Классный журнал

Николай
Фохт

Белочка на Стрелке

Решено пройти все кабаки на Стрелке, в районе «Красного Октября», и пропить гонорар «Русского пионера» — Андрей Васильев объяснял намерения твердо и безапелляционно.

— Нас будет двое, — говорил Андрей, — я и Ефремов. Мы напьемся, а ты нет — это хорошо. Потому что все запомнишь до мельчайших.

Зачем мне это, спросил я себя.

— Тебе это надо, — объяснил Васильев, — потому что будет урок — тебе, да и всем. В пять вечера на Стрелке, в баре «Стрелка». Будет тяжело, но весело.

Ну, ни в том, ни в другом я не сомневался. Когда-то в очень далекой уже жизни были прецеденты. И с Андреем Васильевым, и с Михаилом Ефремовым. Хвастаться особо не стану, но упомяну, что в результате Миша однажды сказал: «Я боюсь Фохта». Все приключения случались в «Маяке», куда, как известно, и Васильеву, и Ефремову теперь путь заказан. За пресловутое ухо, которое он откусил негру — см. «Русский пионер» №4(16). Поход на «Красный Октябрь», на Стрелку, — ответ недругам. Ответ, моделировал я в голове, будет жестким, бескомпромиссным и несимметричным. А то и непропорциональным — сдюжу ли? Конечно, за пятнадцать лет практического неупотребления я попривык быть трезвым клоуном в веселых компаниях, но тут игроки больно уж заметные. Этот «Красный Октябрь», этот замоскворецкий квартал, эта в чем-то рабочая слободка, конечно, видала многое. Но теперь ведь местность стала буржуазной, рафинированной — знает ли Стрелка, чует ли, что на нее надвигается?

Флэшбэк №1.

20.30. Переход из

«Роллинг Стоунз» в «Мао»

— Надо писать правду, понимаешь, правду! Только правду! Зачем писать неправду, зачем что-то выдумывать, приукрашивать? Когда Ленка сошла с ума, я ее решил навестить в психушке. Что, говорю, тебе привезти — фрукты там… Она мне: привези двенадцать штук цыплят-гриль. Я, конечно, удивился, но купил, привез. И, конечно, спросил: Лен, а на х… тебе двенадцать цыплят-гриль? Она: чтобы тут в авторитете быть. Понимаешь? В каждом месте свой авторитет. В дурке — цыплята-гриль, где-то еще что-то… — Васильев оборвал тираду и рывком открыл дверь в «Мао».

За три с половиной часа до этого разговора

Азарт пересилил страх и сомнения. В пять я был у бара «Стрелка». Героев поблизости не наблюдалось — они уже внутри, уже приступили.

Васильев сразу обозначил серьезность намерений:

— Мы пришли в 16.59, заметь. Он, — Андрей указал на заслуженного артиста России Михаила Ефремова, — сначала играл в футбол, а потом в бане был. И обращаю внимание — ни-ни! Потому что все направлено на сегодня.

— И еще я на завтра капельницу назначил, — Ефремов, разумеется, меня не узнал, но тоже решил официально подтвердить серьезность намерений.

Перед ребятами стояло по пинте темного пива. Васильев достал воблу. Вышколенный официант моментально среагировал: «Могу газетку предложить».

— Зачем газетку, тарелку чистую давай. Лишнее это, газетка, да? — как бы советовался со мной этот маститый человек.

Я кивнул — а что мне оставалось, какое право голоса я имел, заказав безалкогольный «Клаусталер»?

Они набросились на воблу. Так отличники боевой и политической подготовки разбирают автомат Калашникова: четко, деталь к детали, быстро. Миша первым констатировал:

— Магазинная.

— Какая, на фиг, магазинная! — наиграл возмущение Андрей. — Брат, жидовская морда, на охоту ездил, ну и на рыбалку в Астрахань.

— Да, — кивнул знаменитым на всю страну кивком Ефремов. — Астраханская, магазинная.

Друзья примирительно расхохотались. Я боялся притронуться к рыбке, осквернить ее своим бессмысленным солодовым напитком. Я наблюдал за друзьями. Прекрасные люди, Васильев вообще «мощный старик», системный лидер. Не успели мы завести разговор про вид за окном — Москва-река — и сравнить ее с Темзой, а Стрелку с тамошними питейными кварталами, как Андрей набросал на салфетке план действий.

— Значит, так. Встретились тут, в «Стрелке». Обедать идем в Dome. Полдник в «Глазури» или в DaddyTerrace, потом свободное время — ну, в смысле, можем заглянуть в бар-другой. Но затем, разумеется, в RollingStones — там крепкие напитки. Там, думаю, надо хорошенько нагрузиться. Ужин в «Мао», у Таньки Беркович, а потом в «Академию», к Жене Митте. Приблизительно так, что забыли?

— «Рай», — я выпалил единственное название, какое знал.

— «Рай»… Да, надо в «Рай». Но если в «Рай», то сначала к Митте, потом к Беркович.

— Это почему? — подключился Ефремов к планированию. — Я хочу к Митте перед «Раем».

— А потому, что если мы пойдем в «Академию» после «Мао», то ты там и останешься… Там диванчики мягкие, а он уже очень пьяный будет и заснет, — пояснил мне Васильев.

— Но в «Рай» мы только заскочим, только отметиться, — Ефремову в «Рай» не хотелось

— Да, только отметиться, потому что там выпивка дорогая. В «Роллингах» пить будем, там умеренно. Думаю, до полуночи уложимся.

— Да какая полночь… — Михаил калькулировал в уме, будто проигрывал заранее известные ему эпизоды. — Часа в четыре освободимся. Ну хорошо, не в четыре, но точно до двух не управимся.

Оба посмотрели на меня с вызовом. Я сглотнул постылый «Клаусталер» и кивнул.

Повторять пиво не стали, двинулись дальше, вглубь полуострова Стрелка, в Dome, к горячему. Там герои заказали белого тосканского, по паре бокалов всего, и рыбу на горячее. Тут я уже стал нервничать: как-то все чинно складывалось. Еще ликеров с кофе не хватает. Михаил был деликатен, говорил в основном о футболе. Васильев говорил по телефону. Нервно отчитывал каких-то женщин и мужчин. Когда они надраться-то успеют?

— Я на стадионе был, «Спартак» с «Зенитом». Когда вместо кричалки заорал «Путина в отставку!», не все поддержали, даже спартачи озирались.

И я понял, откуда у Ефремова такая непримиримая позиция. «Зенит» — это Газпром, Газпром — это Путин и вообще нынешняя власть. А как еще может реагировать болельщик, тем более спартаковец, тем более смелый спартаковец? У меня вон тоже есть претензии к «Зениту», когда они у нас Данни с Семшовым забрали. Мне мужества не хватило сложить одно с другим — а Мише хватило. Правильно, проблему «Зенита» надо решать радикально.

Васильев закончил один из телефонных разговоров и сообщил, что болеет за «Динамо» — как и я.

— Вася, да какой ты болельщик, ты никого из «Динамо» не помнишь. Для тебя только Еврюжихин и Эштреков — «Динамо», жизнь уже ушла далеко вперед.

— Почему Еврюжихин? — благородно, как только динамовцы умеют, возмутился Андрей. — Я еще Козлова помню.

— Козлов — это такая… общефутбольная фамилия, это не игрок, это Козлов просто. — Ефремов откровенно смеялся над динамовцем.

— Маслов! — выпалил Васильев.

— Ты помнишь Маслова? — я не удержался и, сбросив маску, поддержал товарища по «Динамо». — Того, который еще в хоккей с мячом играл? Который нашим капитаном был, который в Ташкенте с ЦСКА в семидесятом?..

— Конечно, помню.

Ефремов хмуро наблюдал.

— А все-таки мы, «Спартак», ЦСКА, «Динамо», объединились против «бомжей», — Васильев приступил к очередной телефонной беседе, и Миша решил вывести этот важнейший разговор на философское обобщение.

— Ага, — тут уж я никаких компромиссов не признавал. — Как же, объединились. Ты, небось, только в Лужу ходишь на футбол. Приехал бы к нам в Химки, где ЦСКА и «Динамо» теперь играют, посмотрел бы… На каждой игре «Москва без мяса» кричим.

Миша, удивленный моим немотивированным напором (передо мной стояла кола даже безо льда), откинулся на спинку кресла и бросил Васильеву: «Хорошее вино».

Я уже не на шутку забеспокоился. Едят они много, горячее, а пьют совсем уж как-то… я и то пьянее.

Флэшбэк №2. 00.45. На диване «Академии»

— Я в Киеве играю Гитлера! Все как положено, Гитлер. В первый день слов до х…  аусваснахдермах… На второй день спрашиваю: ну теперь-то отдохнуть могу? Да! Звоню, конечно, Гоголеву — это Васин ставленник на Украине (главный редактор «Коммерсантъ-Украина». — «РП»): приезжай, Андрей, на станцию Киевская-Товарная. «Джеймсон», лед, все дела. Пьем в грим-вагене. А я еще Гитлер: усы, прическа вот так, шинель. Пьем, но надо выйти покурить. Вышли на рельсы, покурили, я все-таки прогулялся. Смотрю, рабочие люди, хохлы, смотрят так… Офигевши. Вот, говорю Гоголеву, только что фильм вышел, «Тяжелый песок». Мать звонила, сказала — хорошо! Видишь, узнают. А Гоголев мне: ты Гитлер! А люди, хохлы, смотрели без осуждения — они просто застыли. — Миша на секунду замолчал, чтобы затолкать остатки льда в стакан с бурбоном.

За четыре с половиной часа до этой истории

Сытые и трезвые, мы вышли на улицу да свернули в переулочек. Медленно на нас двигалась большая серебристая машина. Ефремов мимо проходить не стал и заглянул в нее. У него с водителем завязался на удивление дружеский разговор.

— Это Гулливер, Гуля… Промоутер, — коротко пояснил Васильев и крикнул Гулливеру: — Давай с нами, у нас поход по всем открытым кабакам «Красного Октября».

Гулливер, молодой человек приятной наружности и обходительных манер, вежливо улыбнулся и согласился.

— У меня и дело к тебе есть, — сообщил он Васильеву и стал срочно парковаться.

— А мы в DaddyTerrace, в «Папкину веранду», если по-нашему.

Грузовой лифт доставил нас в шикарное помещение. Роскошь так и бросалась в глаза: готические стулья с высокими спинками, крашенными серебрянкой; причудливые кованые кресла, тоже частично покрашенные в серебряное. В глубине зала висел Путин в темных очках на фоне российского триколора. Все выдавало большой стиль. Васильев сгинул в недрах полупустого помещения: он продолжал давать кому-то нагоняй. За отдельным столиком его ждал для деловых переговоров Гулливер (который оказался человеком небольшого роста) и еще какой-то совсем молодой человек тихой наружности.

Миша заказал самбуку, Васильев крикнул из темной глубины: «Мне тоже, но не поджигать!»

— Я бы тут «Короля Лира» поставил — есть такой спектакль, не у нас. Там штука в том, что Лир вообще не главный. Там главное — разговоры дочерей и их мужей. На Лира никто не обращает внимания. Он начинает монолог, его из вежливости слушают — и о своем. Гафту понравилась идея. Только надо ее как-то сократить, пьесу. А эти стулья — в реквизит. В театре им хорошо будет — вот так, это как будто крепостные стены (Миша вскочил, забежал за спинку стула и выглянул — прямо как из-за кремлевской стены получилось); а так — как будто они тачку везут, это уже плохие времена (он опрокинул на себя стул, взялся за маковки на спинке — действительно тачка).

Импровизацию прервал глас Васильева, он вел переговоры с Гулливером и тихим человеком:

— Ты пирожное съел? Съешь! У нас ведь тут полдник!

Но Михаил заказал харчо.

— Я ведь как сбросил вес, — заслуженный прихлебывал горячего, — в Америку поехал. Решили перекусить, заехали в фастфуд. Смотрю, из машины негр выходит, жирный такой, еле двигается, — Миша бросил хлебать, показал, как передвигался несчастный афроамериканец. — И меня чего-то пробило. Я три дня не мог вообще есть. Весил килограммов девяносто, а теперь семьдесят четыре. И ничего не делал для этого, никаких диет. Никаких Волковых.

Я кинул взгляд на Ефремова, который только что закончил с негром и толкал речь про гемокод. Да, Михаил похудел. Но, не без злорадства думал я, судя по животику и исходя из того, что его рост сто семьдесят пять сантиметров, весить семьдесят четыре килограмма он вряд ли может. Думаю, восемьдесят — восемьдесят один. Но похудел, похудел.

— Но Волков молодец, у него результаты налицо. Он ведь отличный педиатр, к нему мой ребенок ходил. У Волкова дома… как это… серпентарий — гады всякие в аквариумах ползают. Ребенок заходит, видит всех этих животных, и с ним можно делать, что хочешь. Отличный доктор и правильно придумал, как бабла срубить, ну про систему…

Я попытался вставить слово, но Мише принесли самбуку.

— Ну и как это пить?

Официант расплылся в улыбке:

— Вот я поджигаю…

Проконтролировать прибежал даже Васильев:

— Ага, а я вмажу. Это как Б-52.

— Не совсем. Я поджигаю…

— Да ладно, — Миша с нетерпением дождался, когда погаснет огонь в рюмке (а он погас мгновенно), и дернул порцию. — Еще самбуки, слабая она какая-то.

— …А вот из этой трубочки надо вдохнуть пары, — закончил официант.

— Вот из этой? Как интересно.

Вторую Миша выпил по правилам. С чувством вдохнул пары. Я хотел еще послушать про Лира (потому что интересно), но Миша громко сказал:

— Я раньше не умел пить самбуку.

Официант опять расплылся в улыбке:

— Теперь умеете.

Но мы уже двигались вперед. Ефремов, как Петр I, перстом указал на Васильева и очень четко объявил:

— Счет тому лысому, который с промоутерами трет. И уходим отсюда.

Флэшбэк №3. 1.40. «Рай»

В мелькании стробоскопа и громе ремиксов Миша подошел ко мне с очень серьезным выражением на лице:

— Я хочу сделать заявление для прессы. Марихуану надо легализовать! Я считаю, это предотвратит тридцать процентов убийств в России. Всё, заявление окончено.

За три часа

пятнадцать минут

до этого заявления

Мы поднимались в «Роллинг Стоунз». Настроение многообещающее. Обе самбуки сдвинули героев с мертвой точки. Глаза загорелись, оба стали говорить в два раза громче, чаще, горячее и еще более одновременно — порой даже невозможно было различить, кто говорит: думаешь, это Михаил Ефремов, а прислушаешься хорошенько — нет, это Андрей Васильев. Отвлечешься на секунду, услышишь вроде бы богатые ефремовские интонации — а это Андрей кричит в телефон. Это становилось похожим на дело!

— О! Тут как в подъезде, это хорошо. То есть мы будем пить почти в подъезде, но не в подъезде.

— Ага, только спичек на потолке не хватает.

— Это к вам тут приходил Путин с Гребенщиковым? Точнее, Медведев с Макаревичем?

— Так! По пятьдесят бурбона, лед отдельно.

— Прошу обратить внимание! Стойка тут как бы специально вытерта. Сколько вам лет? Пять? А по стойке можно подумать, что семьдесят пять. Они специально ее протирают до такой степени. О! Клип Валеры Германики. Я еще не видел. Вот я, вот! Вася, так и знал, что мы придем, а ты будешь целый вечер говорить по телефону. Я так мог бы и дома надраться, сварил бы себе макароны с сыром.

— Ты не понимаешь, я спасаю пятьсот тысяч.

— Ты с Чубайсом говоришь?

— Нет, не с Чубайсом.

— Жаль. Если бы с Чубайсом, то мог бы попросить его купить мне «Маяк».

— Маленький «Маяк».

— Попроси его купить мне нано-«Маяк». Нет, нано-нано-«Маяк». Нано-нано-нано-«Маяк». А может, сразу и переименуем. Вывеска просто «Нанна-нана-нана-на».

— Мне еще пятьдесят, а ему не советую наливать. Не советую. Ну, я предупредил.

В баре кроме нас было еще два человека, но было шумно, как в пятницу вечером. Васильев мерил широкими шагами узкий бар и кричал в телефон. Миша обеими руками запихивал в стакан виски полкилограмма льда и заводил какую-то песню. Все, абсолютно все в баре, все семь человек, включая барменов и охранника, были счастливы. Пара героев превратила будни в праздник. Хорошо.

Флэшбэк №4. 20.40.

У дверей «Мао»

— Ты пятнадцать лет не пьешь? Как это? — Васильев посмотрел на меня, как генерал на студента, с искренней жалостью и притворным уважением. — Вот я не пью только в пост. Это удобно, Орлуша придумал. Если просто говоришь — не пью, сразу наваливаются свадьбы, похороны, люди не понимают отказа. А сваливаешь на пост — никаких вопросов. Раз в году, получатся, мы с Мишей ни-ни. Орлуша придумал, а сам бросил, не выдержал.

Мы уже стояли у входа в «Мао».

— У вас тут весело. Это не вопрос. Мы пришли — у вас весело. Ефремов тут?

Через полчаса

после входа в «Мао»

В «Мао» практически не ели. Продолжали бурбоном. В «Мао» ужинал Стас Намин с девушкой — поэтому разговор зашел о прошлом. Михаил Ефремов кричал стихи и пел. Показывал спектакль Някрошюса «Фауст». Внимательно посмотрел на меня и произнес: «Фохт, я думал, ты худой и одинокий, а ты такой же, как все мы». Завел деловой разговор со Стасом Наминым. Содержание предложенного проекта Миша не успел объяснить — и без этого все было на мази. Стас Намин ставил одно-единственное, но жесткое условие: главное, чтобы проект не был коммерческим! Нет-нет! Никакой коммерции, обещал Миша. Этот проект нужен, чтобы артисты общались друг с другом. Это прекрасно, согласился Стас Намин. И когда можно уже было ударить по рукам, Миша вспомнил про Микояна:

— А как это — быть внуком Микояна? — Ефремов смотрел на Стаса Намина по-доброму, но с вызовом.

— Я не люблю про это, тем более я не…

Но Миша уже потерял интерес к проекту — он увлекся политикой:

— Вот почему так: был Путин на «п», а охранная структура была на «м» —  милиция. Пришел Медведев на «м», а охранная структура стала на «п» —  полиция. Почему?

Не было ответа.

К проекту вернулись уже в «Арт-Академии» — с тем же успехом. После истории про Гитлера Миша рассказал историю про подарок Михалкову:

— Ломал голову, что подарить Никите Сергеевичу — ту ли икону, эту ли. Охлобыстин нашел выход сразу: подари ему зимнюю резину. Подарок дорогой — у Михалкова, небось, недешевая машина. Тяжелый и большой, перевяжешь ленточкой, и будет солидно. Я считаю, гениальный подарок.

Потом мы потеряли Мишу Ефремова.

Флэшбэк №5.

За пять минут до «Рая»

…Наконец-то мне выдался шанс проявить себя. Миша Ефремов потерялся, а без него в клуб «Рай» нас не пустят. Я должен его найти. Да, прошло всего пять минут, но я-то знаю, как прочно можно потеряться за пять минут, как далеко можно зайти. Я принялся рассуждать логически: Миша возвратился в «Академию» за забытым телефоном, но Андрей Васильев его там не дождался. Что из этого следует? Миша пропустил поворот. Но все равно он должен был повернуть направо — левой ногой человек делает шаг шире, чем правой, его как бы сносит вправо. Я прибавил ходу и обошел квартал. Постоял на самом ярком месте. Проверил в открытых заведениях. Не было Миши. Но я слишком верил в себя, слишком нужен был нам Ефремов, чтобы закончить дело. И я устроил минуту тишины. Так, наверное, искали чилийских шахтеров — я присел, закрыл глаза и стал слушать. Через три минуты узнал знакомые и полюбившиеся интонации. Бросился к реке. Как ни парадоксально, Михаил стоял у «Академии»:

— Спасибо, что нашел меня. А то я потерялся.

И я вывел любимого артиста к свету.

В «Рай» нас пустили просто — ради Ефремова. Внутри все сверкало и грохотало, всем стало грустно. Васильев выпил еще виски. Михаил, облокотившись на барную стойку, с недоверием осматривал гламурную костюмированную компанию. «Мне тут не нравится», — сказав это, как всегда стал искать униженных и обделенных — и нашел. Он долго беседовал с чернокожим уборщиком; расстались, судя по объятиям, большими друзьями. Темнокожий человек вернулся к своим прямым обязанностям, а я направил Михаила к выходу. Отметились, и будет.

— Где мы? — грустно спросил Андрей Васильев, надевая куртку.

— Мы в «Раю», — не удержался я от каламбура.

— Так значит, мы сделали это, мы смогли?

Не то чтобы в глазах Васильева стояли слезы — скорее я прослезился. Это были слова глубоко уставшего, но довольного хорошо сделанной работой человека.

Мы шли к машине Васильева. Навстречу — девушка с декольтированным плечом. Михаил среагировал мгновенно:

— Можно я вас поцелую в плечо?

Она узнала его. Она позволила. Михаил галантно и протяжно поцеловал. Девочка содрогнулась от восторга.

— Спасибо, — сказал Ефремов.

— Спасибо, — сказала девочка.

— Сейчас ты увидишь мою очень красивую и очень дорогую машину, — сказал Андрей Васильев. Он вышел на проезжую часть и стал вглядываться во тьму. На часах больше двух ночи, мы провели в походе девять часов. Миша толкался с таксистами, ругал их и хватал за носы. Таксистам это не нравилось. Васильев предложил мне не беспокоиться: «Я его сорок лет знаю, ничего не будет». Действительно ничего — каждый из молодых схваченных за нос водителей пообещал отп…дить Ефремова, но ни один даже пальцем не пошевелил; все они только глупо и счастливо улыбались, как та девочка с плечом.

— Вот и моя машина, — воскликнул Андрей и устремился к лиловой «Дэу Нексиа». Все-таки что-то в автомобиле насторожило Васильева — да и дверь персональный шофер не хотел открывать. Андрей склонился к номерам и  радостно крикнул:

— Это не моя машина!

Наконец подъехала серебристая, неприлично большая и дорогая машина. Васильев проверил номера — но что проверять, Ефремов уже сидел на переднем сиденье и махал мне рукой.  Я помахал в ответ.

P.S. Звонок раздался в полчетвертого, говорил Андрей Васильев:

— Сейчас будет постскриптум. Передаю трубку Мише.

— Слушай, Фохт, у меня план. Мы приглашаем Алика Меньшикова, но он ничего не знает. Ты берешь всех своих операторов и снимаешь. Алик ни о чем не догадывается и накатывает четыреста граммов. Как тебе план?

— Мне нравится.

— Да ну тебя, Фохт, — голос Ефремова продолжил свою жизнь уже в другом измерении. — Ну теперь все. Как, хватит фактуры? Кстати, я придумал заголовок: «Белочка на Стрелке». Как тебе, берешь?

Пойди не возьми.

Конечно, это был урок мужества. Не моего мужества, а этих замечательных людей, Андрея Васильева и Михаила Ефремова. Самое главное, что они продемонстрировали, — крепость духа и профессионализм. Ни одного сбоя, ни одного неверно употребленного стакана. Только повышение градуса: пиво, сухое, самбука, виски, виски, виски. Думаю, на каждого выпало в этот день от семисот пятидесяти до тысячи граммов крепкого алкоголя. При этом ни одной драки и ни одного падения. Проделана огромная работа: пройдены все открытые на тот момент кабаки.

Даже обслуживающий персонал остался счастлив.

Статья Николая Фохта "Белочка на Стрелке" была опубликована в журнале "Русский пионер" №18.