Рассказ
на
пальцах

ПРИЗНАНИЕ
 
 
 
 - А вот представь такую ситуацию, - говорит он другу, закуривая и подливая коньяк себе и ему. - Вот сидит передо мной девушка – не сказать, чтобы скромная, скорее сдержанная, а может, немного напряженная – от того, что пришла внезапно. Для меня внезапно, но я понимаю, что свой визит ко мне она тщательно продумала и подготовила. Вижу, как старается принять не один раз отрепетированную позу – но не сразу удается, нервничает - приходится думать и о произведенном первом впечатлении и слова не забыть. Жду, пока успокоится. Предлагаю выпить вина. Она отказывается. Ну ладно, -  ей пока виднее. Смотрю на нее. Кого-то она мне напоминает. У нее стройные красивые ноги, голос чуть ниже, чем ожидаешь услышать глядя на ее юное миловидное лицо, немного небрежный макияж – но ей идет. Она периодически откидывает назад темные длинные волосы, - мне нравится на нее смотреть. Ловлю себя на мысли: с какой бы ерундой она не пришла, постараюсь по-возможности выслушать ее. Наконец начинает говорить. Выходит, что-то невнятное о превратностях судьбы. Режут слух заученные фразы – сразу становится неинтересно. Останавливаю ее. Предлагаю говорить со мной нормально – от души, от сердца, пусть называет как угодно. Главное – нормально. Теперь она просит налить ей вина. Предлагаю самой пройти к бару и выбрать из коллекции то, что нравится, – мне хочется увидеть как она двигается, - кого-то она мне все-таки напоминает. Выбирает не спеша. И вроде бы даже со знанием дела. Интересуюсь, сколько ей лет. Двадцать два. Интересный возраст – для девушки. Указывает на бутылку Domini Veneti Recioto della Valpolicella Classico 2010. Я подхожу, наливаю вино в бокал, поздравляю ее с хорошим выбором. Она пробует – ей нравится. Сколько ей понадобится глотков, чтобы осмелеть – один, пять, десять? Снова жду. Она начинает говорить – о матери, о детстве – мне нравятся ее интонации. Добрые. В голосе проскакивает обида, но в словах нет претензий – мать свою понимает. Не во всем – но возраст еще не тот. Вспоминает впечатления из детства – большой зал Пушкинского, работы Эль Греко. Сквозь стеклянную крышу пробивается солнце, заливает зал, - вдруг набегают облака, в зале становится темнее, - а картины начинают светиться сильнее. Поездка в Москву была маминым подарком – с тех пор в Москву не приезжала. Но теперь здесь надолго. Ей многое в этом городе нравится, но кое-что – и не нравится. И она не стесняется говорить об этом, как и не стесняется того, что не местная. Я сам вижу, что не местная, на другом воздухе выращена, но порода в ней – видна. Кого-то она мне сильно напоминает. Возвращается к своим воспоминаниям о первой поездке в Москву – бегала по музеям, просвещалась, хотела соответствовать отцу, – заговорив о нем, начинает плакать. Ей неловко, старается подавить слезы. Протягиваю ей салфетки - размазывает тушь под глазами, но ей и это идет, выглядит еще соблазнительнее. Так и не успокоившись, извиняется, достает из сумочки чуть мятый конверт, - видно, что пообтерся в сумочке, - протягивает мне. Конверт не запечатан – в нем лежит письмо, читаю. Что-то припоминаю. Когда-то в юности я получил такое же письмо после непродолжительной связи с женщиной значительно старше себя. Но тогда не прочитал письмо до конца. Во-первых, к случившемуся роману относился не серьезно. А во-вторых, слишком много слов было в этом письме. Чересчур много для меня, молодого. Теперь я держу в руках копию того самого письма, а внизу – приписка, в ней говорится о взрослой дочери – моей дочери, - которая, как я понимаю, сейчас и сидит передо мной. Я молча выхожу в другую комнату. Закуриваю. В области груди что-то сжимается: меня не цепляет, что у меня объявилась неизвестная мне, взрослая, незаконнорожденная дочь, – цепляет другое: я снова понимаю, что влюбляюсь в похожих на себя. Она мне напоминает - меня.
- А я вообще никогда не влюбляюсь, - отвечает друг, сделав последний глоток. – Живу одними инстинктами. И сам уже не понимаю, нормально это, или что-то со мной не так.