Классный журнал

Маргарита
Симоньян

Семочки

Есть ли что-нибудь в мире прекраснее поля июльских подсолнухов под кубанским небом?

Cомневаюсь.
Едешь по фтрассе. Она блестит, как смола. Вокруг бесподобное лето. Густой и тягучий воздух, жирный, как кисель, залил степь, залил дорогу, залил черные пашни, и рощу серебряных белолиственниц, и зеленую глубь неподвижных лиманов. Редко мигают окном голубые саманки. Во дворах наливаются персики, млеют на крышах кошки. Медленно и торжественно, как подводные лодки, плывут по жаре индоутки. На веревках сверкает крахмальная стирка. Одинокий комбайн, как самолет в небе, волочит за собой след из соломенной пыли. Ветер плещет и гонит пшеницу, разбивая ее об асфальт, как прибой, и, как чайки над морем, над полем носятся галки.

А поверх всего непереносимо, сногсшибательно, фантастически сияет небо.

Над Кубанью небо в июле сияет так, что не видно солнца. Бледное, мутное пятно в углу, как будто на скатерть пролили пахту, — это и есть солнце. А все остальное — пронзительно синее небо. И вот из-под этой ослепительной сини вдруг как хлынет прямо на трассу, как буря, поле июльских подсолнухов со всей дерзостью своих красок.
Никакому Моне ни в каком страшном сне и не снилось.

Буря, просто буря жгучей зелени, и на ней тысячи бешено ярких золотых голов, обольстительных, гордых, прекрасных созданий; стройные, стоят перед небом, как красавицы перед царем на смотринах, расправили острые лепестки и крутят вихрами с востока на запад, послушные только движению солнца.
Разве можно проехать мимо поля июльских подсолнухов и дальше спокойно жить?
Нельзя.
Пока не увидишь среди них шикарный акриловый плакат: «Добро пожаловать в самую большую станицу в мире. Штраф за сквозной проезд — тысяча рублей».

Станица Старонижестеблиевская славится честолюбием и упертостью. «Не хочу быть русскою царицей, хочу быть владычицей морскою». Ей давно надоело быть самой большой станицей в мире. Она хочет быть городом. Уже много десятилетий ее жители добиваются городского статуса.
Все эти годы страна жила своей жизнью — голодала, сидела, сажала, победила фашистов, слетала в космос, купила видеомагнитофоны и посмотрела на них «Том и Джерри», в конце концов развалилась, но и это стеблиевцев не отвлекло. Десятилетиями они строчат письма тем, кто теперь у власти, требуя справедливости.
Что изменится от того, что Старонижестеблиевская станет Старонижестеблиевском, никто в станице не знает. Но всем сердцем этого жаждет и завещает детям жаждать дальше. Такой в Старонижестеблиевской коллективный отцовский наказ.

Особенно волнуются станичники последние годы, потому что Стеблиевка на ровном месте вдруг стала самым продвинутым спортивным центром юга России. Может, если только Сочи к Олимпиаде действительно построят, то обгонят Стеблиевку. А пока равных нет.
Все произошло случайно — из-за соперничества станичного председателя Стыцько и частного фермера Вольнодуренко. Станичники говорили про это соперничество: «Опять наши яйцами меряются».

Однажды Стыцько узнал, что ласковый рык демократии донесся и до Стеблиевки и председателей будут теперь избирать на выборах, которые непонятно каким макаром надо провести в бывшем колхозном клубе. Раньше в клуб приезжали краевые начальники — встречались с народом, просили его не буянить, а за это обещали провести канализацию и, как только представится случай, отдать банду Ельцина под суд. Но давно уже никто не ездит: ветер гоняет по клубу засохшие презервативы, восьмиклассники по ночам оставляют грязные шприцы, и только в одном окошке с восьми до пяти сидит прыщавая девица под вывеской «Планета фото. Проявка и печать недорого».

В общем, Стыцько узнал про выборы. И тут же понял, что единственный его конкурент на выборах — Вольнодуренко. И тут же открыл первый в станице телеканал.

Канал назвали «Мегаполис-Восемь», и не спрашивайте меня, почему восемь. «Мегаполис-Восемь» объявил себя самым независимым телеканалом страны и ограничил сетку одной передачей — политическим ток-шоу «Наш батька». Двадцать пять минут в «Нашем батьке» вещал председатель, а остальные пять пожилая дикторша с начесом передавала от одних станичников другим поздравления с юбилеем и приветы.
По низу экрана «Мегаполис» пустил бегущую строку. В ней не было буквы «й», но из нее можно было узнать, как Джордж Буш съездил в Египет, почем фьючерсы на нефть и другую полезную для станицы информацию. В бегущей строке было много незнакомых слов. Например, банкомат. Или Интерфакс.
Каждый вечер председатель сообщал землякам, что за минувшие сутки в Стеблиевке снова выросли надои и улучшились урожаи, почти никто не помер, на улицах стало меньше пьяных и нерусских, и только гадит вражье отродье клоп-черепашка, но и его победим.
И в каждой передаче председатель последовательно ругал частных фермеров.
— Они своровали народную землю! — убеждал земляков Стыцько и называл фермеров «сионистами» и «курощупами».

— Вот здесь, — вещал председатель, тыча куда-то рукой, — здесь на платанах троих сионократов повесят, и народ спросит: «За что повесили?» А я скажу: «За предательство национальных интересов!» И народ скажет: «Правильно, надо и остальных повесить!»

Надо сказать, Вольнодуренко был единственным частным фермером во всей округе, поскольку не пил. Что может быть лучшим подарком небес, чем анафилактическая реакция на спирт у мужа и отца? Про таких на Кубани говорят: «Чи хворый, чи подлюка». Фермер был именно хворый, и его семья молила бога, чтобы бог, не дай бог, его не исцелил.
Тем временем волшебная сила телевидения взяла свое — народ невзлюбил фермеров и других сионистов, зато очень полюбил председателя.

Вечереет в станице, кричит отец сыну со двора:
— Василий! А ну, хорош там семки щелкать, пиды поможи мини синенькие розгрузыть!
— Щас, батя, «Мегаполис» тока додывлуся. Тут Стыцько такое кажэ!

— А шо вин кажэ?

— Та ты приды и сам подывыся! Ты бачил, вчора элеватор чуть не запалылы? Так то, оказывается, сионисты булы!
— Якись таки сионисты? Ты шо, сынок, с глызу зъихал чи сказився? То сосиды на Выселках напылыся та стерню нэ с той стороны запалылы, вот и понэсло на элеватор!

— Та хто то брэшэ, батя?! Вот ты послухал бы, шо Стыцько тоби кажэ! Сионисты элеватор хотилы спалыть, шоб добро народно спортить! А ты — сосиды, сосиды! Телевизор не дывышься и нэ знаешь ничого с синенькими со своими!

Вскоре пожилая дикторша зачитала в эфире письмо, подписанное группой станичников. В письме стеблиевцы требовали переловить и наказать всех сионистов и курощупов. Самых заядлых предлагали расстреливать резиновыми пулями или подвергать повешению от трех до пяти секунд. Если не верите, посмотрите подшивки газеты «Вольная Кубань» десятилетней давности. Именно этого и требовали, дословно: резиновыми пулями и вешать до пяти секунд. Далее следовал список сионистов. В списке был казак Кикоть, имевший глупость ездить по станице на новой «Таврии», пара армян с рынка, и еще затесался неизвестной национальности школьник из соседних Выселок. Школьник провинился тем, что обошел старонижестеблиевского школьника на районной олимпиаде по химии. Никаких настоящих евреев в списке, ясное дело, не было, поскольку откуда настоящим евреям взяться в станице Старонижестеблиевской, даже если она уже почти город.
Надо ли говорить, что Вольнодуренко, потомственный казак с красной ряхой, с детства приученный семьей и школой не любить евреев, в списке сионистов стоял первым.
Только после этого фермера наконец прошиб коварный Стыцьков замысел. Вольнодуренко крякнул, почесал кепку, а потом взял, да и достроил в центре станицы еще при Горбачеве начатый Дворец спорта, явив тем самым первый и до сего дня последний в Стеблиевке пример социальной ответственности бизнеса.

Станица была потрясена. Здесь не строили ничего уже лет десять, если не считать фанерной будки с жестяной крышей под вывеской «Гипермаркет Сан-Франциско». Будку соорудила семья беженцев из южного государства, обретшего вожделенную независимость и не знающего, что теперь делать с населением.
Дворец спорта открыли с красными лентами и восторженными комментариями в эфире «Мегаполиса-Восемь», который действительно оказался независимым, в том смысле, что его гендиректору было все равно, у кого брать деньги.

Теперь уже пришла очередь председателю чесать кепку и крякать. Его ответ был блестящим. Стыцько съездил в Краснодар, с кем-то пошушукался, кому-то подогнал фуру арбузов с лучшей бахчи, и, не успев еще опомниться от одного Дворца спорта, станица уже открывала второй!

Стыцьковский дворец сильно обошел вольнодуренковский. Тот теперь казался вонючим спортзалом, а не дворцом. А новый — это был настоящий фитнес-центр с совершенно немыслимой роскошью — бассейном на три дорожки. Непьющих станичников обещали пускать в бассейн бесплатно по особым билетам с фотографией Стыцько. Оба непьющих станичника этим очень гордились.

Вольнодуренко с горя неделю гонял по двору жену, как Степан Аксинью, обломав ей все гелевые ногти. Хотел было нанять босяков поразбивать в фитнес-центре окна, но рассудил, что это мелко, достал из-под кровати чемодан и укатил в Москву к двоюродному брату. В Москве фермер, стесняясь, пообедал в дорогом ресторане с двумя мужчинами, пахнувшими неземным одеколоном. Брат называл этих мужчин инвесторами. Неизвестно, на что клюнули инвесторы, но в следующем октябре в станице открыли первый на юге России Ледовый дворец.
Ни в одной из российских южных столиц не было Ледового дворца. Даже просто катка не было — ни маленького, ни большого, ни крытого, никакого. Какой может быть каток в краю, где полгода в году лето, и такое лето, что асфальт плавится.

Сначала вообще было непонятно, что с этим катком делать, потому что ни в станице, ни в окрестностях, ни даже в самом Краснодаре сроду не продавались коньки, и в глаза эти коньки никто не видел, кроме как по телевизору на чемпионатах по фигурному катанию. Но беженцы из южного государства смотались в Москву на Черкизовский и затоварили будку «Сан-Франциско» партией коньков.
Ледовый дворец овладел станицей в ноль секунд.

Зоотехники собрали хоккейную команду и бились вечерами с комбайнерами. Доярки перешили выпускные платья дочерей и натягивали их на расползшиеся бедра прямо поверх гамаш. Им хотелось кататься, как Роднина.

Слух о дворце прошел быстро, и сюда уже приезжали со всей округи. Людей стало так много, что движение на катке пришлось организовать только в одном направлении — по часовой стрелке, чтобы народ не поубивал друг друга. Так и катались друг за дружкой в лучших нарядах, целыми семьями. Ледовый дворец заменил станичникам первомайскую демонстрацию, по которой они тосковали все эти годы.

Старонижестеблиевская еще больше преисполнилась гордостью за свою удивительную судьбу, и в школах с еще большим остервенением стали проводить конкурс на лучшее стихотворение про прекрасную малую Родину.
Но главное — прекрасная малая Родина все простила сионисту-фермеру.
Председатель мучился. Он не знал, чем отомстить. И тогда фермер предложил ему мировую. Фермеру совсем не хотелось ворочаться по ночам, гадая, чем же теперь ответит председатель. Оба они сообразили, что выборов никаких пока как не было, так и нет, а их гонка вооружений еще чуть-чуть — и погубит обоих, как едва не погубила однажды мир на Земле. В итоге решили публично помириться и закрепить дружбу совместной постройкой чего-нибудь такого, что действительно нужно станице.

Оказалось, что по-настоящему нужно станице теперь только одно — травмпункт. Из-за бассейнов и катков у публики увеличился травматизм.

Сказано — сделано. Через полгода был у Стеблиевки свой травмпункт. Вся местная пресса, то есть и газета, и телеканал, зашлась в восторге. На первую полосу газеты «Великая Старонижестеблиевская» поместили снимок улыбающихся председателя и фермера. Редакция пыхтела над заголовком всем составом, и в муках ночей он родился. Большими буквами над снимком было написано: «Результат рукопожатия Стыцько и Вольнодуренко — травмпункт!»

В общем, благодаря демократии затрапезная кубанская станица (пусть и самая большая в мире) за пару лет разжилась двумя Дворцами спорта, бассейном, Ледовым дворцом с настоящим катком и травмпунктом.
Правда, статуса города ей так и не дали.

Мы ехали мимо Старонижестеблиевской снова через месяц. Но поля июльских подсолнухов уже не было — был август. Только месяц прошел, а дорогу уже не узнать. Небо сереет, мутнеют лиманы, пшеницу собрали и по-черному жгут на полях стерню.

Жизнь, как никто, и щедра, и безжалостна. Сама оглушила, сама взбаламутила душу, а теперь сама же взяла и все испортила. Где подсолнухи, где гордые молодые счастливцы, любимцы неба, с улыбкой глядевшие ему прямо в глаза? Одни бурые палки, и на них — черные головы без лепестков. Стоят сморщенные, иссохшие, жалкие, как старухи в черных платках на долгих похоронах соседки. Тусклое небо от них отвернулось, солнце не смотрит на них, и разрывается сердце, оттого что вот была красота — и нет ее, и год еще целый не будет... и думаешь о старости и смерти, и в страхе и в тоске ждешь неминуемую осень…

Но не будем о вечном. Если вы, как я, тоскуете по ослепительному южному небу и удивительным южным нравам, то в Москве вас может спасти только одно — нерафинированное подсолнечное масло. Идите на Дорогомиловский рынок — прямо мимо кроликов и куриных пупков, потом поверните направо вдоль молочных поросят, дальше за копчеными утками — налево, и возле каштанового меда как раз оно и будет. Ты узнаешь его из тысячи. Нерафинированное подсолнечное масло пахнет так, как пахнут все кубанские города и села летом — они пахнут жареными семечками. Это и есть несравненный аромат июльских ночей моей благословенной Родины.

Лавочка под домом, прямо над головой — зрелые жерделы, из белоснежной «девяносто девятой» выходит прекрасный принц — Серега со второго подъезда — и говорит:

— Ритка, семочек будешь?

Первая любовь! Твой аромат нельзя перепутать.

На худой конец, можно просто сказать продавщице: «Дайте кубанское вонючее» — она поймет.

Купите на рынке помидоры, огурцы, сладкий перец, желтый лук, кинзу и фиолетовый базилик, который нормальные люди зовут реганом через фрикативное «г», а москвичи — фиолетовым базиликом. Все, что вы купите, будет жалким подобием левой руки. Но лучше, чем ничего. Нарежьте все не очень мелко и залейте кубанским маслом. Это будет салат. Часть лука замочите в уксусе, отожмите и перемешайте с кусочками обычной селедки. И ее тоже залейте кубанским маслом. Это будет салат с селедкой. Отварите черную фасоль до мягкости, накрошите в нее кинзы, чуть-чуть того же уксусного лука и тоже все сверху кубанским маслом. Это будет салат с фасолью.

Подайте все с черным хлебом — и ждите лета. Рано или поздно оно приходит даже в Москву.
 

Статья Маргариты Симоньян "Семочки" была опубликована в журнале «Русский пионер» №10.