Классный журнал

Елена
Котова

Варя. Мэтью. Брюсов.

«Детство Мэтью прошло в Кенте на берегу моря. Он не был книжным мальчиком, хоть много читал, но спасало страшное любопытство и неудержимая любовь к дракам. Не ограничиваясь банальными экспедициями на чердак, он залезал на деревья, на клифы, откуда открывались все новые морские пейзажи, скрытые откосы, созданные природой только для него, Мэтью. Он падал с клифов, разбивая коленки, локти и лицо до крови. Он дрался в школе почти каждый день, потому что знал: он, может, и не самый сильный, но точно самый умный, бесстрашный и коварный. Когда же раны воина приковывали Мэтью к постели, он запоем читал все подряд.

Кроме любопытства Мэтью воспитывало бесстрашие в расширении границ дозволенного и страсть к ежедневным победам, которые укрепляли его дух и душу. Это воспитание отрочества переплавилось в удивившее его родителей твердое намерение стать юристом. Профессия криминального адвоката манила жаждой побед и эстетикой процесса познания, холодного и эмоционально отстраненного от познаваемого объекта. Та же игра ума, что и в математике, только вместо цифр — людские судьбы. Он будет защищать только людей, обвиняемых в финансовых преступлениях. Мир воров и бытовых убийц ему неинтересен. Совсем иное — поступки талантливых людей, которые добились многого именно потому, что имели ум и смелость постоянно раздвигать границы, в том числе и за пределы, дозволенные костным правом общества. Понять их и найти, как защитить их право на полет, — в этом была романтика революционера, воина».

За двадцать лет карьеры Мэтью разматывал кейсы о танкерах с двойным дном, защищал импортера вина, который уже признал свою вину, но Мэтью развалил дело, убедив суд, что таможня превысила полномочия по предварительному дознанию. Он с легкостью разматывал дела, гнездившиеся в Сингапуре, Сирии и Нигерии. Жажда познания и бесстрашие мысли не подводили его. «Сложить картину и убедить всех, что именно она верно отражает мир, — вечная задача концептуалиста. Преступление — если ты не смог убедить других, что преодоление границ было естественным выбором твоего подзащитного, продиктованным, в конечном счете, интересами общества. Чтобы убедить в этом другого, надо чтобы тот, другой, тоже имел мозги. Мэтью любил умных следователей. Суд же присяжных вызывал у него отвращение как институт в целом. Самое нелепое, что могла породить демократия. Есть обвинение и есть защита, каждый строит свою картину. Дуэль этих изощренных профессионалов длится месяцами, чаще годами, картины становятся все более многоплановыми, заполняются новыми фигурами. И вот вердикт дуэли этих творцов выносится двенадцатью случайно собранными слесарями, водителями автобусов и домохозяйками. Как можно допустить такое попрание здравого смысла?»

В ту осень Мэтью был занят до крайности, страшно не хотелось брать нового клиента, тем более русскую тетку, дело которой подсунул ему приятель, а Мэтью не сумел отказаться. Когда ресепшн доложил о приходе visitor, он с досадой отложил свои бумаги и, захватив блокнот, спустился в переговорную. «В комнате сидела растрепанная женщина со скорбным выражением лица. Мэтью видел такое выражение сотни раз. Женщина пила чай, а свой скарб разложила по всему офису. Типично русская тетка, что толпами ходят с кошелками по «Хэрродсу»: сумка, как водится у русских, Birkin, а на неряшливо брошенном на стул пальто нашит лейбл Dolce&Gabbana. Удивительно, насколько русские скупают все одинаковое, платят дикие деньги только за бренды, а в результате все ходят как в униформе, за километр видно, что русские. Мэтью отбросил эти ненужные мысли и настроился на душевный, профессиональный разговор».

С каждым месяцем работы над этим делом, он все более поражался, насколько оно необычно. Он не верил в теории заговоров, не ведал о страстях, царящих в то же самое время во всех спецслужбах мира, а просто профессионально и бестрепетно выстраивал защиту своего русского клиента, Вари, зная, что «реальность — ничто, хотя доказательная сила интерпретации, конечно, зависит от твердости фактов. Но гораздо больше она зависит от правильной концепции. Она создает для фактов контекст, в котором те оцениваются. Схватка обвинения и защиты — всегда схватка двух концепций, положенных на чаши весов Фемиды. Концепции оцениваются восприятием Фемиды, чувственными ощущениями женщины с завязанными глазами».

Его же клиент, Варя, сидя в люто-холодной Москве, чувствовала лишь отчаяние и страх, лишавшие ее способности мыслить. Только к приезду Мэтью в Москву страх на время отступил перед естественным, ничем не преодолимым женским желанием очаровать своего изысканного английского адвоката.

«Варя влетела домой, приняла ванну, поправила укладку феном. Долго и придирчиво выбирала чулки — как много женщин недооценивают чулки, а это важнейшая деталь туалета. Так, маленькое черное платье, закрытое, с длинным рукавом. Серо-бело-лиловая тончайшая кашемировая шаль Loro Piana, небрежно намотанная на шею. Черный клатч из крокодила — как много крокодилов в морозных джунглях Москвы! По случаю морозов можно и норковую шубку надеть. Конечно, пошло ходить в мехах, но здоровье — главное.

В ресторане, сев за столик, Мэтью сказал:
— Я тебя, наверное, подвел. Ты ослепительна, а я в джинсах и своем вечном черном блейзере, только рубашку поменял.

Варя и бровью не повела, только посмотрела на него чуть затуманенным взором, полным восхищения.

— Как ты ошибаешься. Это Москва, Мэтт. Тут женщин ценят только за красоту. А мужчин — только за успех. Лишь очень успешный и уверенный в себе мужчина может прийти в ресторан с красивой женщиной, одетой по-вечернему, а сам при этом быть в джинсах. Иного я от тебя и не ожидала. Если бы ты пришел в костюме, да еще, не дай бог, с галстуком Hermes, ты бы меня разочаровал. Так одеваются лишь мужчины, которые стараются доказать, что они — кто-то».

К счастью, на следующий день Мэтью нужно было возвращаться в Лондон. «Мэтью поцеловал Варю в щеку и сел в машину. Он думал о том, что каждый нормальный адвокат на его месте теперь должен был бы передать Варин кейс другому. Но он ведь всегда гордился именно своим бесстрашием раздвигать границы дозволенного. Да, у него, как у любого нормального адвоката, всегда было табу на личные отношения с клиентом. А вот прошлой ночью он преодолел и эту условность. Настолько познать мир своего клиента вряд ли кому удавалось. Его защита будет беспрецедентно безупречной».

Прошло еще полгода, наполненного событиями, интригами спецслужб, схватками между ЦРУ, МИ-6, немецкой БНД, российской Лубянкой. Ни Мэтью, ни Варя не ведали об этом «шуме за сценой», Варя грезила о своем адвокате, а тот продолжал работать. Он скучал по Варе, но после четырех визитов в Москву делать ему в России больше было нечего, он сидел в Лондоне, торгуясь с обвинением и направляя ходатайства в суды. В этом деле Варя помочь ему не могла, она проводила лето в безделье, тоске и летней одури на даче. Наконец, уже на излете лета, он позвонил ей с новостями:

— Варя, я добился, что слушание будет через неделю, а не в августе. Это впервые в моей практике. Не перестаю удивляться перипетиям твоего дела, — произнес он, не ведая, насколько его успеху помогли именно заговоры, в которые он не верил и которые в силу самых разных причин стали заходить в тупик.

«— Невероятно, только ты мог такое… Но я тоже чувствовала что-то. Тут такая жара, просто пекло, я лежу в гамаке, смотрю в небо и колдую, чтобы там у тебя все складывалось. Посылаю тебе позитивную энергию.

— Гамак? Я уж и не помню, когда последний раз видел гамак, не то что сидел в нем. Расскажи мне про русскую дачу. Как все это выглядит?

— Дача как дача. Это не Рублевка, тут нет дизайнерских бутиков и не продают «Ламборджини». Тут живут самые обычные люди. Поселок на охраняемом полицией острове, въезд по пропускам, кругом водохранилище, мы там катаемся на яхтах и скутерах. Дом трехэтажный белый, пять спален, участок небольшой, акр, наверное, или чуть больше, но роскошный газон и много деревьев. Я хожу босиком в сарафане и много ем от безделья. Сегодня мы с Ленкой готовим холодную ботвинью с осетриной по старому рецепту. Ты не знаешь, что такое ботвинья. Если бы приехал, мы бы тебя угостили. После обеда спим, потому что жарко, потом ходим купаться. Вечером иногда сауна прямо в доме, в подвале, там еще есть бассейн. По утрам кричат петухи. А сейчас представь себе две березы с развесистыми кронами, как люстры «Сваровски». На них висит гамак. В нем сижу я, в сарафане, босиком. У меня на коленях яблоко и томик Брюсова.

Мэтью даже оторопел, так жива и ярка была эта картина. Девочка с яблоком. В сарафане и босиком. Он даже поперхнулся.

— Кто такой Брюсов? Я не знаю.

— И правда же, ты не знаешь, кто такой Брюсов... Удивительно... Мэтью, ты так многого еще не знаешь, но обязательно узнаешь. От меня. Но еще большего не узнаешь никогда. Жаль, что мир почти не знает русской поэзии Серебряного века. Боже, какая жара. Воздух как марево. Солнце садится, сейчас купаться пойдем…

Мэтью повесил трубку и ошалело уставился в окно на холодный косой дождь. Варя в гамаке, в сарафане, с яблоком. Варя, идущая по поселку босиком. Неведомая холодная ботвинья с осетриной стоит на столе на прожаренной солнцем террасе дачи. «Тут не продают “Ламборджини”… Тут живут самые обычные люди… Ты не знаешь, кто такой Брюсов... Многого ты не узнаешь никогда…» Мэтью ощущал только жгучее любопытство, самое сильное из желаний, потребность преодолеть запрет на познание, ощутить жаркое Варино тело под сарафаном, узнать вкус ботвиньи, понять что-то про неизвестного Брюсова, про этих «обычных людей», что живут в трехэтажных особняках на участках величиной в «акр или чуть больше» на охраняемом острове и катаются на яхтах по водохранилищу. Интересно, есть ли в России мухи?

За окном стояла косая стена холодного дождя, кренившегося под мощью ветра, продувавшего насквозь маленький английский остров.

Утром Варю разбудил телефон.

— Привет, это Мэтт. Слушай, я подумал, что мне в Лондоне в этот холод сидеть в выходные! Если ты хочешь, чтобы я посидел в гамаке, то я еду в аэропорт. Хочется солнца. Сможешь прислать за мной машину?

— Ой, как здорово. Только знаешь что... В городе невозможно, там пекло, гарь, все в дыму…

— Почему там все в дыму, что стряслось?

— А, ничего особенного. У нас лесные пожары каждое лето, их с самолетов тушат, а все без толку. Даже животворящая струя премьера не помогла. Давай ты на дачу к Ленке приедешь? Это очень прилично, поверь мне, Ленка только рада будет, да и наш поселок от Шереметьево близко».

«За три дня, растянувшиеся в целую жизнь, Мэтью познал многое. Пресловутую холодную ботвинью и кроны берез, качающиеся в знойном мареве сизо-голубого неба. Падение со скутера в воду на всем скаку. Шашлыки с красным вином темной ночью после бани и ледяного бассейна. Непереводимую на английский язык строку Брюсова «О, закрой свои бледные ноги…» Крики петухов на рассвете, которые будили его в пропеченной мансарде, и счастье от загорелого тела Вари, которая спала рядом нагая под простыней.

Варя с Ленкой варили в саду варенье и рассуждали об абсурдной сатире. Варя доказывала, что «Упадок и разрушение» Ивлина Во ничуть не хуже, чем «История города Глупова», просто разные cultural references. Варя с Мэтью объясняли Ленке, что такое cultural references, а та говорила, что нечего приплетать Пелевина, и дело запутывалось до предела. Чтобы его распутать, Варя рассказывала Мэтью, что Ленка не оценила великий фильм мирового кинематографа — «Касабланка», потому что дело именно в этих самых cultural references. Вот, например, когда мэр Касабланки говорит: «I’m just a poor corrupt official», — это очень смешно. Мэтью соглашался, но не понимал, почему это нельзя перевести на русский так, чтобы и Ленке было смешно. Варя же с Ленкой объясняли ему, что перевести-то нетрудно, просто чего смешного, если кто-то русским языком говорит: «Я просто бедный коррумпированный чиновник». Вот тебе и cultural references.

Впервые познание Мэтью все время спотыкалось обо что-то новое, чего он раньше не видел в жизни. Да и в самой Варе он раньше не видел такой незатейливой, но совершенно необъяснимой красоты души и духа одновременно. Ночью они ходили вдвоем купаться на водохранилище, где было много ила, а любимого им кораллового мира не было и в помине. Мэтью всегда думал, что не любит купаться в речных водоемах, это тоже оказалось не так. Варя купалась нагишом, вылезала на берег, скользя о его глинистые края, обтирала ноги о траву, натягивала свой вечный сарафан в цветочек на мокрое тело. Мэтью смотрел на нее из воды, смотрел на черное июльское небо, слышал рокот низко пролетавших самолетов, противное дребезжание линии электропередачи и чувствовал только, что мог бы так стоять, смотреть и чувствовать вечно».

«Все время было ощущение неба, совсем близкого, к которому он шел всю жизнь, не зная, какое оно на самом деле, и вот наконец оно совсем рядом. Никогда, даже в детстве, когда дрался в кровь или карабкался по клифам, он не знал, что такое страх, а теперь этим словом ему хотелось назвать то ощущение, которое возникало, когда он вдруг представлял, что может потерять в этом небе Варю».


Статья Елены Котовой «Варя. Мэтью. Брюсов» была опубликована в журнале «Русский пионер» №25.