Классный журнал

Александр
Федоров

Сом в руку

Медовый месяц у нас с женой был на Нижней Волге.

Так получилось.

Со своей будущей женой я познакомился в феврале, поженились мы в июле, а на рыбалку компания моего друга Геры ездила каждый год в августе.

— Мы же поедем с ребятами на Волгу? — спросил я жену сразу после свадьбы. — На море мы были в мае, зимой еще поедем… да и что мы на море не видали?..

— Ну да. Поедем на Волгу, — согласилась жена, которая, конечно же, море видела, а вот на рыбалке до этого никогда не бывала.

Собственно, рыбалкой это можно было назвать условно. Просто каждый год большая компания с женами, детьми и собаками выезжала из Москвы на машинах на Нижнюю Волгу. Ехали с палатками, лодками, примусами-котелками. На пару недель в жарком августе, когда на бахчах поспевали арбузы и дыни, а солнце припекало под сорок. Верховодил и объединял всех Серега — брат моего друга Геры, хозяин небольшого автосервиса. С Серегой можно было ехать хоть на необитаемый остров: он бы легко добыл там огонь, всех накормил и согрел.

Гера, то есть Георгий Иванович, можно сказать, самое ценное, что дала мне профессия. Мы познакомились в начале девяностых, когда для телевидения Швейцарии я снимал фильм о Мавзолее Ленина. Гера постарше меня и работал там научным сотрудником, или, чтобы было понятнее, бальзамировщиком. Врач по образованию, в последние годы существования СССР он по несколько месяцев проводил у трупов просоветских забальзамированных руководителей то в Африке, то в Юго-Восточной Азии, то в Восточной Европе. Вожди после умелых рук Геры могли храниться в своих саркофагах в неизменном виде еще очень долго. При этом Георгий Иванович был невероятно позитивным, очень жизнерадостным человеком с невероятным чувством юмора. И даже это не помешало ему, когда половину вождей закопали, а мавзолеи разрушили или превратили, как в Болгарии, в общественный туалет, уйти из Лаборатории Ленина и возглавить одну из первых столичных частных похоронных компаний. Мы крепко подружились.

— Что брать? — спросила меня жена перед отъездом.

— Бери все, как на море, — ответил я. — Все остальное у меня есть: палатка, коврики, посуда.

— Что, и вечернее тоже брать? Туфли, платье с открытой спиной?..

— Нет, по песку на шпильках неудобно будет, а ближайший ресторан — в Астрахани, до него двести километров.

Жена вздохнула.

…Стартовали ранним утром, местом сбора объявили стоянку около автосервиса Сергея, где собралось около десятка машин с прицепами и багажными боксами на крыше. С собой везли две моторные лодки (одну надувную), водные лыжи, кучу канистр, которые предполагалось наполнить бензином под Волгоградом, консервы, алкоголь, работающий на газу холодильник, котлы и кастрюли, тенты, паяльные лампы вместо примусов и плит, генератор, водные лыжи и надувной «банан» для детей.

Состав автомобилей подобрался разношерстный: от новенького японского внедорожника, на котором приехал Гера с семьей, до потрепанного Audi 80 времен воссоединения Германии, которым управлял фотограф из моей редакции Леха, фанатично любивший рыбалку и упросивший взять его с собой. Еще был черный американский автобус Chevrolet — по сути, небольшой грузовик с кабиной на троих и закрытым кузовом, который переоборудовали под жилую комнату: постелили ковролин, намертво прикрепили к полу кровать, плитку и пару тумбочек, а к потолку подвесили телевизор и видеомагнитофон. В кузов тут же попросились трое подростков из компании — пересматривать полное собрание «Крепких орешков». Думаю, там они еще и пиво пили.

Ехать договорились небыстро, но энергично. Весь маршрут — около тысячи двухсот километров — решили преодолеть за два дня.

В полночь мы наконец подъехали к Волгограду. Остановились в поле, поставили машины гуськом на обочине, зажгли фонарики и собрались у средней машины.

— Давайте по сто капель — и спать, — проговорил Серега.

Мы закусили оставшимися московскими бутербродами и запили их остывшим чаем из термосов. Устраиваться на ночлег в машинах было, пожалуй, не очень удобно, но лично я этого не заметил. А вот моя жена заметила все.

Огромные южные звезды падали к нам через стеклянный люк крыши, кажется, прямо в салон. Это было последнее, что я видел, засыпая.

…Утро было зябким. Около пяти Серега ухитрился раскочегарить паяльную лампу и вскипятить на всех кастрюлю воды, слитой из нескольких бутылок. Обжигаясь, мужики глотали из бумажных стаканчиков чай и выплескивали остатки на пыльное поле. Дети спали, женщины дремали, а мы хотели поскорее попасть на Волгу.

Сонный Волгоград пропустил через себя несколькими десятками светофоров и стыками трамвайных путей. Я все время забываю проверить, верно ли мое предположение, что Волгоград — город с самым длинным транзитным проездом. Он кажется бескрайним, и ты все время едешь мимо каких-то бесконечных панельных пяти-девятиэтажек и трамвайных путей. Потом следует промзона, а после как будто поворачивают выключатель или прокручивают кадр диафильма: вокруг бескрайняя, сухая и выжженная солнцем степь. За Волгоградом на обочинах уже сидят торговцы арбузами, а на самом шоссе валяются сбитые фурами дохлые корсаки — местные лисицы.

Село Никольское — цель нашего пути — встретило пыльными улицами и уже открывшимся магазином. Серега с женой выскочили из машины, забежали в сельпо и прямо на пороге начали обниматься-целоваться с дородной продавщицей. Они ездили сюда минимум десять лет и всех давно знали. В сельпо купили местный серый хлеб, а заодно узнали последние новости.

— Сейчас расскажут, кого посадили, как рыба идет, — пояснял нам с женой Гера. — Тут половина местных мужиков сидела, а половина их сажала. Браконьеры и охранители. Все из-за рыбы и икры. А муж продавщицы восемь лет назад упал из лодки на ночной рыбалке и утонул. Лодка на работающем моторе уплыла, а он в сети запутался.

Остаток пути ехать пришлось очень внимательно. Дорога шла водь реки, то по пляжу, то по высокому берегу и прямо по узловатым корням растущих из песка неизвестных мне деревьев, похожих то ли на осины, то ли на вязы. Так продолжалось километров пять. Потом едущий впереди Серега сделал прямо с прицепом широкую петлю по плотному песку, остановился, вышел из машины, помахал рукой, нырнул в салон снова, а после с явным удовольствием победно поднял вверх и стремительно опрокинул в себя бутылку с пивом.

Отдых начался.

Полдня все обустраивали быт: ставили в понравившихся кустах палатки, укрепляли лагерный тент, спускали и накачивали лодки, выкапывали туалет (куда ж без него), сколачивали из привезенных досок стол со скамейками и ставили кухню.

Нас было двадцать два человека и овчарка Урга.

Мы это поняли, когда молодежь разметила на широченном пляже площадку под футбол и позвала всех на берег сыграть перед ужином, кто будет мыть посуду.

Играли классически, одиннадцать на одиннадцать. Одна из жен, совсем не мелкая девушка, встала в воротах и, кажется, не оставила своей широченной юбкой никому шансов забить. После все купались в Волге, а потом начался наш первый в это лето ужин на Волге.

За столом не хватало фотографа Лехи.

— Он пошел на берег спиннинг кидать, — пояснил Швед и разлил по первой. — Леха! — заорал он в сторону берега.

— Давай выпьем!

Вообще-то Шведа звали Андрей. Андрей Карлов. Он учился в одном классе с Серегой, поступил в институт и бросил, служил в армии, гонял из Тольятти машины и работал в автосервисе, а потом женился на москвичке-студентке, сильно его младше, с которой они родили сына Андрея. На исходе перестройки пожилой отец Андрея достал в буквальном смысле из шкафа старинные бумаги, согласно которым предки Карловых, оказывается, были шведами Карлсонами и осели в русском плену после Северной войны тысяча семисотого—семьсот двадцать первого годов. Андрей сходил в посольство Швеции в Москве, после чего быстро съездил в Стокгольм, где ему торжественно объявили, что вот буквально завтра гражданами Швеции могут быть признаны не только его пожилой вдовый отец и он сам, но и его жена, а также их сын. Швед (с той поры его звали именно так, а сына — Шведеныш) отказываться не стал и в процессе ожидания получения шведского паспорта быстро купил, перегнал и продал в Москве пару Volvo и Saab в приличном состоянии. И очень полюбил новую родину, давшую возможность его отцу получать пенсию по старости, мелкому Андрею — учиться, жене — работать продавцом косметики, а ему — совершать приятные путешествия за заказанными его друзьями европейскими автомобилями. Учить шведский ему, в общем-то, не было никакой надобности.

Фотограф Леха был упертый. Снова и снова кидал спиннинг. Лишь когда налили по третьей, он пришел к столу. Нес на вытянутой руке примерно килограммовую щуку.

В воздухе повисла почти мхатовская пауза.

— Погоди, — медленно и задумчиво произнес Швед. — Тут же рыбы нет. Лодки, купальщики… Ты где ее взял, эту щуку?

— Ну, тут, с бережка покидал, — радостно ответил похожий на начищенный самовар Леха.

Младшее поколение — подростки обоих полов — тут же бросили свои «геймбои» и рванули в палатки за спиннингами.

Рыбалка пошла.

Ну и по четвертой тоже налили.

Утром на столе была гора немытой посуды, и решено было устраивать дежурство. Группы из пяти человек раз в три дня должны были мыть посуду и помогать готовить. За кухню в целом отвечали Серега и его жена, которые, получается, были вечными шеф-поварами.
 

Мы с Герой и его семьей прогнозируемо оказались в одной бригаде. Женщины собирали посуду в большие тазы, которые мужчины, то есть мы с Герой, относили на берег. Моя жена в ярко-розовых хозяйственных перчатках по локоть мыла тарелки под явно неодобрительные взгляды загорающих на пляже женщин из нашей компании.

— Есть две проблемы, — философски прокомментировал заметивший это Гера. — Во-первых, перчатки у твоей жены розовые. Во-вторых, она сильно моложе.

Жена, конечно, взгляды эти тоже заметила.

Вечером в лагерь должен был приехать Колек с женой — старинный приятель компании по имени Николай, из местных. По этому случаю Серега съездил на деревенский рынок, купил мясо и приготовил плов.

Колек приехал не только с женой, но и с бараном. Он купил у калмыков и привез нам тридцать килограммов в буквальном смысле живого мяса.

Баран лежал стреноженный в багажнике «Волги» и выглядел довольно грустно.

— Колек, спасибо большое… — Серега чуть призадумался. — У нас плов сегодня, тот же баран, считай. Может, ты живого домой заберешь?

— Да куда ж я его заберу, у нас дети в лагере, мы вдвоем с женой, а вас тут целый колхоз народа, — возразил Николай. — Вы его пока на веревке подержите, а завтра зарежете на шашлык. Или на шурпу. Там мяса — есть нечего на такую компанию...

Смотреть на барана собрались все. На окраине лагеря в землю вбили мощный кол, привязали к нему веревку, одели барана в запасной ошейник, позаимствованный у овчарки Урги. После путешествия в багажнике «Волги» баран был в полной прострации и, похоже, не понимал, что с ним происходит. У наших детей глаза были на мокром месте: они несли животному пучки травы и наливали в эмалированную миску воду.

— Так, не трогайте барана, — приказал всем Гера. — Он отдыхает после долгой дороги. Завтра, наверное, поедет обратно к семье. А может, останется.

— Папа, давай его отпустим, — обратилась к Гере его младшая дочь.

— Он сам решит завтра, куда ему. Взрослый уже баран, — отрезал Гера.

Плов Сереге удался. Колек за ужином рассказал все местные рыбацкие истории, пообещал организовать рыбалку на сома.

Разошлись все далеко за полночь.

— Нравится тебе на Волге? — спросил я у жены перед сном.

— Конечно. Почти как на море, — ответила она.

Уже светало, когда почувствовал ощутимый толчок совсем не с той стороны, где лежала жена. Потом второй и третий.

— Саня, — видимо, не в первый раз произносил голос Геры. — Вставай!

Я кое-как проснулся и выполз из палатки.

Гера стоял, одетый в шорты и кроссовки, голый по пояс и с двустволкой в руке. Одно ружье Серега всегда брал с собой. На всякий случай.

— Что случилось? — спросил я. — Террористы напали на лагерь?

— Хуже, — мрачно посмотрел в сторону Гера. — Баран сбежал.

— С кем? — спросонья не понял и спросил я.

Гера хмыкнул:

— Дружок за ним пришел. Перегрыз веревку. Вот такой порченый оказался баран, неправильной ориентации. Ладно, давай садись за руль, сейчас Серега придет с сеткой, поедем искать барана. Если найдем и не поймаем — придется застрелить.

Мы втроем сели в Герин внедорожник и поехали по дороге в сторону от лагеря.

Вообще, похоже, это было довольно бесполезное занятие. Баран был вполне в своей стихии. Но вдруг — о чудо! — мы увидели торчащий из кустов кусок веревки. Нашей веревки, которой к палке был вчера привязан баран.

— Стой! — приказал Гера. — Засел в кустах. Сейчас Серега его вытащит за веревку, ошейник там крепкий. Если побежит, буду по чистому стрелять, вот тут, где песчаный холм.

Но стрелять не пришлось. Застрявший баран был уже неживой.

— Ну вот, а говорят, тупой как баран, — задумчиво произнес Гера. — А оказалось — существо с тонкой душевной организацией. Не выдержал неволи и стресса.

— Надо его теперь похоронить по-человечески, — подхватил на полном серьезе Серега. — Я сейчас в лагерь за лопатой метнусь.

— Ты это меня троллишь? — спросил Гера. — Может, памятник поставим? Это потому, что я работаю в похоронном бизнесе?

— Серега, ты не только лопату бери, — спохватился я. — Помянуть же надо потом. По-человечески.

Мы переглянулись и засмеялись. Нам было жаль барана. Но все равно было весело.
 

Начинался еще один жаркий волжский день.

Решили поймать сома. Тем более что Серега от Колька уже знал, где их, сомов, искать.

— А как ловить сома? — поинтересовалась жена. — Тоже на спиннинг?

— Нет, на квок… — ответил Серега. — Вот ты и будешь у нас квокать… Я все на месте объясню, поплыли пока на чаячий остров, за наживкой.

На лодке мы поплыли на противоположный берег Волги. Река в этом месте была шириной не меньше двух километров. Шли против течения, поэтому быстро не получилось.

Чаячий остров оказался большой песчаной отмелью, лишенной всякой растительности, с дюнами и впадинами, в которых стояла горячая как кипяток волжская вода. Хоть наливай пену и принимай ванну. Песок был ослепительно белого, как на тропических островах, цвета. И в небе летало множество самых разных чаек.

Серега достал из лодки привезенную с собой паяльную лампу и пошел на противоположный берег. Вернулся минут через пятнадцать с пакетом, в котором что-то лежало.

— Это что, червяки? На сома? — уточнила моя жена.

— Практически... — уклончиво ответил Серега. — На сома. Наживка.

На обратном пути в лодке Гера тихонько пояснил мне, что Серега искал и нашел дохлого птенца чайки. Оказывается, это самая лучшая наживка на сома. Ну а чтобы сделать ее еще заметнее, надо опалить перья огнем, для этого и нужна была паяльная лампа.

Сома надо ловить на яме. Естественно, на речной. Их в окрестностях нашего лагеря было немало: вода крутилась водоворотами и была уже не коричнево-бурой, а темно-зеленой. Глубина могла достигать, по словам Сереги, двадцати метров. И там, практически в полной темноте, под корягами, сидели здоровенные сомы, ожидая, что водоворот принесет им какую-нибудь вкуснятину. Наш расчет строился на том, что мы опустим на крюке нашего дохлого чаячонка, сом обрадуется, схватит его и попадется на крючок.

— А как сом узнает о том, что мы предлагаем ему полакомиться? — резонно спросила моя жена.

— Абсолютно правильный вопрос, — просиял Серега. — Вот для этого ты будешь квокать.

Он достал из лодочного бардачка примерно сорокасантиметровую специальную палку с утолщением на конце. Это и был квок. Если быстро погружать палку в воду и так же быстро вытаскивать, раздается звук «ку-у-уокк».

— Не спрашивайте меня, чем сома так привлекает этот квок, — предупредил наши вопросы Гера. — Наверное, он удивляется: что это такое? Вылезает из-под своей коряги, а там — наша вкусняшка…

Итак, жена квокала, Серега держал в руках конец прочного тросика с чаячонком, Гера был на моторе, а я — на подхвате.

Квокать пришлось недолго. Серега резко подсек и начал тянуть тросик на себя.

— Не обманул Колек. — он радостно тянул пойманную рыбу. — Хорошая яма, с сомами. Давай сейчас будем в лодку вытягивать, пока он не понял ничего толком.

Последняя фраза относилась ко мне. Я приготовился.

Из глубины показалась голова сома. Она была размером с большой арбуз — я таких никогда в жизни не видел. Сом попался за нижнюю губу и как будто не понимал, что с ним происходит.

— Ты не вздумай его за жабры брать! — заорал Серега, увидев мои растопыренные руки. — Зажмет жабры — и утащит! Он же у себя дома! Только за кулаки, за плавники то есть!

Вдвоем мы кое-как подтянули сома ближе к лодке. Вытащить не смогли. Серега зафиксировал как смог сома за передние плавники и привязал к лодке. Как доплыли до берега — не помню.

Уже на базе мы смогли рассмотреть, кого поймали. Это был сом длиной больше полутора метров и весом килограммов шестьдесят.

В семейном альбоме хранится фотография, на которой жена и этот сом рядом. Сом длиннее.

— Как готовить будем? — поинтересовался я у Сереги.

— Сома, что ли? — Сергей явно потерял к пойманной рыбе интерес. — Можем никак не готовить. Он же этими дохлыми чайками и прочей падалью лет двадцать питался. Ну, если хочешь, хвост отрежем, закоптим.

Несколько больших кусков Серега вечером положил в привезенную из Москвы самодельную коптильню, собственноручно сваренную им из нержавеющей стали. Насыпал на дно ящика сырых опилок, посолил мякоть, накрыл крышкой и поставил на два толстых тлеющих в костре полена.

Утром на завтрак мы ели свежеприготовленного сома с серым волжским хлебом.

Было вкусно.


Опубликовано в журнале  "Русский пионер" №127. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".