку дома, но московское воспитание дало слишком глубокие корни, чтобы порядочный бакинский парень не предъявлял им потом претензий. Через три года Ширин забрали домой, и все, включая Курбанова, вздохнули с облегчением.

В Москве Ширин быстро поступила в МГУ и так же быстро стала одной из главных его достопримечательностей. Короткие шорты здесь имели полное право на существование, гарантируя их обладательнице стабильные пулы поклонников. Когда мама Нигяр поняла, что дочка не просто готовится повторить ее путь, а даже пытается пройти его не раз, она позвонила сестре в Баку. Каждая восточная мама хотя бы раз в жизни хочет для своей дочки хорошего парня из наших. Но из наших в то время не каждый рискнул бы жениться на московской птичке, которая явно планировала остаться жить в Москве.

Звонок Нигяр застал Фариду в Тбилиси, где она защищалась на кафедре востоковедения.

— Нигяр, ну какой парень из наших захочет жену, которая красива настолько, что ее с веником даже представить невозможно. Если женщину нельзя представить с веником в руке, значит, домохозяйка из нее не получится. А с Ширин что делать? Для красоты в центре зала поставить? Дом ведь не музей, Нигяр, дорогая.

— Фарида, ну зачем только среди наших искать. Вот ты в Тбилиси. Там поищи. Грузины сумасшедшие, им понты дороже денег, а красивая жена дороже веника.

Через неделю после этих разговоров в Москве раздался взволнованный голос Фариды.

— Нигяр! У моего оппонента отличный сын. Только что из Америки приехал. Хочет политикой заниматься, поэтому ему надо жениться. Что? Да, богатый, у них даже уборщица есть, так что Ширин веник держать не придется.

За день Ширин была собрана для поездки в Тбилиси.

— Тетя Фарида в Тбилиси, защищается, поезжай поддержи, заодно Тбилиси посмотришь, — приговаривала мама Нигяр, быстро собирая дочку в дорогу. Так Ширин за сорок восемь часов с момента разговора мамы с тетей уже сидела рядом с пилотами, задумчиво глядя на линию горизонта и рассеянно слушая бесконечные разговоры грузинских пилотов.

В аэропорту ее уже ждали тетя Фарида, Нинико и Аннушка. Пока они ехали в такси, Ширин узнала, что Нинико вышла за Зазу еще в восьмом классе. Заза — внук зампреда КГБ Грузии, с семьей которого тетя дружит еще с института. Этот самый Заза был первым хулиганом в Тбилиси, доставляя дедушке нескончаемые проблемы до тех пор, пока не увидел Нинико. Похожая на олененка Бэмби, она мгновенно усмирила этого малолетнего преступника, который, прежде чем завязать, совершил еще одно преступление. Но уже во имя любви, поэтому его оправдали. На угнанном из военной части вертолете он приземлился на футбольное поле школы, где Нинико училась. Образовательный процесс был парализован, все высыпали на школьный двор и смотрели, как из вертолета сыпались розы до тех пор, пока он не приземлился. Потом Заза вышел из вертолета и остановился в центре футбольного поля, дожидаясь Нинико. Даже директор школы не стала останавливать девочку, которая в школьной форме с урока биологии ушла во взрослую жизнь на глазах у всего класса. Заза официально прекратил свое членство в уличной преступной группировке, изредка решая самые сложные вопросы на дому. Это не мешало ему растить анашу на балконе, тратить дедушкины деньги, под дико популярную песню Кулио «Гангстерс парадайз» кататься по Тбилиси на вишневой «девятке» все дни напролет. Зато Аннушка в свои двадцать два имела восьмилетнюю дочь Ниночку и была два раза в Болгарии и один раз в Париже, что любую восточную женщину заметно поднимает в собственных глазах.

По ходу разговора стало понятно, что тетя явно защитилась и вроде как уже даже и отметила, но главное празднество еще впереди, поэтому вечером все собираются у оппонента тети. То, что оппонент проставляется в честь защиты тети, было слегка странновато, но кто их, грузин, поймет.

Свой первый вечер в Тбилиси Ширин встретила в шикарной сталинской квартире оппонента. Оппонента звали Наргиза Шалвовна. В доме у нее были все признаки власти над ситуацией, обстоятельствами и жизнью. Тяжелые люстры, старинные картины, фарфоровые пласты и, наконец, уборщица еще раз убедили тетю Фариду, что она на верном пути. Ширин, в свою очередь, привлек очень длинный стол. Перед ним висело абсолютно такой же длины старинное зеркало под наклоном, благодаря которому все сидевшие за столом могли рассматривать друг друга без усилий. За столом было шесть человек. Заза, Фарида, Нинико, Ширин, Наргиза Шалвовна и ее сын Мишико. Ширин мгновенно прозвала его про себя «Мокрый рот». Бросающаяся в глаза пружинистость и ощущение поиска могли бы сделать его интересным, если бы не постоянная влажность рта, которая убивала всякий эротизм при мыслях о поцелуе. Заза на правах старшего вел стол, поочередно выпивая за Азербайджан, Грузию и их вечную дружбу. Мишико не отставал от него. Правда, его тосты были гораздо менее миролюбивыми. Будучи молодым депутатом, он радовался независимости Грузии, говоря о том, что ее величие наступит только тогда, когда империя рухнет.

— Мы должны стать полноправными игроками на мировой арене, —оттачивал на женщинах свое ораторское мастерство Мишико.

— Без визы в Голландию будем ездить, — мечтал о своем Заза.

Ширин быстро устала, да и комендантский час не способствовал длительным застольям. Договорились, что Мишико завтра покажет ей Тбилиси, как только проснется, к двенадцати.

На второй день он появился ближе к двум, но Ширин это ничуть не расстроило. Этого времени было достаточно, чтобы Ниночка оценила ее розовое платье и даже примерила. Правда, на упругом теле Ширин оно смотрелось гораздо выигрышнее. Темная кожа и розовое платье — мечта любого мужчины. Добавьте к этому лакированный поясок и розовые босоножки. В то время так только кинозвезды и ходили. В Тбилиси шик умели ценить всегда. На улице оборачивались все, убеждая Мишико в том, что на красивую женщину на Кавказе смотрят ничуть не меньше, чем на хорошую машину. Хотя Мишико это не волновало. Он увлеченно рассказывал о том, какой будет Грузия через двадцать лет: как на улицах будет много иностранцев, как все они тут будут жить или подолгу гостить. Правда, места, где они делали остановки, отнюдь не располагали к европейскому времяпрепровождению. Небольшие кабачки с угрюмыми мужчинами, где приходилось выпивать до дна. Когда Ширин пыталась не допить очередной стакан, Мишико вежливо настаивал со словами: «Здесь так принято». Слава богу, последний кабачок оказался совсем рядом с домом Мишико.

— Зайдем ко мне чай попить, — Ширин мгновенно согласилась в надежде перевести дух и отрезветь. Дома их встретила Наргиза Шалвовна.

— Ой, а я только с рынка, арбуз купила, вас покормлю.

Ширин и Мишико отправились в его комнату. Два, кресла, диван, журнальный столик и магнитофон с телевизором давали возможность говорить о политике бесконечно. Наргиза Шалвовна внесла обещанный арбуз, разрезанный на две части, с арбузным ножом в сердце.

— Мишико, угощай гостью, что сидишь?

— Мама, я ее и так сегодня весь день угощаю и делаю это с большим удовольствием. Давай, милая, сьешь арбузик, он почки прочищает.

Как только дверь за мамой закрылась, Мишико без всякого предупреждения сменил резко тему.

— У тебя кто-то есть? — спросил он у Ширин

Не дав ей ответить, он подсел к ней на диван, обняв за плечо.

— А восточные девушки в Москве такие же дремучие, как наши, или уже стали европейками?

Мокрый рот, уверенно оказавшись у ее уха, стремительно перешел в область рта. Ширин даже не успела сглотнуть арбузный сок, как большая лягушка села ей на губы, а рука уверенно схватила за ногу. Почему ей ни на секунду не захотелось уступить этой мужской силе, она поняла только потом. Во влажных складках рта была слабость, которая эту показную мужскую силу изничтожала. Это как ребенок, у которого текут слюни. Пожалеть всячески хочется, но целовать совсем не тянет. Поэтому первое, что хотелось крикнуть, было: «Отвали, моя черешня!» Но рука на бедре свидетельствовала о том, что этого будет недостаточно. Ширин резко подалась вперед и выхватила из лежащего на журнальном столике арбуза нож.

— Отвали, я серьезно, — неожиданно для себя произнесла она громко и четко.

— Что ты мне сделаешь? — нож в руке совсем не пугал Мишико.

Ширин вырвалась с дивана и медленно стала пятиться к двери. Мишико ринулся за ней, толчком сместив ее траекторию и оказавшись в результате вместе с ней у стены. Так как Ширин была им зажата у стены, кончик ножа мягко уткнулся в его грудь. Рубашка была расстегнута на две верхние пуговицы, и нож опасно натянул кожу в области грудины. Мишико не переставал улыбаться, такой поворот его возбуждал еще больше.

— Давай, надави на нож посильней, и ты меня ранишь, маленькая обезьянка.

Две руки взяли ее за бедра и подняли вверх. Рука Ширин автоматически сжалась в локте и бессильно упала вниз. Понимая, что сверху она опустится уже в совсем другую историю, Ширин из последних сил, сдавливая разрывающееся сердце, отчеканила:

—Я сейчас начну орать так, что не только тебя перед матерью опозорю, но и всю вашу семью ославлю перед соседями.

Блеск в глазах Мишико погас настолько быстро, что Ширин даже не поверила тому, что произошло потом. Он отсел на кресло, бурча оскорбленно, что она сама не поняла, что упустила. Так же бурча, он проводил ее до Зазы с Ниночкой и, так же бурча, попрощался. Все оставшееся время она его не видела. Тетя ей вопросов не задавала, хотя под самый конец не сдержалась и, поджав губы, все-таки посоветовала ей быть менее развязной. Ширин даже не пыталась противоречить, быстро поняв причину тетиной холодности на протяжении последних дней.

— Да, не сдержалась, уж очень захотелось такого парня поцеловать. Извинись за меня, если посчитаешь нужным.

Потом, в Москве, она мыслями возвращалась в ту комнату и долго думала, а надо ли было все-таки закричать. О судьбе Мишико она долгие годы не слышала, пока не увидела его в новостях в толпе дерущихся в парламенте людей. Это был все тот же парень с мокрым ртом и лихорадочным блеском в глазах. Он кричал о том, чтобы ни в коем случае не проливали кровь, хотя, как известно, он ее совсем не боялся. Ширин его тоже уже не боялась, потому что ей было тридцать пять, она была не замужем, наверняка не прочь была закрутить роман с приличным мужчиной, но мокрые губы ей по-прежнему не нравились, даже если они принадлежат президенту.

Статья Тины Канделаки «Случай из жизни президента Грузии» была опубликована в журнале «Русский пионер» №14.