Классный журнал

Это я съездил в Русиново несколько раз, с такими вот настроениями вернулся. И, скорее всего, еще поеду — потому что в Русинове все как надо: много есть и ничего там нету.

Прекрасное место, просто находка. Задуманный в середине прошлого века как идеальный поселок для слепых Город Солнца: для незрячих тут должен был состояться рай на земле. Из небольшого цеха, где трудились незрячие, вырос современный по тем меркам завод. Заложен был реабилитационный центр, работникам давались квартиры, тем, кто только приехал, выделялись комнаты в общежитии. В социалистические времена предприятия, где работали инвалиды, давали прибыль — социальные и налоговые льготы были незыблемы. Всесоюзное общество слепых, которому принадлежал русиновский завод, всегда имело деньги, чтобы тратить их на социальную же поддержку инвалидов. Прямо как в космическом корабле: постоянно растущий в объеме замкнутый цикл. Незрячие работники русиновского предприятия зарабатывали от 170 до 300 рублей. Кто еще помнит, это неплохие деньги — особенно, если живешь не в Москве и если ведешь хоть небольшое хозяйство, пара грядок с картошкой хотя бы. Да еще пенсия по инвалидности — 120 рублей.

Я же говорю — рай.

Хотя, конечно, весь этот Город Солнца смахивал на резервацию — в принципе. А что в те времена не смахивало на резервацию? Поэтому обидчивые слепые (не любят, когда подчеркивают их физическую ущербность) не обижались в массе. Ну, отсюда, из 21-го века, с территории Москвы, представляется именно так.

Дальше как положено. Горбачев, конец госзаказа (самый большой — производство плат для цветного телевизора «Рубин»), сокращение производства на 85%... Конец прекрасной эпохи. Запустение.

Система рухнула, люди остались — люди не могут рухнуть, не могут просто так сойти на нет и мгновенно исчезнуть. Людям придется помучиться, пострадать. Слепым Русинова ведь даже уехать в другое место, за новым счастьем, во много раз сложнее, чем прочим, зрячим например.

Они остались. Они стареют тут, умирают. Не получится даже сказать, что на их глазах сказка превращается в руины — они это просто сразу чувствуют на себе, без промежуточной визуальной стадии.

Сразу и в полном объеме.

 

…Русиново как Русиново. Разбитые дороги — и для людей, и для машин. Чуть дождь — настоящие русские лужи, ни с чем не спутаешь, важные лужи, всеобъемлющие. Страшновато представить, что по этим дорожкам ходят незрячие. Нет, соврал, не страшно представить — нормально представил. И нет на перекрестке у автобусной остановки жизненно необходимого светофора со звуковым сигналом, нет широкого, как положено под знаком «Осторожно, слепые пешеходы», «лежачего полицейского» — все «лежачие полицейские» лежат в Москве. Потому что в Москве живут нужные стране люди. В основном.

А в Русинове просто слепые. Да и то, не все же тут слепые — тут и слепых-то осталось всего ничего. Ну, в государственном масштабе.

 

Конечно, сразу обращаешь внимание на полосатые поручни вдоль пешеходных дорожек. Это последний русиновский бренд. Поручни тянутся, тянутся, прервутся было — но выправляются; порой ржавеют, имеют тенденцию завалиться, но глядишь — через полметра уже, как ни в чем ни бывало, есть поручень, а еще через десять метров и совсем уж хорошо — опять полосатая окраска, как положено.

Но однажды и этот бренд вдруг заканчивается. В случайном месте, в которое слепому и ходить не надо. Задворки, свалка, начало нового жилого квартала.

Все отмечают: мало, мало слепых ходит по русиновским дорожкам с поручнями. Я вот ходил по огороженным кварталам — все время видел только одну парочку: незрячий пожилой человек с сопровождающей зрячей женщиной. Полчаса прогулки — только они: то за угол повернут, то вынырнут на другом краю улицы в поле моего зрения. Я даже, грешным делом, подумал — демо-слепой. Специальный, торжественный, показательный. Да нет. Пожив в Русинове еще несколько часов, встретил незрячую молодую женщину с младенцем, гордого старика, смешанную группу играющих в домино за столиком перед домом: зрячие играли, слепые болели за них; чуть не сказал — присматривали.

Наконец, у входа в то самое предприятие, которое теперь называется БУТ, курила женщина. Что она слепая, я понял, только когда, докурив, она медленно погасила сигарету и аккуратно опустила окурок в урну. Понятно, что догадался я не потому, что медленно и аккуратно, а потому что погасила и в урну.

Женщина уверенно зашла на проходную, бодро проследовала по коридорам БУТа.

Я завел разговор с вахтершей. Директор на месте, но общаться не станет, с прессой никаких разговоров. А вот председатель «первички», местной организации Всесоюзного общества слепых, со мной встретится, только подождать надо немного.

Я с удовольствием — на стене фотографии. Драмкружок, хор, вот как выглядят цеха, вот образцы продукции, вот грамоты…

— Вот, это наше предприятие. Только это все до России, — покинув пост, тихо подошла вахтерша. — Все тут было. Вот платы для «Рубина», вот пластмассовые крышки для банок, а вот маленькие крышечки — слепые туда пыжи вставляли, ну, внутреннюю прокладку. При СССР тут больше тысячи работало, и больше половины, наверное, инвалиды. А сейчас человек пятьдесят осталось. Заказов нет, рабочий день часа три всего. Вот…  —  вахтерша в каком-то своем режиме перемещалась вдоль стены с фотками и будто не мне это все рассказывала, а сама себе напоминала, что было раньше. — А теперь что? Теперь какие-то резиновые прокладки для железных крышек. И такие, как их называют-то… пипетки. Господи, неужели сегодня кому-то нужны еще пипетки? Раньше тут хорошо было, все были довольны. Инвалиды отдыхали тоже — как все. Гуляли. Теперь стариков много, молодым тут что делать? А из развлечений — только библиотека. Там они музыку слушают, книжки специальные берут почитать…

— Анюта! — мою вахтершу окликнул выходящий рабочий. Она закончила обозрение стенда и вернулась в свою будку. Немолодая, как сказал бы Островский, «свежая еще женщина».

У проходной возник невысокий, спортивно сложенный мужчина.

— Александр Ракович, — представился он. — У меня свой взгляд на проблему Русинова, — и Александр взлетел по лестницам вверх. Я за ним.

 

Мне понравилось в кабинете Александра Александровича Раковского. Лаконичный советский антураж, из окна вид на просторы. Тишину нарушает только говорящий телефон и говорящий компьютер Раковича: голос робота читает заголовки и-мейлов в компе и буквы имени звонящего. Ничего непонятно, и в этом есть свой колорит. Так вот, особый взгляд Александра Раковича:

— Как ни странно, я считаю, для незрячих существование Русинова скорее вредно, чем полезно. Что тут произошло? Да, вроде создали все условия для слепых. Да, обеспечили работой, дали жилье, на дорожках установили перила: незрячий знает, что, к примеру, через два поворота он окажется на почте, третий поворот, скажем, ведет к магазину. Это прекрасно. Но с другой стороны, слепой отучается жить нормальной жизнью, не только подчеркивается его физический недостаток — развивается его социальная ущербность. Я ослеп в детстве, осложнение после гриппа. Но все детство я провел среди зрячих. На равных. Бегал, купался, прыгал с горы вниз — как в бездну, дух замирал… Но я не думал об этом. Я в футбол играл, иногда на воротах стоял — когда пропускал, получал за это оплеухи от дружков. Я был как все. Я отлично ориентируюсь в пространстве. Физически себя хорошо чувствую — занимался спортом: гимнастикой, легкой атлетикой, плаванием. Просто тут есть еще один момент — как только слепых людей отделяют от зрячих, к ним начинают относиться еще и как к неполноценным. И от этого стереотипа никуда. Вот к нам приезжают журналисты, НТВ недавно снимало… Почему показали семью Маух? Да, у них кролики живут на серванте, грязь в квартире — но такое и в семье зрячих бывает, все разные. И вот даже позитив — то же НТВ снимало в другой семье, Верховых Виктора Сергеевича и Лидии Константиновны. Они оба незрячие, но у них чистота идеальная. Виктор Сергеевич поэт, публикуется в ВОСовских изданиях… У него портрет Маяковского упал, и он его поставил к стене вверх ногами. И НТВ это показало. Виктор Сергеевич очень обиделся и теперь зарекся с прессой общаться. Это ведь серьезно, этот стереотип — будто слепые еще и немного умственно отсталые. Без этой изюминки, как объясняют журналисты, людям неинтересно будет. Мне кажется, это ужасно.

— Но помощь все равно нужна слепым? — это я сказал осторожно, тихо.

— Нужна помощь государства, то, что по закону положено. По Конституции — равные права и возможности. В случае со слепыми что? Вот я занимался предпринимательством, у меня был магазинчик, торговал программным обеспечением, класс компьютерный открыл… Так вот, зрячий предприниматель имеет возможность закупить товар и привезти его на своем автомобиле, чтобы снизить расходы, — а я не могу водить машину, мне надо нанимать кого-то. Зрячий может сам заполнить налоговую декларацию и сам сходить в налоговую, чтобы отчитаться, — я в любом случае должен и для этого кого-то нанимать. Это лишние расходы, их как-то надо компенсировать. А сейчас, наоборот, всех уравняли, практически все льготы убрали — все наоборот происходит.

— Но вот Медведев, да и Путин говорят, что сейчас будут выделены деньги на социальные программы для инвалидов…

— Не верю я ни Медведеву, ни Путину. Государство не справляется. Вот мой бизнес какой-никакой, а доход приносил. И я сам его построил, ни у кого ничего не просил. И я его потерял. Однажды пришли милиционеры и изъяли весь товар. Без санкции, вообще без бумажек, без объяснений даже. Опись не составили на месте — сказали, в милиции будем описывать. Я тогда обратился в приемную президента. Там есть Егоров. Он мне сразу: пиратством торговали? Я — а как вы это можете говорить, это может только экспертиза сказать, это только через суд можно… Верните, говорю, мой товар, вы меня просто разорили — и непонятно, на каком основании. А Егоров: чего это я буду ваш бизнес возвращать, это вообще не мое дело. Ну, в общем, на мой запрос пришла бумага, что частично мой товар утерян, частично его, может быть, вернут. Вот и вся история. А это, повторю, прямое дело государства и президента — дать нам равные возможности. Больше ничего не надо, справимся.

— Предположим, Русиново — это была ошибка. Но что теперь тут делать? Просто смотреть, как все разваливается?

— Ну вот еще. Есть варианты, их, конечно не так много, но они есть. Но нужна помощь — и государственная, и центральной организации Всероссийского общества слепых, к которому я тоже критично отношусь… Моя позиция, например — слепого надо обучить компьютеру. Компьютер откроет незрячему мир, при нынешнем программном обеспечении незрячему доступно все, кроме компьютерной графики. И я даже что-то типа гранта написал — на миллион. Урезали до 500 тысяч. А 500 тысяч только брайлевский принтер стоит. Вот смотрите.

Александр выхватил из стола плотный лист бумаги. На нем — треугольники и квадраты: объемно, фактурно и даже разноцветно. Очень стильный лист, дизайнерский.

— Это доказательство теоремы Пифагора. На этом принтере отпечатан. Слепому человеку так привычнее учиться и читать. С одной стороны, специальные программы, которые озвучивают текст, с другой стороны — привычный для слепого Брайль. И все: незрячий просто не будет чувствовать себя обделенным. Он будет общаться с другими людьми, будет узнавать новости. И вопрос только в деньгах — все эти программы и устройства очень дорогие. Но это дело государства, опять мы к этому возвращаемся. Просто исполнить закон, Конституцию — и все. И, может быть, не нужно никакого Русинова… Точнее, больше не нужно — оно свою роль сыграло, помогло людям. Нужно жить сегодняшним днем и смотреть в завтра — нужно сделать инвалидов, слепых в том числе, равными, смирить их с обществом так называемых обычных людей. Вот мой взгляд.

Конечно, мы зашли в библиотеку — потому что на цех мне так и не разрешили взглянуть («Директор ругается. А что там смотреть: на рабочем месте с одной стороны резиночки, с другой стекляшечки. Работник надевает резиночку на стекляшечку — получается пипетка. И зарплата три тысячи рублей. О чем тут говорить и на что смотреть?»). В библиотеке — сочная библиотекарша, певучим голосом она расспросила меня про журнал «Русский пионер». Пока я разглядывал стеллажи с брайлевскими книгам и новые «цифровые» стеллажи (аудиокниги), вошла читательница. У них с библиотекаршей сразу возник задушевный разговор про пионеров и пионерию.

— А ваш журнал имеет отношение к пионерской организации?

— Имеет. Но к другой. Мы про пионеров в смысле…

— Те, кто первые, понимаю… Но тех тоже жаль.

— Ну, я не знаю, — я как-то засомневался.

Зато Александр Ракович поставил странную точку в экскурсии на БУТ:

— А я не понимаю, почему ругают советские времена. Так получается, что в СССР инвалиды жили хорошо. Как ни крути.

А мне нечего возразить. Ну, точнее, я не стал спорить — у меня было еще дело тут — мне надо дойти до конца этой чудесной улицы Русиново. Там, как и полагается, стоит храм. Там, как и положено, восстанавливается церковь Святителя Николая Чудотворца, к разрушению которой приложили руку те пионеры — горластые да голенастые.

 

В 15.00 каждое воскресенье в храме служба. Я пришел с надеждой встретить слепых прихожан. Размышлял стереотипно (ничему меня Ракович не научил): кому, как ни слепым, все-таки обездоленным людям, искать помощи у Бога. Я почти не сомневался, что встречу тут, смогу поговорить, по меньшей мере, с одним незрячим прихожанином. Но не подтвердилось.

Собрались одни женщины, и зрячие: пожилые, молодки, девушки даже. Мужчины как бы по необходимости: я так понял, прораб реставрационных работ, водитель батюшки да я, понятное дело.

Отец Иоанн приезжает сюда из Боровского монастыря, служит тут уже больше трех лет. Он прибыл минут за пятнадцать до начала службы. Поговорил с женщинами, благословил на разные добрые дела. Я тем временем наблюдал за двором напротив: муж довольно смачно, штатно я бы сказал, бил свою жену. Немолодая пара. Он бил ее ладонью по голове, резиновым шлангом по спине, ногой по заднице. Женщина вела себя странно — не убегала и не звала на помощь. Отскочив, возвращалась с провокационными, если честно, увещеваниями. Мужик, конечно, просил бабу «уйти на …» и обещал убить. Но тетка не слушалась, заманила ирода в дом и там уже заголосила — акустика-то лучше, действительно, чего на дворе попусту орать. Обычно я вмешиваюсь, но тут что-то остановило… Тем более подошел отец Иоанн. Я объяснил цель визита, договорились после службы пообщаться. Отметил, что батюшка даже бровью не повел в сторону драчливого двора.

…Бабья у нас страна. И хорошо, и плохо. Хорошо, потому что есть кому пожалиться, потому что есть кому пригрозить и есть кем воспользоваться. Хорошо, потому что только женщины никогда не оставляют житейского дела: вот тут на службе уже совсем пожилые — и выстоять-то тяжело, а пришли помогать семьям. Подали записочки во здравие родных — те думают, нет от старушки никакой пользы, а она помогает Божьей помощью, задействует великие силы. Плохо, потому что вспомнил вдруг рассказ Раковича: мол, здоровые, зрячие приладились — все бытовые муниципальные неурядицы только через слепых решают. Мол, вам скорее помогут, сами палец о палец не ударят — по-бабски это. Плохо, потому что мужчины-то зачем тут, в бабской стране? Непонятно.

 

Отца Иоанна я спросил прямо: ходят на службу слепые или нет?

— Ну как… — пауза. — Ну вот есть прихожанка у меня Зоя, слепая. Да, я ее причащал и соборовал, и соседку ее причащал, соборовал, отпевал, когда умерла. А так… На праздники, бывает, приходят…

— А незрячие, у них просьбы, может, особенные, может, им тяжелее?..

— Да чем уж они отличаются-то? Может, их немощь — награда Божья. У них, может быть, другое зрение есть, которым они даже больше видят.

— Так что, и не жалуются? Обиды свои особые не несут, не спрашивают, в чем смысл жизни?

Отец Иоанн оживился.

— Так это и есть главное, это мы и объясняем прихожанам, слепым ли, зрячим ли. Смысл в смирении. Слепым, думаю, даже легче — они больше чувствуют свое несовершенство, а значит, в них меньше гордыни. Они более достойны даров Божьих, которые только смиренному дадены будут…

Я смиренно выслушал божественную концепцию смирения, с последующей загробной жизнью. Хорошая это теория, только вот ко мне она как-то не прилепляется — гордыня все, я знаю. А храм мне нравится — красивый, хоть и невосстановленный. Какая-то в нем природная красота, гармония — подходит он Русинову. Отец Иоанн обещал, что через годик и купол будет, и колокольня зазвонит — благодетели объявились.

Неудавшийся рай — и слава Богу. Мне понравились слова Раковича — надо жить среди людей — слепым, глухим, другим людям с физическими недостатками. И с любыми недостатками — вместе. Дети — вместе. Взрослые — вместе. Все эти коммуны, все эти сообщества по увечьям — мракобесие. Бабья слабость нашего общества. Мало мужества… Много мужества — это нужно слепым, зрячим, всяким. А Русинову спасибо за урок, за жертву. Вот храм восстановят…

Почти уже выехал на трассу, но пронзила меня одна догадка. Ударил по тормозам, развернулся и обратно — проверить.

 

В драчливом дворе, что напротив храма, идиллия. На крыльце хозяйка, раскрасневшаяся, улыбающаяся, почти счастливая. У ее ног смирный, может, опохмелившийся, а может, и так просто, мужик. Она в белоснежной кофте без рукавов, нарядная. Он все в тех же трениках, голый по пояс. Как будто позируют для семейного фото. Дождь отступил, солнце пробивается сквозь листву сада.

 

Господи, как же не хочется этого всего видеть.

 

 

Статья Николая Фохта «Невиданный рай» была опубликована в журнале «Русский пионер» №10.