Конкурс:
Ода
еде

   Это был воскресный вечер. Геннадий, полный мужчина с маленькими глазками, как бы теряющимися на огромном, похожем на сковороду лице, поправляя оставшиеся на затылке и у ушей волосы, пришел домой к хорошему знакомому — батюшке Софронию. Гостевание по воскресным дням было заведено давно, правда, дело не в набожности Геннадия — утренние службы он пропускал почти регулярно, особенно, если планировалось бдение. Просто так сложилось между приятелями, а почему — они не помнят. «Вы не поверите, как черти извели за неделю, — который раз за вечер объяснял Геннадий батюшке Софронию, — а сегодня во сне я боролся с ними, потому что они к вам пускать меня не хотели, вот, так сказать, поэтому пропустил службу». Софроний понимающе охал, потом ахал, перекрещивал друга и брал в рот один из пирожков, которые регулярно приносил Геннадий.

   —А доченька ваша, Лерочка, где это она, храни ее Господь?

   Геннадий сморщился:

   —Она того, так сказать, не смогла — уроки, понимаете ли.

   —Ну да, да, правильно, ученье — свет, — батюшка смущенно бегал глазами по столу, будто жалел, что завел этот разговор.

   Геннадий тоже чувствовал смущение, а потому сунул пирожок целиком в рот и целую минуту молча жевал.

   —Вы ее простите, отец Софроний. Она говорит, что ее стошнило из-за ладана. Не переносит, так сказать.

   —Бог миловал: ряса у меня для службы есть еще, а вот то, что ладана она боится — это, видит Бог, не ладно...

   После этого приятели взяли по пирожку и задумчиво стали жевать.

   —Наказать бы ее. То есть, понимаете? Бесов припугнуть, — сказал Онуфрий.

   —Да я уже. Накурил у нее в комнате ладаном — дай Бог как, так сказать. Хотя, знаете — вы ведь знаете — был бы я как мой прапрадед Блажко, то я бы ей всыпал, крестьянской, так сказать, рукой по лясам!

   Геннадий показал свою круглую пухленькую ладошку Онуфрию и взялся за очередной пирожок.

   Крестьянином Геннадий не был. Крестьянство его рода вывелось само собой, когда крепкие смелые мужчины семьи в 30-ые годы пошли служить родине в рядах НКВД. Так что свой кусок хлеба Геннадий зарабатывал не на семейных полях, а работая охранником в супермаркете «Тимур».

   После каждого рабочего дня Геннадий шел домой мимо ларька, в котором старенькая Евлампия готовила и продавала пирожки. Покупая их, Геннадий становился счастливым: он любил пропитанное грибным соком тесто, любил нежное картофельное пюре, завернутое в пышное тесто с коричневой корочкой. Ему нравилось все кулинарное творчество Евлампии, и без него мужчина не мог совсем — не съев пирожка, он чувствовал, как все вокруг тускнело и начинало его угнетать. Зато когда он кушал — что-то нежное поднималось в его душе и чувства наполняли его: он влюблялся в дерево, в цветок, в облачко — во все. В людей тоже — почти.

   —Здравия желаю, Евлампия Анатольевна! Мне бы с капустой да с грибами пирожков.

   Только дома Геннадий обнаружил, что вместо капусты и грибов одни пирожки оказались с рыбой, а в других из начинки был только седой волос. В тот вечер Евлампия все путала, ее голова работала плохо, а ночью она и вовсе умерла.

   На следующий день, закончив свою смену, Геннадий отправился в любимый ларек. По дороге он усмехался, придумывая, как поздоровается с Евлампией сегодня: «Может, сказать ей бонжур, мадам? Или даже мадемуазель?! Нет, слишком игриво. У нее муж помер, так она подумает, что я имею виды на нее и её квартиру».

   Геннадий вышел к ларьку, растекаясь в улыбке, поздоровался:

   —Гутен, так сказать, таг, фрау! — мужчине казалось, что так он подчеркнет уважение к стабильности в работе и постоянству характера Евлампии, что он так ценил в ней.

   —Добрый вечер. Что будете?

   Улыбка Геннадия медленно всосалась в лицо-сковородку и тогда мужчина спросил:

   —Вы кто?

   —Продавщица, кто еще.

   —Нет, вы не продавщица, и вы не должны здесь быть. Здесь место Евлампии Анатольевны.

   —Ее рекрутировали на небеса — все, фените. Теперь тут главная я. Берете что-то? Вон за вами уже женщина стоит, а ее наверняка дома ждет ребеночек.

   В общем-то, Геннадию было все равно — умерла ли Евлампия.

   —Да уж, пухом ей земля, так сказать… Дайте пирожки, десять штук: три с грибами, два с капустой, три с курой — да чтоб побольше, Евлампия мне всегда самые пышные давала — и два шпинатных.

   Продавщица надела перчатки и сложила заказанное в бумажный пакет. Геннадий протянул деньги и получил желаемое.

   Отойдя на несколько метров, он сунул руку в пакет и занялся любимой игрой: на ощупь определял, где какой пирожок. Но на этот раз он не узнал ни один. Открыв пакет, он и вовсе пришел в ступор: все не так, все очень плохо. Широким шагом он направился обратно к ларьку, оттолкнул покупавшего что-то мужчину и закричал:

   —И как?!... Как…. мне это понимать?! Это ведь не пирожки!

   —Мужчина, вы чего?! Толкаетесь, орете. Что из пирожков, которые я вам дала — не пирожки?

   Геннадий стал судорожно кивать и что-то бубнить. Он достал из пакета пирожок и гневно зашипел:

   —Попробуйте сказать, что это то, что я заказал!

   С виду это был румяный аппетитный пирожок. Единственное его отличие от пирожков Евлампии заключалось в том, что у них с одной стороны было отверстие. Технология приготовления пирожка поменялась: в готовое испеченное тесто вкладывали отдельно приготовленную начинку, что оставляло два вкуса чистыми и позволяло им смешиваться во рту, а не на этапе готовки.

   Разъяренный, Геннадий бросил пакет на пол, а пирожок в возмущающегося мужчину, и ушел. В тот вечер он пришел домой злой, обозвал жену дурой, и лег спать.

   Ему снилось, будто он на очутился на кладбище в ночное время. Он стоял среди могил, которые казались ему знакомыми. Тени деревьев быстро перемещались по надгробиям и потому Геннадий не мог прочесть имён усопших. Вдруг прямо в ноги к мужчине прискакала скамейка. Он, счев это нормальным, уселся и стал глядеть по сторонам. Становилось все темнее, дул сильный ветер, а Геннадий сползал на край скамейки — он вдруг почувствовал, будто какая-то сила толкает его. И тут карман оттопырился и из него вывалился пирожок. Тот самый! От Евлампии! К тому же счастливый: надкусанный ею для пробы! Геннадий схватил его с земли и даже не отряхнув закинул в рот. Через мгновение он стал плеваться, потому что чуть не сломал зубы о каменный пирожок.

   —Что, Геннадий, не тем тебя кормят?! — раздался голос за спиной.

   Геннадий взвизгнул, подскочил и уставился в темноту.

   —Дед Блажко! Ты ли это?

   —Я это, я. А ты кто? Уж точно знаю, что не внук мой.

   Блажко достал из кармана ещё один каменный пирог и бросил его в Геннадия.

   —Пока не отомстишь за свою честь — ты мне не внук.

   Геннадий проснулся в холодном поту и резко встал с кровати, из-за чего проснулась Елена, его жена.

   —Ты чего, дурак, делаешь? Спи давай!

   Геннадий грозно глянул на жену и вышел из комнаты.

   —Дедушка, ты слышишь?

   —Слышу, слышу.

   —Дедушка, я возьму нашу родовую алебарду?

   —Возьми, Геннадий, да держи её покрепче.

   —Не сомневайся, дедушка! Я — потомок крестьян, я покажу этой вертихвостке, как ломать устои!

   На следующий день Геннадий оказался в милиции после того как разбил стекло в ларьке и попытался избить продавщицу палкой, которую уверенно и гордо называл родовой алебардой.