Классный журнал

Игорь
Мартынов

Водобой на Пинге

Чтобы попасть в Северный Таиланд, в Чиангмай — в Банг-коке пересадка на внутренние авиалинии.

Офицер придерживает паспорт:

— Вы уверены, что надо лететь… туда?

— Что‑то не так с документами?

— С документами все так… А вот там… — офицер говорит сочувственно, глядит с сожалением: — Там Сонгкран на днях. Праздник, так сказать…

Сонг‑кран. Какой‑то певческий конкурс? Или фестиваль козловых кранов? Да разве запугать нас праздниками! Нас, ветеранов игр доброй воли и трижды волонтеров вприсядку с выходом! И, что бы там ни было впредь, я всегда с теми, кто не увернулся, кто вроде как выпал в осадок — но оказался на длинной дистанции... И если никаких позитивных идей, тем более уйдем от негатива! Это, стало быть, жизненная позиция — как стало, так и быть! Ни в чем себе не отказывать... нагнетать давление и быть под легким паром самому... ударил щечкой — не забил — поставь другую, наконец, попробуй пыром! Только живущий не по расчету может себе позволить момент игры. И, переходя личности, добавлю: мне ли увиливать от фестиваля, да будь он даже молодежи и студентов, для того ли я в одиночку на маленьком плоту из двух трухлявых шпал в не менее лихие восьмидесятые пересек больничный залив канала имени Москвы, чудом увернувшись от льдины, и был первым на той стороне — чтобы теперь склеить ласты (чисто символически, конечно) и ждать, когда остальные с того берега подтянутся?! А они уже машут программками, театральными биноклями, картами с масштабом до единого метра. Они уже многое освоили, зачли. Они плывут на водных велосипедах, катамаранах, крутя педали посменно, чтоб не запариться, чтоб сэкономить сил на пляжный волейбол и другие процедуры. Они будут здесь с минуты на минуту — и больше никогда не отстанут.

Ну уж нет! Сонгкран так Сонгкран!

…Столица Северного Таиланда встретила… как бы это сказать — затаенно. И люди улыбаются шире обычного. И пекло такое, что от обезвоженности сохнешь как вобла. Идучи мимо фонтанов вдоль крепостного рва, мимо не проходишь, зависаешь в омовении, восславляя, по мере сил, службу городского водоснабжения. А на реке, на Пинге, автоматически входишь в воду и дважды, и бессчетно, напевая «йеллоу рива» как гимн и даже псалом. Но вот что настораживает: уличные лавки, даже те, что торговали мирными кокосами, резко переключились, как сговорившись, на продажу водных пистолетов, пулеметов, пушек самых дерзких калибров и цветов. Хватит на несколько дивизий.

Не сказать что ничего не предвещало… Были, были знаки… Но все случилось слишком внезапно.

Утром, как водится, я отправился за соевым немолоком в ближайший ларек. Можно сказать, мы дружим с хозяйкой, почему‑то я называю ее бабушкой, хотя она моложе меня лет на двадцать, но она на это только смеется, особенно когда я пытаюсь говорить на северном диалекте. И вот иду я к ларьку, навстречу мне выходит она, «бабушка», причем с ведром. «Хорошо бы не с пустым!» — внутренне посмеиваясь, думаю я. А ведро‑то и правда не пустое. «Бабушка» резким движением все его содержимое — хорошо хоть это не немолоко, а холодная вода — выхлестывает мне прямо в лицо. И хохочет, глядя, как растерянно я обтекаю. Тут замечаю, что со всех концов света ко мне бегут местные жители, и стар, и млад, и при полном водном снаряжении. И весь их арсенал струится. Что уж греха таить, из песни слова не выкинешь — я даю деру. Струи, приумноженные хохотом, добивают меня, и домой я вбегаю всецело подмочен. Далее с балкона наблюдаю уличные сцены, которые суммируем одним словом — хотя и нет такого слова, но теперь будет — «водобой».

Вода хлещет отовсюду — из окон, с платформ, с бортов пикапов и грузовиков, заливая мотоциклистов, прохожих, полицейских, оторопелых фарангов, которые скоро тоже берутся за оружие, входя с полуоборота в раж. Раз уж вода не идет с неба — она будет добыта человеческим фактором, чтобы посрамленное небо в конце концов излилось дождем!

Ни один путеводитель не подготовит к этому рукотворному потопу. Кому пожаловаться, к кому апеллировать?

По идее, у буддистов, начиная с самого Будды Шакьямуни, — особые контакты с водой. Просветленный и просветлился на берегу реки, да и родился неподалеку от реки в Лумбини. Младенца омыла упавшая с неба струя воды из цветочных сосудов божеств. В период аскезы Будда практиковал самопожертвования на реке Неранджара. Долгие часы проводил он в медитации и почти не ел. Именно у реки он осознал бесплодность крайностей и отказался от аскезы, избрав срединный путь. Его, отказавшегося от аскезы, искупала и накормила девушка по имени Суджата. Омывшись, он таким образом очистился и подготовился к просветлению. И достиг просветления под деревом Бодхи на берегу все той же реки Неранджара. Река символизирует границу между сансарой и нирваной, которую он перешел.

Просветлившись, он путешествовал вдоль Ганга и его притоков. В долинах рек он проповедовал, собирая учеников. Большинство великих событий — первая проповедь в Сарнатхе, беседы в Джетаване, Вайшали — тоже происходили вблизи рек. И ушел он в паринирвану, окончательно освободившись от перерождений, в городе Кушинагар на берегу реки Хираньявати, в которой тело его было омовено.

Да, в учении Будды много воды. Но разве там есть хоть капелька, хоть полпипетки, хоть намек на буйство, которое выплескивается на улицы в Сонгкран? На этот проливной экстаз? Ничего подобного! И даже строго наоборот. Вот выводы Будды из наблюдений за водой:

«Как река течет посередине, избегая крайностей бурного потока и застоя, так и практикующий следует срединному пути, избегая аскетизма и чувственных излишеств».

«Спокойный ум подобен чистой воде — он отражает вещи такими, какие они есть. Беспокойный ум, как бурлящий поток, искажает реальность».

«Представьте человека, которого уносит течение реки. Он не может остановиться и не знает, куда его несет. Так и тот, кто следует за же

ланиями, не осознавая их природы, уносится потоком страданий».

Но все эти мудрости ничуть не мешают ученикам обливать из шлангов и брандспойтов своего же учителя — его статуи на платформах — во время праздничного парада. Достается и монахам — но несмываемы улыбки с их лиц. Ведь и сам Просветленный не навязывал своего учения и уж точно не служит обрегом от брызг: «Допустим, человек, путешествуя, подошел к реке и, не имея моста или лодки, делает плот из веток и травы, чтобы переправиться. Переправившись, он думает: “Этот плот помог мне, я возьму его с собой”. Но разве не лучше было бы оставить его на берегу? Так и с Дхаммой: она нужна для переправы, но не для того, чтобы держаться за нее вечно».

…Город бурлит. Как будто кто‑то собрал взрослый, разумный мир, завернул в полиэтиленовую обертку и упрятал в непромокаемый шкаф, а на земле устроил вечеринку под присмотром группы малолетних детей. Они прыгают, галдят, требуют «еще, еще, еще». И некому их урезонить — потому что они тут главные. А, если приглядеться, больше и нет никого. Все упоенно впали в детство.

Мокрый хаос длится несколько дней. И надо же: именно в один из этих сырых дней мне разрешили посетить городской архив. О, сколь бесценные бумаги и даже рукописи, связанные с последним ланнским королем Кеу Наваратом, я мог бы изучить, если бы только по пути в архив сумел уклониться от водных стрелков! Задача: не промокнуть до нитки. Рукописи, может быть, и не горят — но намокают. Я понимаю: полностью избежать воды невозможно, вопрос лишь в степени погружения. Чуть‑чуть — терпимо, полотенце прихвачу, оботрусь, может, и пустят. Но вот если насквозь… Я тщательно выстраиваю объездной путь, чтобы избежать людных перекрестков и центральных улиц. Поеду мимо старой пожарной части. Пятьдесят две недели в году эта пожарная часть является именно тем, чем кажется: пыльным полузаброшенным зданием с курами у входа и с двумя древними пожарными машинами, которые в последний раз выезжали на вызов примерно в эпоху последнего ланнского короля, а опочил он в тысяча девятьсот тридцать девятом году. Пустынное место, там ничего не происходит. Кроме Сонгкрана. Подъезжая к пожарной части, я слишком поздно заметил копошение возле металлолома. Это была засада. Оказывается, на время фестиваля пожарные вытаскивают брандспойты, наполняют ведра и все прочие емкости и терпеливо поджидают жертву. Например, экспата, пытающегося выйти сухим из воды.

— Нет! Побойтесь Шакьямуни! — пытаюсь я остановить заливисто хохочущих и явно уже накативших пожарных средних лет. Они обливают меня и мотоцикл так, что заглохли оба. Дальше я двигал свой транспорт на руках и думал: а что если сейчас кто‑то позвонит в пожарную часть с настоящего пожара? Но тут же сам себя срезал: шанс какого‑либо возгорания в этой всегородской водной битве — один на миллион. Даже зажечь спичку в таком наводнении — подвиг для упоротого пиромана.

Все дороги Чиангмая, особенно в старом городе у рва, превратились в аквапарк. При этом и фонтаны бьют на всю катушку. Гулять так гулять по воде!

Через некоторое время мотоцикл завелся, и я поехал по окружной дороге. Понятно, что в архивы не попадаю. Не видать мне бумаг. Прости, король Кеу Наварат…

И тут налетел ураган. Солнце сменилось тьмой. Ливень хлестал, ветер сносил с трассы. Я резко сбросил скорость, и тут же прямо передо мной рухнуло дерево. Опоздай я на секунду с торможением —  оказался бы под ним. Возможно, у меня случилось бы просветление, но сперва бы все померкло. Вокруг падали столбы, летали фрагменты конструкций, рекламные щиты. Судный день, не иначе. Небеса разверзлись — на что их, собственно, и разводили. Укрыться было негде. Я затаился возле какой‑то канавы, вспоминая лайфхаки про спасение при ураганах. Прятаться под деревьями или наоборот,бежать на открытую местность? В воспаленном мозгу всплыл заголовок какого‑то репортажа: «Они могли выжить, если бы не спрятались под мостом». Ладно, хотя бы мостов рядом нет, и на том спасибо…

Куда бежать? Ведь я все время куда‑то бежал… Еще с тех ранних гимназических пор, где тает в дымке город Химки… Химки — это пятая точка, оптимальная для побега. Куда ни двинь, отрыв на все четыре! Еще тогда замысливал: через Старбеево, полчаса до Ш‑2, сунуть погранцу фальшивый паспорт канадского какого‑то Лемье — взойти на борт и, главное, только погаснет табло, прорваться первым в клозет воздушный, дабы с хорошей высоты послать привет на всю Евразию. А если сорвется небо — тормознуть финский экспресс, проникнуть в тамбур: «Норд‑Вест! На Гельсингфорс! На Койкулоппу! Кому ни остановка! Харе облизывать пупок, дадим шунта и вспорем стрелку!» Не выйдет по рельсам? Есть водный путь, есть рукопашное русло — канал. Головою с моста, в экспортную баржу, зарыться в гальку, в алмазы, пепел, песок из бутаковского карьера. Плыть на юга, пока не откопают турки. Все виды транспорта к услугам беглеца!

И вот они — другие берега. На другом краю света. И больше некуда бежать. Я обернулся и увидел, что прямо на меня идет девочка с пластмассовым, как для мойки полов, ведром. Идет решительно и с очевидным намерением. Но я не шелохнулся. Она, конечно, окатила меня с головой. И рассмеялась, счастливая.

А я обтекал, омытый. Обреченно, отрешенно — или уже просветленно? — улыбаясь.

«Да ладно!» — говорил я себе.

Не нагнетай, не расшеперивай.

Ведь это всего лишь вода.   


Опубликовано в журнале  "Русский пионер" №127. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".