Классный журнал

Игорь
Мартынов

Кренг джай (моя тайная зима)

Дорожная полиция, пикет на Сутхеп road — как водится, внезапно. Сужают проспект до одной полосы, огульно тормозят двухколесных, особенно фарангов (то есть белых) без шлемов. Без шлема я по московской повадке ни-ни, ан все равно тормознули. Полицейский — тоже в шлеме и медицинской маске, хотя их вроде отменили, — решил проверить права. Надо вам сказать, что права, выданные московским ГИБДД 7724 в ранние десятые годы, расшелушились сразу в день выдачи. Я их периодически подклеиваю, а когда неудачно, то на вопрос гаишников: «Что это у вас, Игорь Юрьевич, с правами?» — привычно отвечаю: «Это не у меня, это у вас. Такие уж выдались — но не имею прав внести изменения». Увы, за тридевять земель софизм не работает — тайский гаишник наотрез не признает клочки цвета промокашки за driver license. Пока выписывает штраф, интересуется:

— Вы откуда?

— Расия. — Говорю я именно так, как они сами, потому что «Раша» ввиду наличия в слове звука «ш» местными на слух не воспринимается. Произносить надо чисто по-русски, не скупясь, но — и снова ввиду особенности тайского слухового аппарата — «Расия» звучит для него почти как «Бразил». В какой-то момент я смирился со своим фонетическим бразильянством.

— Что делаете в Чиангмае? — Вопрос, на который, прожив здесь несколько месяцев, я так и не нашел более-менее правдоподобного ответа. Вместо того чтобы пускаться в полусырые объяснения своих всполошенных отношений с северной «Бразилией» (она-то, родимая, про эти отношения ни сном ни духом), я решил не усложнять:

— Зимую.

— И?.. — уточняет полицейский.

— Пытаюсь сеять разумное, доброе, вечное.

— Учитель? — Он с надеждой выхватывает слово «reasonable». Я абстрактно улыбаюсь — понимай как хочешь. Полицейский отходит к другим офицерам, они что-то обсуждают. Вернувшись, вручает мне мои расклеившиеся права и вдруг очень театральным жестом выдергивает у меня из рук квитанцию со штрафом, рвет на мелкие кусочки, драматично выбрасывая в сточную канаву.

— Вы свободны! — произносит он авторитетно, как deus ex machina.

— Кхап, — говорю я и газую, пока не передумали.

«Что это было?» — пытаю я долгожителей-зимовщиков. В чем причина чудесного освобождения?

«Кренг джай». Учитель по местным меркам не то чтоб совсем неприкосновенен, но уж точно нештрафуем. Есть и совсем неприкосновенные: когда тайская принцесса выпала из лодки и тонула, граждане стояли на берегу, наблюдали, переживали, но с места не сдвинулись. Табу на физическое прикосновение к кому-либо из членов королевской семьи настолько укоренено, что никто не посчитал допустимым поплыть, спасти тонущую, потому что это означало бы установление с нею физического контакта. Иностранцу легко критиковать, но многие, кто прожил здесь подольше моего, считают, что «кренг джай» — это больше, чем чувство, чем правило поведения, — это основная тайская ценность, которая помогла создать «невероятную степень вежливости и учтивости, характерную для общения между тайцами». В своей книге «Преодоление разрыва» Криенгсак Ниратпаттанасай настаивает, что, несмотря на эвентуальные издержки, «кренг джай» означает «осведомленность о чувствах другого человека» и действует обоюдно. В системе координат тонущей принцессы ее «кренг джай» — это нежелание принять помощь, потому что оказание помощи может доставить помогающему слишком много хлопот.

Кто-то это дешифрует как неистребимость первобытных суеверий в одной из самых технологически развитых стран Азии — и будет вроде бы прав. Но кто-то увидит ребенка с насморком в поддельной дизайнерской футболке, прижавшегося носом к витрине магазина золотых украшений.

Из аварийных уличных сцен: столкновение такси с частным автомобилем. Водилы выскакивают из машин как разъяренные звери — очевидно, вопрос вины и ответственности будет решен hic et nunc; один из двоих вряд ли выживет. Разборки тайцев свирепы — см. «муай тай». Но происходит нечто, не предусмотренное в других культурах. Водитель такси снимает футболку, его обнаженный торс под полуденным чиангмайским солнцем переливается замысловатыми татуировками, он поворачивается — его спина покрыта витиеватой вязью. И частник спешно прыгает в машину, бесславно покидая поле несостоявшегося боя. Волшебная сила тайских татуировок: дезертир осознал, что не одолеть ему противника с такой сверхъестественной опекой.

Когда исключения из правил множатся нон-стоп, не логичнее ли признать исключения за правила? Экспат, живущий в Таиланде уже лет сорок, переехал сюда, прочитав в газете новость о трамвае, который врезался в велорикшу, который, в свою очередь, врезался в такси, которое из-за этого вылетело в канал, но мягко приземлилось на лодку, торгующую древесным углем, в результате никто, кроме угля, не пострадал. «Тогда я понял, — говорит экспат, — что мне просто необходимо жить в месте, где возможно такое».

Это место, где все построено на импровизации, которая поначалу воспринимается как хаос. Любимый король тайцев Пумипон Адульядет играл и импровизировал на саксофоне так, что Бенни Гудмен однажды сказал: «Понимаю, что Его Величеству вряд ли это знание когда-либо пригодится, но пусть он знает, что ему всегда найдется место в моем оркестре». Уверен, что и Будда был отличным импровизатором — неспроста в любом монастыре здесь столько гонгов, барабанов, колокольчиков, что любой праздник неизбежно обращается в звукопредставление.

Импровизация — как образ жизни. Тайцы могут засыпать (и есть) быстро и где угодно: как щенки, на полу, или под уличной витриной, или прямо на мотоцикле. Поскольку очень часто требуется снимать обувь — при входе не только в храм, но и в офис, в гости, — обувь носят так, как будто это резиновые шлепанцы, каблуки совсем не в ходу. Дайте три ингредиента тайскому повару, и он (или она) приготовит полдюжины блюд мирового класса. Отнесите наручные часы в ремонт в любую уличную лавку и не сомневайтесь, что все будет в порядке, хотя основные инструменты, используемые местными мастерами, — это поддельный швейцарский нож, пинцет для бровей и видавшая виды зубная щетка. Когда у знакомого сломалась коробка передач в его японском пикапе, он кое-как доехал до ближайшего сервиса (а уличные сервисы здесь — это сумбурно разбросанные под навесом вперемешку с инструментами железяки), но пару часов спустя уезжал на полностью исправном авто. «У них так сразу нашлись все запчасти для замены?» — «Нет, все, что надо, они выточили прямо там у себя на станке, из подручного металлолома».

Импровизация предполагает отсутствие четкого расписания. Время здесь не является физической величиной или мерой чего-либо. Тайцы никогда не опаздывают, потому что они так считают. Потому что никогда не поздно сделать то, что лучше сделать поздно, чем никогда. Например, если ваша знакомая в воскресный полдень позвонит и скажет, что зайдет к вам пообедать через пару часиков, не надо понимать ее буквально. Через два часа она позвонит и сообщит, что опаздывает часа на четыре. В итоге она придет на обед — но в среду. Потому что в воскресенье, когда она совсем уже собралась прийти, она встретила по дороге знакомого, и пришлось на пару дней слетать в Бангкок, на свадьбу другого знакомого. Не надо обижаться — представьте, что воскресенье продолжается. Тут живут по лунному буддийскому календарю, сейчас идет 2565 год, и если взять за основу лунные сутки, которые в 29,5 раза длиннее земных, то многое встанет на свои места: почти 15 земных суток на Луне длится один день и столько же времени — ночь. Древние греки, которым фаранги столь беззаветно доверяют, советовали «управлять временем, самым мудрым советником из всех». Но надо иметь в виду, что древнегреческий Логос не включен в тайскую программу начальной школы. И концепция времени здесь иная. Уильям Дж. Клауснер, фаранг, приехавший в Таиланд еще в 1955 году, стал редактором ежегодного издания Буддийской ассоциации Таиланда, преподавал в университетах Таммасат и Чулалонгкорн. «Одной из центральных концепций буддийской философии является аниканг: преходящая природа материального мира, в котором мы живем; неопределенность и непостоянство всего, — писал он в “Размышлениях о тайской культуре”. — Тайский проверенный и безошибочный ответ на любые неудачи, на отсутствие успеха — “май пен рай”. Или, в переводе, — “это ничего”, “это неважно”. Тайцы находят больше удовлетворения и смысла в погоне, чем в достижении. Жизнь для них — путешествие. Путешествие доставляет удовольствие, а конечный результат абсолютно не важен». Таким образом, нет смысла беспокоиться, если вы опаздываете на несколько минут, часов, лет. Путешествие продолжается.

Теперь что касается времен года. Поскольку круглый год жарит за тридцать и вечно зелено, смену их можно определить только по косвенным признакам. Например, если в ноздри ударил запах гари — значит, фермеры, как их ни штрафуй, опять жгут свои рисовые поля. А это значит, в Чиангмай пришла весна.

Наступление зимы диагностируем, когда по городу, особенно на красный свет, разбегаются, как будто вырвавшись из застенков, люди в легкоатлетических майках и трусах, — значит, в Чиангмае стартовал чемпионат мира по горному бегу и трейлраннингу. В этом году, после двухгодичного воздержания на пандемию, горнобежцы шныряли особенно остервенело, и ладно бы только в горах, где им проложили маршруты, но ведь нагрянули в город, озадачивая не приспособленные для спорта проезжие части, перекрестки, проулки.

Едва они отбегались, не успели мы перевести дух, как пришло время фестиваля Лой Кратонг. Середина ноября — начало сухого сезона, до апреля не будет сильных дождей. В течение недели, вокруг полнолуния двенадцатого лунного месяца, будут в Чиангмае возносить до небес фонари и пускать по реке Пинг освещенные свечами плотики — «кратонги». Когда видишь туристические открытки с изображением тысяч золотых воздушных светильников в ночном небе и тысяч огоньков на реке, первая мысль: фотошоп. Но реальность не нуждается в фотошопе. Добрые жители Чиангмая встречают зиму, зажигая миллионы фонарей, отгружая фейерверки и петарды грузовиками, паля на каждом углу, а по каналам, рекам, ручьям и бассейнам сплавляя сотни тысяч самодельных «кратонгов». Центр кутерьмы обычно у старого Железного моста и моста Нарават: муниципалитет устроил там стартовые площадки для «кратонгов» — хитроумно сооруженные бамбуковые пирсы, с которых маленькие плоты, предварительно нагруженные монетками (это к богатству) и напутствиями (это вообще на счастье), сподручно запускать в основное течение реки. Приоритеты муниципальных ценностей в эти дни таковы, что вся система светофоров в центре города зависает на красном и целую неделю никто не пробует их починить, зато производители петард и департамент развития фонтанов за эту неделю взбодрятся на год вперед. Такие скучные позиции, как «мониторинг канализационных стоков» или «техническое обслуживание системы управления дорожным движением», явно выпадают из приоритетов властей, и кажется, что городом и миром теперь правит подростковая банда из аниме. Вдоль основных дорог открываются киоски для продажи фонарей любых форм и размеров, фейерверков, свечей, благовоний, знамен. Старые добрые магазины снабжения для монахов, где обычно продается все, что можно пожертвовать в качестве подарков монастырю, — от рулонов пипифакса до серебряных чаш для милостыни, — во время фестиваля превращаются в очаги пиротехники. Они заполнены фонарями, фейерверками, свечами и благовониями — вообще всем, что горит, взрывается или летает. Все это будет пущено в дело прямо на территориях монастырей и храмов в центре города — в «квадрате». Но самые замысловатые фонари Loy Krathong предназначены для запуска в дневное время; они изготавливаются в течение нескольких недель вручную соперничающими группами монахов. Эти артефакты запускают в полдень в день полнолуния, они намного крупнее своих ночных собратьев и все имеют подвешенный на веревках под фонарем хитроумный фейерверк, взрывом которого раскрывается длинный шелковый флаг, развевающийся в воздухе. Когда шелковый флаг развернулся в воздухе над нашими головами, он еще и выпустил спеленутую в нем бумажную птицу — она долго кружила, не спеша приземлиться. На какое-то время даже поверилось — и нам, и ей, — что она живая.

Желания, надежды и мечты жителей Чиангмая возносятся вместе с фонарями в небеса или дрейфуют по реке вместе с ароматом и дымом от благовоний на плотах — и поскольку на каждый из них кладут несколько монеток, для пиратствующих детей это лучший момент оголить абордажные клинки. Я спросил тайского знакомого, помешает ли его удаче, если кто-то разграбит его плот. И может ли в следующем году повезти детям, укравшим монеты? Или они украли и свою удачу, сами у себя? Тайский знакомый призадумался. Похоже, я вторгаюсь в сферы, которые не подвергаются анализу, дабы не повредить их призрачную праздничную оболочку.

— Май пен рай, — наконец ответил он.

…Постфестивальная зима — без пекла и без ливней — самое время изучать местное вождение. Движение в Таиланде, мягко говоря, непривычно, и не только в его левизне дело. В чатах нон-стоп брюзжат о том, «как ужасно местные водят», «какой беспредел на дорогах», но, накрутив репрезентативный километраж, могу честно сказать, что не видел на здешних дорогах ничего, хотя бы отдаленно напоминающего те угорелые стрит-рейсы убитых «чезетов» и «восходов», которыми мы бесили тихий подмосковный городок, малую свою родину. На первый взгляд движение в Таиланде лишено логики и смысла — но это иллюзия. Попрактиковавшись, смысл вы обнаружите, хотя совсем не там, где ему положено быть. Начнем с того, что здесь на дорогах примерно в миллион раз больше мототранспорта, чем мы можем представить. Двухколесные петляют, лезут, обтекают, миллиметруют, наводняют. У каждого тайца — независимо от статуса, возраста, пола — обязательно есть какая-нибудь табуретка в 100 или 125 куб. Можно арендовать мопед на месяц по цене двух кружек пива в среднем ресторане. Ходить пешком здесь не принято, это участь фарангов, которые не осмеливаются рулить. А для осмелившихся — вот несколько открытий, добытых частным опытом. Например, вы едете в аэропорт Чиангмая по Hang Dong Road — двигаетесь, как обычно, в левом ряду; на светофоре вам надо повернуть налево — там, напротив универсама Lotus. Но горит красный. И вроде бы дорога свободна, и можно бы свернуть, но вы будете стоять там без всяких иных причин, только потому, что горит красный. Поначалу, конечно, и я так делал и считал, что это нормально, ведь никто сзади не гудит, не сигналит, не гонит. Тогда я еще не знал про «кренг джай». Сами-то они всегда в этой ситуации поворачивают и едут. Но раз уж так вышло, что дорогу перегородил все еще одурманенный своими ПДД иностранец, то остается только ждать, когда он сам прозреет и добровольно вольется в поток. Поездка по Чиангмаю впечатляет, но не столько видом семей из четырех, а то и пяти человек, втиснутых на один мопед и едущих при этом не просто по встречке, но по тротуару, ювелирно огибая пешеходов. Главное — полное отсутствие гудков. В отличие от иных городов — Каира, Стамбула и т.п., где клаксон является продолжением мужского эго (чем дольше сигнал, тем мощнее эго), здесь все наоборот: открытое проявление гнева или враждебности является недвусмысленным признаком слабости. Горе водителю, который унизит себя гудком. Лучше часами сидеть в неподвижной тишине, когда какой-нибудь фаранг или местный старец блокирует дорогу, чем дружески посигналить ему, чтоб он немного подвинулся. Даже при аварийной опасности, когда автомобильный гудок предписан законом, никто не нарушит «кренг джай». Если движущийся за вами автомобиль мигнул фарами — значит, у него что-то с электрикой, отходят контакты. Не может быть и речи, что он мигает вам. Втянувшись в трафик, оказываешься в одном из русел постоянного космического потока и больше, чем из книг, понимаешь учение о колесе, которое продолжает вращаться без овремененного начала и конца.

В тайском языке нет времен, зато полно других измерений.

И хотя зимовье еще в полном разгаре, поймал себя на новой повадке, которую вряд ли избуду: смотреть на все четыре стороны, переходя улицу с односторонним движением.