Классный журнал

Маргарита
Симоньян

Как я провела однажды летом

Таджикистан. Родина узбекского плова, афганского героина и московских таджиков, воспетых сочинскими армянами. Повинуясь необъяснимому инстинкту сочинских армян, воспою его и я.

Прекрасная и нищая страна —  на западе и на востоке пляжи двух океанов. Великий сказал это не про Таджикистан. Таджикистан —  безоговорочно прекрасен. Вдоль его дорог, асфальтированных в прошлом веке, грустно бродят худые дети, навьюченные кизяком, чтоб топить свои мазанки, их женщины ходят в цветастом и стирают пеленки в арыках, в единственной душанбинской гостинице из крана сыпется хворост и мелкая местная фауна, а вокруг как ошалевший цветет урюк.

Это было лет восемь назад. Тогда еще в Душанбе не увлекались поисками национальной идентичности. Вообще поиски национальной идентичности —  любимая забава всех бывших окраин всех бывших империй. Очень полезная вещь. Применяется в качестве мягкого антидепрессанта —  притупляет чувство тревоги и страха и снижает аппетит у населения.

Но тогда еще президентом Таджикистана был Эмомали Рахмонов, а главным телеканалом —  телеканал «Россия» (потом к власти пришел Эмомали Рахмон), и однажды Владимир Путин решил во время ежегодной прямой линии пообщаться с российской военной базой в Душанбе.

И наш телевизионный десант высадился в Таджикистане.

Никогда —  ни до, ни после, ни после после я не чувствовала и не смогу уже больше почувствовать себя такой звездой, какой я была в Таджикистане.

Повторяю —  там вещал тогда телеканал «Россия». А больше никакой канал не вещал. И театры, кино, дискотеки, читальные залы у населения тоже особой популярностью не пользовались. Исторически. То есть народ целыми днями смотрел телеканал «Россия». А я работала на этом канале корреспондентом.

Вы можете не поверить, но это было. Я вышла из самолета, подошла к будке с пограничником, протянула ему свой паспорт, а он его даже не открыл и сказал:

— Ну что вы, Маргарита! Зачем обижаете? Я же вас в «Форт Боярде» видел!

И реально не стал открывать мой паспорт!

И так было все дни, что мы работали в Таджикистане. Очереди поутру у гостиницы из желающих взять автограф на третий день мне казались естественными и само собой разумеющимися. Я просто поверила, что я и есть Филипп Киркоров, и работала себе дальше с этой мыслью.

А работать было непросто. Кто не сталкивался с российской армией в те годы —  не поймет. Я сталкивалась, и ответственно заявляю: российская армия была чудом. Чудо, что она была. Каждый раз, когда я вспоминаю, как меня вместе с женами офицеров случайно заперли в солдатской бане на военной базе в Гали и забыли там до утра, или как солдатик долбал осколочно-фугасно-зажигательным снарядом по камню в землянке разведчиков в Чечне, а потом высыпал порох прямо в печку в той же землянке, чтобы подарить мне вазу в виде гильзы, или когда сержант отправил того солдатика на всю ночь на улицу босиком в декабре —  короче, лучше не вспоминать. Наша армия была чудом. А может, и до сих пор есть.

Наша армия в Таджикистане была чудом отдельным. И квинтэссенцией этого чуда был майор Петров (имя изменено из инстинкта самосохранения). Этого майора к нам прикрепили, чтобы он помогал организовать телемост с президентом.

Он встретил нас, подбоченясь и сплевывая какие-то косточки, как тот наглый пушкинский граф.

— Здрассьте, — говорю ему. —  Мы тут телемост должны с Путиным проводить, нам помощь нужна.

— И чё? —  отвечает майор.

— Нам бы площадку посмотреть, с коллективом пообщаться. Узнать, что народ хотел бы у Путина спросить.

Майор сплевывает последнюю косточку и сообщает:

— Путин далеко, а я близко. Это чтоб ты знала.

Разворачивается и уходит.

В общем, пришлось нам того майора поить-кормить, холить-лелеять, чтоб добиться от него того, что его начальство из Москвы и так сказало ему выполнять с всевозможным усердием. Вечером в ресторане я у него спрашиваю:

— А что у вас здесь вообще интересного происходит? Нам бы изюминку какую-нибудь найти для репортажа.

— Люся у нас на баяне играет, — басит майор. —  Матерные частушки.

— Не подходит, — бормочу я. —  А еще?

— У сержанта одного два пальца на ноге сросшиеся. Даже не знаю, как в армию взяли.

— Тоже не то.

Я начинаю терять оптимизм, а майор начинает входить во вкус. И говорит:

— А еще прапорщик один у нас кобр жрет. Руками ловит, варит и жрет.

У меня опускаются руки.

— Кстати, — добавляет майор, —  тот прапорщик —  Герой России! Тридцать шесть моджахедов в одну ночь положил! А ваша Россия ему гражданство не дает.

Остальную часть истории про то, как герой России Олег Козлов получил российское гражданство, большая часть населения нашей страны уже знает. Но не знает детали. Вот их-то я и расскажу.

Окрыленная рассказом майора я отправилась спать, чтобы завтра с утра найти прапорщика и убедить его попросить у Путина гражданство. Перед сном я открыла кран, посмотрела на ливанувших из него дохлых мух вперемешку с сучками и передумала умываться.

На следующий день мы рванули в Курган-Тюбе —  родину героя, поедающего кобр.

В Курган-Тюбе нам сказали, что герой на охоте. От мысли о том, на кого он может охотиться в этот раз, мне стало страшно. Караулить героя мы пошли к нему в дом —  в разбитый барак, где метрах на десяти он проживал с блондинкой женой и двумя маленькими дочками.

Жена сдвинула в сторону солдатские железные кровати и расстелила на полу циновки. Таким образом спальня и детская в доме Героя России превратились в гостиную в доме Героя России.

В конце концов появился и сам герой. С ружьем и связкой чего-то мертвого он прошел в гостиную. И остолбенел.

Я поздоровалась. Он молчит. И глаза у него круглые и испуганные. Я говорю:

— Извините, что побеспокоили, у нас к вам предложение —  вы не хотите принять участие в телетрансляции?

Он продолжает молчать и только еще сильнее таращит глаза. Я говорю:

— Это много времени не займет, и вы сможете рассказать Владимиру Путину, что у вас, Героя России, нет российского гражданства.

Минут через пять такого монолога мне начинается казаться, что наш герой глухонемой. И тут он шевелит наконец глазами и хрипло шепчет:

— Я же тебя в «Форт Боярде» видел.

В общем, мы отпоили героя чаем и забрали с собой в Душанбе.

Я позвонила в Москву, рассказала им эту историю, Москва обрадовалась, мой личный рейтинг подрос.

Вечером я вновь попыталась умыться мухами, вновь отчаялась и легла спать. И проснулась от стука.

Открываю дверь. У порога стоит майор Петров. В руках у него три гвоздики, а в глазах —  безошибочно определяемое намерение незамедлительно и прямо тут жениться.

— Я тебя люблю! —  икает майор.

— И чё? —  отвечаю я, переняв к тому времени его же собственную манеру изъясняться.

Дальше следовали неприятные три минуты, после которых я устроила визг, и на него слетелась моя съемочная группа. Группа учинила возню, прогнала майора и спасла мою честь. И вот я стою посреди своего номера и медленно понимаю, что честь-то моя спасена, а вот карьера разорвана на куски. Потому что завтра не будет ни построения на плацу, ни генератора для работы нашей техники, ни прапорщика Козлова. Ничего не будет вообще. Путин далеко, а я близко, как говорится.

Приходим утром на плац, народ потихоньку собирается. До прямого эфира остаются считанные минуты.

И тут я в ужасе понимаю, что прапорщика Козлова среди собравшихся на плацу нет. И майора нет тоже. За полторы минуты наш продюсер совершает подвиг и добывает прапорщика, выкорчевывая его из кабинета майора, выливает из него застрявший во рту коньяк, ставит его на положенное место и говорит ему что-то такое, от чего у него сразу становится нормальное лицо человека, собирающегося через пару минут просить у президента страны гражданство в прямом эфире федерального канала. Такое лицо йоркширского терьера, впавшего в кому.

А в эфире уже какой-то Ханты-Мансийск щебечет о погоде и Путин улыбается, рассказывая про газ.

— Где ты был? —  рычу я на прапорщика.

— Да майор сказал —  не надо в телевизор лезть, только хуже будет, — честно отвечает этот простой героический человек.

— Но я же тебе говорила, что все будет хорошо, что Путин, если услышит твою историю, даст тебе гражданство наверняка!

— А майор сказал —  Путин далеко, а он близко, — грустно отвечает прапорщик.

В общем, все прошло хорошо, прапорщик попросил, Путин пообещал, в Душанбе стемнело и мы поехали пить. По дороге кто-то из редакции еще отругал меня по телефону за то, что я прапорщика Козлова назвала прапорщиком Козловым, тогда как все агентства сообщили, что он прапорщик Орлов.

— Скажи, Козлов, — говорю, не кладя трубку,— ты Козлов или Орлов?

— Я Козлов! —  гордо отвечает мой прапорщик.

— Слышали? —  потрясаю я трубкой.

— Но ведь агентства… — пиликает кто-то, и обрубается благословенная связь.

Мы приехали в какие-то почетные гости, где на полу были расстелены ковры, прямо на них стояли блюда с едой и ползали дети.

И через пару часов в этих гостях прапорщик Козлов открыл для меня новый мир.

Этого человека я теперь не забуду никогда. Герой России Олег Козлов научил меня тому единственному, чему мужчина может научить женщину.

Он научил меня готовить плов.

Упоминала ли я где-нибудь, что он был метра два ростом и килограммов сто весом? Что он был брит налысо и молчалив? Что он убил тридцать шесть головорезов один, что он, раненый и контуженный, удерживал высоту пятнадцать часов? Что он испугался меня во время нашей первой встречи, потому что видел в передаче «Форт Боярд»? Что в армию он пришел добровольно, когда в его стране началась война? Что на охоте он руками ловил кобр и варил из них шулюм, а когда одна его все-таки цапнула, он выкусил из своей руки пораженное мясо, отсосал яд, умирал целые сутки и все-таки выжил? Что он был трогателен и прекрасен? Что он был Героем России?

И этот человек стоял сейчас на кухне и умело срывал шелуху с репчатой луковицы, как одежду с любимой женщины. Два часа я не двигалась с места и как завороженная смотрела, как он варит плов. И только изредка шептала:

— А это зачем? А вот это? А здесь?

И он снисходительно мне объяснял, медленно выуживая слова из своей бритой налысо головы.

Он налил в огромный казан хлопковое масло, и когда оно раскалилось так, что пошел дым, бросил туда очищенную луковицу целиком. Она моментально стала черной со всех сторон, а на кухне запахло предвкушением плова.

— Лук все г… из масла забрал, — объяснил Олег, выбрасывая луковицу в ведро.

И тут же бросил в масло еще лука, нарезанного —  он так и продается у них на рынке нарезанным. Когда лук стал золотым, Олег вывалил на него мелко резанную баранину. Все это —  на самом большом огне и все время помешивая. Баранина скоро покрылась коричневой корочкой. Тогда на нее посыпалась ядреная ярко-желтая таджикская морковь, тоже заранее нарезанная кем-то на рынке. Олег продолжал мешать содержимое кулачищами мощно, но бережно —  по старой привычке серебряного призера Таджикистана по боксу среди юношей. Даже странно, что этот человек когда-то был юношей.

Он засыпал в казан зиру и барбарис и бросил стручок красного перца. Все это залил кипятком и поварил еще минут десять, прибрав огонь до небольшого.

— Все, зирвак готов, — прокомментировал он, когда вода почти выкипела. Потом воткнул в этот зирвак штук пять головок нечищеного чеснока и засыпал коричневый душанбинский рис, предварительно мытый в нескольких водах. Посолил все обильно, снова подлил кипятка, накрыв рис водой где-то на сантиметр, и снова резко увеличил огонь. И как только он это сделал, масло поднялось со дна казана на поверхность воды и потом уже обволакивало рис сверху все время, пока он варился. И до меня наконец дошло, почему рис в настоящем плове получается рассыпчатым и не липнет, даже если он не куплен в «Азбуке вкуса» с пометкой «тайский пропаренный».

В общем-то, все. Олег снова прибрал огонь, накрыл крышкой и оставил плов в покое. Он только изредка собирал рис по краям и сдвигал в центр горкой, а потом разравнивал эту горку. Ничего не мешал, не пробовал, не проверял на соль. Просто выключил через полчаса и отнес на стол, то бишь на циновки, вслепую.

Я ничего не скажу вам про этот плов. Что тут говорить? Герой России —  он и на кухне такой.

Много раз с тех пор я пробовала варить плов точно так же, как варит его Герой России Олег Козлов. У меня получается кое-что. Даже вкусно, и рисинки распадаются, и баранина нежнее свежего хлеба, и запах такой, что соседи стреляются от тоски. Но так, как у прапорщика Козлова, не получается у меня.

Как говорил в таких случаях учитель физики в моей школе:

— Отличный ответ, деточка. Блестящий! Но, к сожалению, неправильный.

Правильный плов я никогда не сварю. Я не родилась в Кулябе, не варила шулюм из кобр, не стреляла в ночи моджахедов, не глотала дым над казаном в кишлаке за горой у границы, не топила жилье кизяками и не чистила старый арык. Я не прапорщик Козлов и вообще не мужчина. А плов должны варить мужчины. Готовить плов и парковаться задом —  две великие ипостаси, закрытые для нас, немужчин, матерью-природой, как для них, мужчин, закрыты радости материнства и грезы лактации. Тот учитель физики за блестящий неправильный ответ всегда мне ставил пятерку, приговаривая:

— Ну ничего, ничего, деточка, тебе это и не нужно.

Как в воду глядел… Девушки! Не вздумайте варить плов! Вам это не нужно. Найдите своего прапорщика Козлова, и пусть он варит.

 За полночь, еле отклеивая отяжелевшее тело от циновок, я простилась с мужчиной, которого теперь никогда не забуду, и с утра полетела домой.

И тут начинается самая унизительная часть моего рассказа.

В самолете человек двадцать взяли у меня автограф. Стюардесса взяла четыре автографа —  один для себя, один для мужа и два —  для пилотов, которые, извините, просто очень заняты сейчас, но очень-очень просили.

Карликовый Филипп Киркоров в моем лице выгрузился в Шереметьево в эйфории от сознания собственного величия. И вот иду я, горделиво помахивая шевелюрой, поглядывая снисходительно на мельтешение публики под ногами. И таким вот макаром подплываю к пограничной будке. И вы можете не поверить, но будка мне говорит:

— Ваша справка о гражданстве недействительна. Вы не гражданка России.

Я, конечно, скандалю —  да как вы смеете, да я журналист, да я Путина видела, и он меня, между прочим, тоже видел! —  а меня уже под ручки куда-то ведут.

Произошло следующее. Как вы помните, у нас у всех довольно долго были паспорта еще старого, советского образца. И к ним полагалось получать такую маленькую бумажку, подтверждающую российское гражданство, чтобы Родина могла отличать своих от посторонних. Ведь у посторонних тоже могли оказаться старые советские паспорта —  еще с тех времен, когда они не были посторонними.

Естественно, когда я, родившаяся и выросшая в России, чьи родители родились и выросли в России, а их родители родились и выросли в Крыму и Абхазии, то есть кто-то скажет, тоже в России, получала справку о гражданстве, ровно на мне закончились нормальные бланки. И мне выдали справку на каком-то временном бланке не до конца установленного образца. Попавшаяся мне пограничная будка была не в курсе таких бланков. И вызвала милицию.

И тянут меня куда-то, а я все еще в образе и не понимаю, кто это смеет трогать Филиппа Киркорова грязными руками. И только слышу, как мой продюсер хохочет:

— Позвони Путину, он сегодня добрый, всем гражданства дает —  может, и тебе даст!

Конечно, за час все во всем разобрались. ВГТРК своих не сдает —  коллеги тут же позвонили кому надо, этот кто надо настучал своим пограничным будкам и меня пустили на Родину. И я иду по Родине искать свои чемоданы, опасливо потряхивая поредевшей от унижения гривой. И тут мне навстречу девушка-милиционер:

— Ваши документы!

В полусне я протягиваю злополучный паспорт. Реальность распадается на куски.

— Прописка краснодарская? А регистрация есть? —  глумится девица. И разрывается от непристойного хохота мой продюсер:

— Ну что, Симоньян, съела? Это ты там звезда, а тут ты мало того, что лицо кавказской национальности, мало того, что у тебя ни прописки, ни регистрации в Москве. Так ты еще и с душанбинского рейса!

Собственно, вот и сказочке конец.

Должна еще сообщить, что прапорщику Козлову очень скоро дали гражданство. И даже квартиру. А мне выдали новый паспорт, из которого явствует, что я верный сын Родины и других Родин ранее не имела. Только вот московскую прописку я так и не получила. Ну и пускай. Зато в Таджикистане меня узнают на улицах.

Статья Маргариты Симоньян «Как я провела однажды летом» была опубликована в журнале «Русский пионер» №15.