Классный журнал

Виктор
Лошак

Чемпион Советского Союза

Назвать профессию и роль в ней Андрея Иллеша легко: он был королем репортеров. Что бы ни случилось в нашей огромной стране, в записной книжке у Андрея Владимировича всегда находился человек, который мог написать или в крайнем случае рассказать об обстановке на месте событий. Это мог быть провинциальный журналист, а мог оказаться пожарный инспектор или начальник районной милиции.

Не было компьютеров, интернета, и журналист с таким блокнотом в кармане представлял ценность уже хотя бы за эти адреса и телефоны. Но это были лишь технические подробности об Иллеше — любимце всей редакции «Известий». Почти за сорок лет, прошедших после публикации серии его статей о гибели корейского «Боинга», никто в нашей прессе не написал такого масштабного, подробного и политически небезопасного журналистского расследования.

Если в кабинет к Иллешу входила дама, то обычно первой ее реакцией было испуганное «ах!». Со стола хозяина на входящего скалилась страшная рыбья пасть. Голова эта показывала крепкие зубы и вот‑вот должна была начать клацать ими. Она была такой огромной, что самые любознательные репортеры обязательно пробовали вставить в нее свою. Головой этого тайменя Андрей Владимирович гордился как собственной. Эта огромная северная рыба, которую удалось вытащить, только пристрелив, сделала Иллеша чемпионом Советского Союза, кажется, восемьдесят четвертого года. В СССР многие годы проходило первенство на самую большую пойманную рыбу, и предъявить нужно было как раз ее голову и фотографии всего экземпляра.

Всем в «Известиях» было известно, что как минимум раз в год в конце августа—начале сентября, когда еще тепло и сухо, но уже нет мошки, Иллеш пропадает из редакции. После сплавов со своей дальневосточной компанией он приезжал как бы с отключенным нервным напряжением, успокоившийся и подобревший. В известинской кофейне вокруг путешественника подолгу сидел народ. Всем было интересно. А мне особенно, потому что в один прекрасный день Андрей позвал меня с собой.

Выбрал он Магаданскую область, где течет около семидесяти рек. Мы прилетели в Магадан, и Андрей первым делом нанес визит местному пожарному руководству. Практической целью нашего похода был вертолет, который забросил бы нас в верховья реки. Но была у визита, подозреваю, еще цель: показать мне актовый зал областного пожарного управления, где висел набор портретов лучших пожарных. Я действительно был удивлен, обнаружив среди них Андрея Владимировича в фас.

Сплавляться вниз по реке мы должны были около недели, и ради нас старый приятель Иллеша рыбинспектор Валера взял свою просторную моторку и отпуск. Лететь мы должны были рано утром и поэтому ночевать решили в дощатом Валеркином вагончике на берегу. Только‑только затащили мы рюкзаки, как у вагончика остановилась «Волга» с хорошо экипированными мужчинами: «Валерий Иванович здесь?» Поговорив, наш проводник вернулся огорченный: «Областная прокуратура на рыбалку собралась. Просят подбросить на лодке…» Дальше события разворачивались совсем уж неважно. Через два‑три часа Валеру то ли доставили, то ли он со  страшным стоном дохромал сам. Жена Света поставила диагноз: «Ой, сломал, кажется, ногу. Дотянуть бы до утра…»

Спать мы легли в неважном настроении. Сквозь хилые перегородки было слышно, как мучался и стонал Валерка. Потом, правда, все затихло. А еще через час на смену тишине пришел Светкин голос: «Да отстань, тебе же нельзя… Перестань! Лучше давай ногу перевяжу». Мы поняли: с путешествием пока все в порядке.

Река в верховье была небуйной, а для горожанина и необычно красивой, будто кто‑то празднично упаковал ее: красная и багровая по воде плыла листва, а в прозрачных потоках у дна алыми зигзагами расписывался кижуч. Нерест прошел, и это были последние отставшие.

На второй день, когда мы уже начинали чувствовать счастливое одиночество, из‑за поворота реки появился парень в высоких сапогах с гитарой на плече. Двигался он по мелководью очень целеустремленно и на вопрос «куда?» лишь показал рукой направление по течению. Кто это был такой? Откуда взялся в месте, где ни жилья, ни тропинок, ни работы?

Еще через день на всю ночь над рекой разразился просто ураган с ливнем, треском и шумом такими, будто какой‑то великан над нами рвал небо. Мы втроем легли на дно лодки и с головой накрылись брезентом. Промокшие и оглохшие, мы не слышали друг друга. От холода, воды и одиночества перед небесным негодованием по телу побежала дрожь. Андрей приобнял меня и показал большой палец, казалось, ему все это очень нравится.

Утром мы вплыли в прозрачное озеро, окутанное тихим туманом. Здесь началась и навсегда закончилась моя карьера охотника. По озеру, не обращая внимания на лодку, плавало множество уток. Мои друзья по разу выстрелили без успеха. Ружье перешло мне. Я пальнул, и две утки уронили головы в воду. С тех пор я отказываюсь от любых охотничьих вылазок, поясняя, что любой возможный результат будет хуже предыдущего.

Мы двигались вдоль притихшей реки к цели — в тайге, там, где берег высоко замер над водой, жил друг Андрея охотник по кличке Мозоль. Мозоль оценил мой охотничий успех словами: «Шулемки наварим». В крохотной комнатушке у прихожей стоял телевизор, а перед ним сидел молодой парень, так и не снявший плащ. Был он то ли якут, то ли ороч, а может, и бурят. Глаза его были по‑охотничьи пристальны, на нас он внимания не обратил. Но мы‑то не могли не заметить, что на экране не было ничего, кроме тесно бежавших серых полос помех. Мозоль поймал наш взгляд. «Иван Алексеевич, — сделал паузу он, — очень телевидение любит».

С Мозолем мы расстались на следующий день, съев не только утиную «шулемку», но и литровую банку икры, которую охотник, он же рыбак, заготавливал в большом количестве. Отчалили рано утром в одном направлении. Мы — к месту, куда должен был прилететь вертолет, а Мозоль — в гости к соседу. У него была странная лодочка, похожая на очень плоские санки, где нужно почти лежать. Еще в Новый год они договорились: в условный день сосед будет гнать самогон. Охотник раскрыл секрет, что выпивать он собрался неподалеку — три дня пути по реке… Иван Алексеевич остался смотреть телевизор.

…Андрей ушел четырнадцать лет назад. Когда заболел, все вспомнили, что Иллеш с первых дней аварии провел в Чернобыле куда больше времени, чем позволяли любые нормы. Может быть, последнее, что успел сделать, — слетал на реку. Совсем неважно, как она называлась. Подозреваю, река и земля были для него чем‑то одинаково прекрасным, тревожным и вызывающим.   


Опубликовано в журнале  "Русский пионер" №127. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".