Рассказ
на
пальцах

У Марка большая библиотека. Он филолог-историк-редактор и собирает книги, как коллекцию.
 Но самый крупный предмет в доме Марка – это холодильник. На нём сотни магнитиков. Эта огромная белая дверь, залепленная квадратиками, кружочками и фигурками – дорожная карта его жизни.
В правом углу подарки от мамы - только колыбели мирового искусства и истории. Эйфелева, Пизанская, мосты над океаном.
На холодильнике остались все воспоминания о его женщинах. Одна писала: «Марк, я люблю тебя слишком сильно. Мне нужно это переварить». И сразу виделось, как она проглатывает свою любовь и ждёт, когда та успокоится в желудке. Другая была на Босфоре, привезла оттуда магнитик-маяк. Под ним тоже записка: «Марк, ты тупое тощее чудовище. Тебе интересно страдать и жаловаться. А я жить хочу. Летать».
Кажется, что Марк хранит всё это, чтобы у гостей было право на собственное мнение. Чтобы они могли подумать о нём что-то своё, прочитав разные отзывы.
А сбоку висит фотография, сделанная на полароид. Очень модная штука в девяностых. На этом снимке Марк сидит в куртке цвета хаки у дымного костра и ест тушенку из банки. Он тогда учился в институте и зачем-то согласился на поход. Его позвали взобраться на Нуорунен. Марку почудилось в этом названии что-то скандинавское, дохнуло холодом всех снежных королев сразу, и он пошел. В итоге было очень холодно, грязно. От вещей постоянно пахло сыростью. До тошноты. А еще непривычный к физическим нагрузкам Марк хотел есть. Но при всех - стеснялся. Боялся, что съест слишком много, и над ним будут смеяться. И когда готовили макароны с тушенкой, он спрятал на дно рюкзака одну банку. А утром проснулся, весь в окружении клубней тумана, нашел консервы и долго ковырял крышку ржавым ножом. Он ел куски говядины прямо с жиром, грязными руками. Ел и урчал, как кот. Ему было вкусно и тепло. А туман отступал,  однокурсники выползли из палаток и увидели Марка с его несчастной тушенкой. Один из них сфотографировал его под общий бессмысленный хохот.
Этот снимок Марк оставил на карте своей жизни. Только там он весь состоял из страхов, инстинктов и радости утоленного голода.
Такого он не чувствовал после больше никогда.