И ты бьешь мне с размаху в лицо.
Я легче пушинки - ударяюсь о стену и сползаю на пол.
Ты стегаешь меня словами, я, зная, что сопротивляться больнее, огрызаюсь. Капелька сознания так мала, что в ней не помещается даже страх.
Я изворачиваюсь, хватаю тебя за ногу и резко дергаю на себя.
Ты валишься на пол, но встать я не успеваю: ты спохватываешься и с искаженным ненавистью лицом бьешь меня головой об пол.
Я кусаю тебя за руку, ты звереешь еще больше, и удары по полу становятся ритмичными.
Я начинаю проваливаться. В полусне я вспоминаю почти все такие твои приступы ярости, необоснованные и почти доходящие до грани. А потом я вспоминаю свои отражения в чужих зеркалах, лед на лице из чужих холодильников, чужие слова на чужих кухнях:
- Тебе надо уйти/спастись/заявить в полицию. Тебе надо доказать/показать/призвать к ответу. Тебе надо не позволять разрушать себя.
А я говорю:
- Пожалуй.
Я говорю:
- Ну, конечно.
Говорю:
- Я восстанавливаюсь. Каждый раз все с большим усилием, все сложнее, но я справляюсь. И как мне уйти, если я вложила столько сил в свое восстановление (твое восстановление в себе)? Если предел моего прощения всякий раз отодвигается? Если только с тобой я - бесконечность?