Классный журнал

Иосиф
Райхельгауз

Реки мира

Пожалуй, за все время сотрудничества с «Русским пионером», получив как задание эти четыре буквы, эти два слога, это понятие, я впервые растерялся от количества значений, смыслов и ассоциаций, заложенных в слове «река». Чтобы успокоиться, спросил Алису, которая обычно незамысловато и буквально отвечает на подобные мои наивные или нелепые вопросы, что значит «река». Ответ Алисы: «Водная артерия, питающаяся сотнями, тысячами, а иногда и миллионами притоков, как внешних, так и внутренних, подземных, обычно впадающая в океан, море или речку. Она может тянуться от нескольких метров до тысяч километров. Чаще всего река — жизнеобразующая. Вокруг селятся люди, появляются города и предприятия, она становится способом передвижения, она кормит рыбой и поит своей водой, то есть она во многом определяет жизнь».
 

И я вспомнил огромное количество рек, которые наблюдал, по которым плыл, в которых купался, которые преодолевал, и было это в самых разных уголках мира. Хочется вспомнить каждую из них, но понятно, что каждую не получится, поэтому: выборочно, случайно, ассоциативно, смыслово…

Удивительно, что реки как никакое другое природное явление организуют вокруг себя жизнь. Конечно, много поселений на берегах морей и океанов. Живут и в горах, и в пустынях, и в снегах, тем не менее всемирная паутина рек — самая жизнеобразующая среда, которую люди приняли, в которую погрузились и которая как никакое другое проявление природы стало важнейшей частью их жизни.

Собственно, сама человеческая жизнь — тоже река. Понимаю, что неоригинален в этом определении, не раз слышал и читал: вот человек родился, это исток его жизни, он наполняется притоками воспитания, образования, культуры, быта, опыта, нажитого и заимствованного, ну а дальше — широкое, мощное течение, когда ты сам способен помогать жить другим. Иногда река жизни мелеет, заиливается, зарастает водорослями и камышами, а бывает и наоборот — набирает силу, разливается в широкий лиман, но в любом случае ее ждет устье, финал, конец.

Думаю, что многие люди, особенно дети и подростки, считают главную реку их страны лучшей в мире. Я родился, провел детство и юность в Одессе, у того самого Черного моря. Притом что совсем близко, впадая в Черное море, текли Днепр, Днестр, Дунай, я всегда знал и считал, что моя главная река, река моей жизни, которую я никогда не видел, — это, конечно же, Волга. В школе рассказывали и показывали Волгу, по радио говорили и пели о Волге и даже в панорамном кинотеатре «Родина» рядом с моим домом шел фильм, конечно же, панорамный, а это значит, что экраны располагались не только перед зрителями, но и по бокам, так вот там, в «Родине», я много раз смотрел, как «издалека долго течет река Волга, течет река Волга, конца и края нет». Это пела Людмила Зыкина, пела, широко расставив руки, а за ее спиной, покрытой оренбургским пуховым платком, видны были катера на подводных крыльях, которые неслись по реке с бешеной скоростью. Это удивляло и захватывало не меньше, чем сам панорамный фильм, мало того, Волгу снимали так, что казалось, брызги летят на зрителей. Тогда еще никто и помыслить не мог о 3D и 4D. Конечно же, и я не мог поверить, что в каких-то странах, не говоря уже о континентах, где-то в Африке или в Южной Америке есть какая-то Амазонка, какой-то Нил или Ганг.

Потом уже счастливая жизнь привела на берега этих рек. Убедился, что они действительно огромные, великие. Но Нил оказался непрозрачным, желтым, грязным, а главное, посреди столицы, посреди Каира, не взятым даже в гранитные берега, как наши Нева или Москва-река. Такое же впечатление оставила Амазонка. Там мы просто руками доставали со дна ил, грязь и растирали их по телу, поскольку местные утверждали, что это очень полезно для здоровья. Каждый вымазывался с ног до головы, чтобы воспользоваться случаем и излечиться от всех болезней. Мы плавали в этой грязной, черной Амазонке, никаких пираний там не встречали. Пираний с раскрытыми ртами в виде сувениров продавали местные на берегу. Но, пожалуй, самое отвратительное впечатление произвела великая река Ганг.

В Калькутте практически в центре города мы с дочкой Сашей подошли к набережной и увидели то, что даже вообразить невозможно: у воды лежали кучи мусора, огромные кучи. Казалось, во всем городе нет ни контейнеров, ни мусоросборщиков, и все несут и сбрасывают свой мусор в эту великую реку. Прямо на берегу кто-то мыл голову шампунем, кто-то чистил зубы, а совсем рядом проплывал вздувшийся труп собаки. Набережная была недалеко от цветочного рынка, поэтому весь мусор перемежался яркими и красивыми цветами.

Впервые попав в Израиль, конечно, пытался увидеть как можно больше библейских мест, бродил по Иерусалиму, у храма Гроба Господня, естественно, заехал, а тогда еще можно было, в арабский Иерихон, постоял у Стены Плача, хотя никаких записочек Господу не оставлял… И одно из самых важных для меня мест — река Иордан, где Иоанн Креститель совершил обряд крещения Иисуса, куда, по библейским свидетельствам, прилетел тот самый голубь и где Господь услышал с небес глас Отца Своего: «Сей есть Сын Мой возлюбленный...» Так вот, увидев место крещения, я поразился заросшему тиной ручью, вокруг которого под палящим солнцем собрались сотни людей в белых балахонах, купленных здесь же в многочисленных лавках, торгующих всем набором утвари, связанной с этим важнейшим событием. Люди заходили в этот ручей, крестились, шевелили губами, наверное, молились, и лица их действительно озарялись каким-то неведомым мне светом. Признаться, река Иордан разочаровала, как разочаровывает любая легенда, становящаяся от передачи из уст в уста художественной, философской и неубедительной. Меня прежде всего интересует факт: легко могу поверить, что крещение случилось здесь, на реке Иордан. А вот следующие библейские события для меня не факт.

Как не факт — передаваемая более двух тысяч лет легенда о реке Рубикон, которую перешел со своим войском Гай Юлий Цезарь, понимая, что вернуться в Рим невозможно. Вернуться без победы — потерять все: и сторонников, и сенат, и жизнь, а перейти Рубикон — стать победителем и на много лет в римском сенате и навечно в мировой истории остаться великим Гаем Юлием Цезарем. Выражение 

«перейти Рубикон» навсегда обозначило людям право выбора, решения, поступка. Любопытно, что в наше время некогда полново-дный Рубикон превратился в грязный мелкий ручеек, который можно перейти в болотных сапогах, арендованных здесь же, у местных экскурсоводов.

Так случилось, что в семидесятых годах прошлого века я побывал на многих сибирских реках и крупнейших гидроэлектростанциях, ставил в ГИТИСе со своими студентами-актерами программы в так называемых концертных бригадах. Мы играли для строителей Иркутской, Братской, Богучанской ГЭС. Тогда только начинал строиться БАМ, и было это там же, в Сибири и на Дальнем Востоке. И все сибирские реки, и БАМ, и гидроэлектростанции стали темой многих значительных, а иногда и высокохудожественных произведений, где авторы через сибирские реки и Амурскую магистраль пытались высказать свое отношение, свои особые взгляды на историю, сегодняшнюю и будущую жизнь страны. И на одном из полюсов этих речных «сочинений» —  Александра Пахмутова и Николай Добронравов с их «река бежит, зовет куда-то, плывут сибирские девчата навстречу утренней заре по Ангаре», а на другом — «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко со словами, которые цитировали тогда восторженные шестидесятники:

«…И сквозь рыла,

ряшки,

хари

целовальников,

менял,

словно блики среди хмари,

Стенька

ЛИЦА

увидал.

Были в ЛИЦАХ даль и высь,

а в глазах,

угрюмо-вольных,

словно в малых тайных Волгах,

струги Стенькины неслись.

Стоит все терпеть бесслезно,

быть на дыбе,

колесе,

если рано или поздно

прорастают

ЛИЦА

грозно

у безликих на лице…»

В те же семидесятые прошлого века один или с однокурсниками часто ездил из общаги на Трифоновской в институт в Гнездниковском переулке с пересадкой на Трубной площади. Однажды место пересадки перенесли, поскольку вся Трубная превратилась в огромный глубокий котлован, на дне которого стояла вода, а в воде работали экскаваторы. Это речка Неглинка, которую за много лет до того загнали в выложенные из кирпича трубы, отсюда и название площади. На сей раз Неглинку запустили в трубы бетонные, по которым она и сейчас течет до Кремля, где впадает в Москву-реку, и все это глубоко под землей…

А когда через много лет на углу все той же Трубной площади в дореволюционном «Эрмитаже» мы открыли «Школу современной пьесы», местные старожилы спросили: «А хочешь увидеть?..», я, конечно же, захотел. Мы через какие-то люки в туалете опустились под землю и увидели все ту же Неглинку, которая мирно и полноводно текла прямо сквозь дом. Потом уже я услышал огромное количество баек и легенд, частично описанных Гиляровским, о том, что в подземном этаже был трактир «Крым», в который любили заходить купцы, чтобы выяснить друг с другом свои финансовые проблемы. Случалось, что входили четверо, а выходили трое: кто-то из «коллег» был выброшен в Неглинку и уже вместе с ней впадал в Москву-реку; говорят, что именно там и именно тогда родилось выражение «концы в воду». Совсем недавно, несколько лет назад, когда шла реставрация и реконструкция театра, мы открыли засыпанный временем фундамент и подвал, где обнаружили черепа, кости, предметы быта, обгоревшие деревянные мостовые, сохранившиеся там после московского пожара восемьсот двенадцатого года…

В свободное от сочинения спектаклей, книг и занятий со студентами время я хожу в экспедиции по бездорожью. И конечно же, за много лет путешествий попадал в экзотические места, где природные проявления, а именно вода, песок, болото, лед, снег, в определенном сочетании и в определенном контексте, оставались необъяснимыми, непознанными, неразгаданными…

На квадроциклах, мотоциклах, багги решили перейти пустыню Такла-Макан в Китае. До нас этого никто не пробовал, вернее, пробовали на верблюдах, но с двухмесячным запасом воды, еды и все тех же верблюдов, которые вначале везли эту воду и пищу, а потом сами становились пищей. Еще важно знать, что Такла-Макан — это всемирный полюс жары. Мы наблюдали, как на стеле-термометре, где отражается реальная температура, светилось «51 градус». Под белым солнцем вошли в эту пустыню и двигались день, второй, третий, казалось, оттуда уже не выйти. Было жарко так, что любые другие ощущения от ветра, холода, ливня и всего, что можно себе представить, — ничто по сравнению с этим вечным песком и этой не отпускающей круглосуточно жарой. Без конца пили, без конца вытирали пот, без конца снимали с себя все, что можно было снять, включая кожу. От жары теряли сознание, и, представьте, на пятый или шестой день перехода в этих песках, в этом сжигающем солнце, в этом раскаленном воздухе, когда уже не раз и не одному из нас чудились зеленые прохладные оазисы, кто-то крикнул: «Река!» На кричащего не обратили внимания, его не услышали, ему не поверили, он снова крикнул: «Река!», кто-то посмотрел в сторону, куда он кричал, и постепенно туда стали смотреть все. Здесь не может быть реки, это знал каждый из нас, но река была! Узкая, короткая, черная, кто-то даже сказал: «Нефть», но это была вода, это была река, неизвестно откуда вытекающая, непонятно куда впадающая, но река.

Потом фотографировали на телефоны, потом пили и плавали, но сначала грязные, обросшие, потные мужчины бросались в эту речушку кто в чем, кто как, кто на последнем дыхании… А после поверили, успокоились, стали доставать из рюкзаков какие-то шампуни и полотенца, а кто-то еще и бритву с пеной и, вдоволь напившись, накупавшись, умывшись, надели чистые трусы и майки, вернулись к своим мото, квадро, багги и через пару дней завершили переход, оставив за собой великую пустыню Такла-Макан и невесть откуда возникшую прекрасную, грязную, живительную, неизвестную маленькую речку.
 

Чем старше становлюсь, тем чаще думаю о реке Стикс и о том самом Хароне, который, боюсь, меня ждет. Хорошо бы ждал подольше или, вот фантазия, не дождался. А рядом с этим история, которую не раз рассказывал дедушка Мейер Ханаанович Райхельгауз, который всегда много и ярко фантазировал, а к концу жизни, когда ему было уже за девяносто, сам абсолютно искренне верил в свои фантазии. Одна из них, которую я сразу запомнил, но все равно просил рассказать еще, — как он во время войны на лодке через реку перевез очень важного, самого главного человека. И когда я, угадывая, спрашивал дедушку: «Сталина?», то Мейер Ханаанович, который всегда говорил на смеси русского, украинского, идиша и молдавского, отвечал: «Вин казав, шобы никому его нейм не говорил».

— Дедушка, так ты перевез его через реку?

— Звычайно перевез!

— И как он с тобой прощался?

— Написал записку.

— Записку кому?

— Усим.

— И что там было написано?

— Там було так: «Цього этого чоловика везде пускать и все ему разрешать».

— Дедушка, и где же эта записка?

— Та шо ты, була вийна, яка там записка, все документы затерялись. Очень жалко.

— Кого же ты все-таки перевез через речку?

— Я ж кажу, вин выл нышт, чтобы называть его имя.

Быть может, самые удивительные реки —  в Новой Зеландии. Правда, увидеть их можно только с вертолета, поднявшись на сотни и тысячи метров в горы, где тающие ледники образуют озера, из которых вытекают крутые горные реки с огромными льдинами. Они водопадами обрушиваются вниз. Яркое солнце через снег, лед, воду освещает эту космическую картину немыслимыми цветами и оттенками. Все вместе сопровождается фонограммой летящего раскалывающегося льда, бурных потоков, которые постепенно, срываясь с высоты и приближаясь к долине, превращаются в полноводные реки.

В Одессе во время войны немцы перекрыли воду, которую качали из реки Днестр. Станция с мощными насосами находилась в деревне Беляевка за сорок километов от города. Лето, страшная жара. Одесса без пресной воды. Жажда. Отряд морских десантников, человек тридцать, получает задание выбить фашистов из водокачки. Они выполнили приказ. Одесситы за несколько часов запаслись водой, но немцев было намного больше, и все десантники погибли. Недалеко, прямо на берегу Днестра, солдат зарыли в братскую могилу и присыпали землей. К этому месту вечером стали подходить местные жители. И какая-то женщина увидела, что земля дышит. Она отрыла еще живого солдата, с чьей-то помощью притащила к себе в дом. Прятала от немцев и выхаживала долгое время, пока он не окреп и не вернулся на фронт. Это был Григорий Поженян. Удивительно, что его имя среди других имен погибших во время захвата водокачки на Днестре выбито на мемориальной табличке в центре города: «Здесь формировался специальный отряд, который погиб…» Я был знаком с этим удивительным человеком и поэтом, знаю многие его стихи, но, конечно, главные и пронзительные строчки:

«В красном сне,

В красном сне,

В красном сне бегут солдаты,

Те, с которыми когда-то

был убит я на войне».

И в конце концов, вспоминая, перечисляя и комментируя реки мира, как не назвать одну из главных рек, речек, речушек, самых знаковых для русской культуры, русской истории, русской жизни. Черная речка. Почти всегда, бывая в Ленинграде, простите, Санкт-Петербурге, прихожу туда. Место и сегодня какое-то глухое, невыразительное, банальное даже, хотя и стела стоит, и текст напоминает: здесь был смертельно ранен на дуэли А. С. Пушкин. И Лермонтов был ранен здесь же, на Черной речке. Но Пушкин… наше все!

Когда моя внучка Соня была совсем маленькой, я бесконечно навязывал ей, внедрял все пушкинские сказки, чем надолго спровоцировал полный отказ и раздражение при любых цитатах, скажем, «кот ученый» или «гроб хрустальный». Тогда я начал рассказывать факты пушкинской биографии, особенно Соню заинтересовал треугольник: Пушкин—Наталья Николаевна—Дантес. Кто кому записку написал, кто кого вызвал на дуэль и почему все-таки Дантес Пушкина убил. Сейчас Соня уже взрослая, ей восемь лет, и мы подробно изучаем биографию Пушкина, теперь уже с няней Ариной Родионовной, с Царскосельским лицеем, как там старик Державин Пушкина заметил и, в гроб сходя, благословил, и конечно же, все, что привело к дуэли и как она случилась.

Каких только ассоциаций, значений не возникает при слове «река». Каких только прилагательных или устойчивых выражений не образуется. Реки информации, реки памяти, реки лжи… Вот здесь я бы остановился и уточнил. Многие факты нашей истории, культуры и жизни обретают нужные кому-то формулы, обрастают комментариями, используются, как сейчас принято говорить, некорректно и по прошествии времени превращаются в свою противоположность. И так хочется отделить факт от вымысла, хронику и документ от сочиненного и сочинившего. Пробиться к истине, к факту. Не могу не процитировать здесь еще одного великого русского поэта:

«Время —

вещь

необычайно длинная, —

были времена —

прошли былинные

Ни былин,

ни эпосов,

ни эпопей.

Телеграммой

лети,

строфа!

Воспаленной губой

припади

и попей

из реки

по имени — “Факт”».

И еще. Вся история человечества, к огромнейшему сожалению, — история войн. Отсюда устойчивое выражение «реки крови». Люди и страны — в вечных претензиях, в вечном противостоянии, в вечной драке. А так хочется, чтобы из всех значений, из всех прилагательных и устойчивых выражений к слову «река» оставалась бы только формула «реки мира».


Колонка опубликована в  журнале  "Русский пионер" №113. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".