Рассказ
на
пальцах

Хвеся и Анатка
Хвесю невозможно показать публике. Потому что она ведет себя как не взрослый человек. А сама при этом ого-го, при годах, да еще каких! Она ведет себя, видите ли, непринужденно. Может ляпнуть наивность, может запроситься на выход в то время как никто еще туда не устремлялся.

Например, приличное учреждение. Собрались граждане. Обсуждают что-то важное, пьют аперитивы. …Нет, ну тут даже описывать нечего! Хвесю там просто нельзя представить! С ее лишним весом? В ее разлапом платье? С ее шепотом в левое ухо: а вон то, кто? Кто? Не может быть, такой болван? А эта, эта? До чего миленькая! Как, официантка? Чистая принцесса... И так далее.

А родственники? Как они воспримут Хвесенцию? Они же будут смеяться! Ну, скажут, ты и нашел! Искал, искал, и такой клад откопал! Где ты эту чумчидру выискал? Стоило ли, в таком случае...?..., - и махнут рукой.

На самом официальном и торжественном  месте общественного сообщения в народ, она может прижаться к тебе, и  выдохнуть: «только ты....». И прочее. Нашла момент! Зато ночью отправится ночевать на диван, и ничего ты с ней не сделаешь.

А вот Анатка  – человек! Анатка взрослая. Если бывает жизнерадостной, то по-взрослому! Это так важно!
Анатку можно показывать где угодно,  кому угодно. Она всегда будет вести себя соответственно моменту.

У Анатки, между прочим, куча кружевных дополнений к телу. Он один раз заглянул в ее шкаф для белья (для платьев и верхней одежды другие шкафы) – и его качнуло от запаха духов, и еще какого-то сладчайшего неопределимого аромата -  специфически женского, настоянного на многолетнем взращивании в себе дамы. Там этих кружевных чашечек – колонны, колонны! А рядом стопки кружевных же треугольников - стопки, стопищи!

Утром Анатка в утреннем, вечером - в вечернем. Каждый день что-то новое. И все на ней, как на манекене – влитое. А взгляд какой цепкий! Выцепит из ряда магазинов именно тот, в который нужно войти. А из вороха, который там навален – именно ту вещицу, которая сделает ее красавицей. Анатка – всегда красавица. Всегда куколь взбит на голове, всегда чашечки торчат, ну, и прочее.

А Хвеся? Да хватит уже про эту Хвесю, даже стыдно...

Он лежит лицом в стенку. Анатка давно уже спит. Она вообще быстро засыпает. У нее внутри очень отрегулированный механизм. Анатка знает все не только про кружевные чашечки, но и про расписания поездов, самолетов, названия столиц, отелей и всех злачных мест мира. Даже родственники сказали – да! Вот это да! Самое то! Ну, ты даешь!

Он лежит лицом в стенку, у него болит живот. Не комильфо. Про такое Анатке даже и не скажешь. У нее живот никогда не болит. Ах, да, она и врачей всех знает. К кому, куда, о чем спросить, как заплатить...

Живот болит, а пуще болит орган, у которого нет названия. Тот, что ноет в середине каждого человека, но своего местоположения не имеет. Орган ноет, живот болит. Так жалко себя! Он закусывает уголок подушки, глаза наполняются слезами. Хоть бы Анатка не проснулась. Не поймет! Он же не Хвеся, чтобы вести себя не по-взрослому...
Из-под ресниц выбиваются слезы. Остановитесь! Он счастлив, он вовсе не хочет этих соленостей, вот - подушка уже мокрая, какой стыд! Но остановиться невозможно. Хвеся.... – где-то внутри родилось это мерзкое слово, и звучит, звучит. Хоть бы удержать его в середине, хоть бы не вырвалось!
Хвеся, дура, уйди…
И слышит где-то  в глубине, в том  месте организма, которого не существует: я здесь, Гунька, не плачь!