Конкурс:
Ода
еде

Был первомай, если абстрагироваться от советской пропагандистской составляющей - славный переломный от весны к лету праздник.
Пройдя в колонне демонстрантов с выданной ему комсоргом палкой, на которой болтался какой-то член Полипбюро и не сделав за все утро ни глотка, чтобы оставаться в форме (друзья вовсю хлебали пиво, а двое с лозунгом "Ни одного отстающего рядом" разминались и водочкой, но, к их чести, вверенную им тряпку кое-как пронесли), он пошел потом со всеми в общежитие, но не выпил и там, не стал развивать успех за столом, а лишь взял вместительный рюкзак и двинулся прямиком на вокзал.
С рюкзаком на демонстрацию не пустила бы милиция, а не пойти было нельзя: могли лишить стипендии.

Он специально дожидался 1 мая: надеялся, что и так не просыхавшие ежедневно колхозники по поводу праздника к обеду уже будут и вовсе как дрова - и расчет оказался верен.
Пьяные спали уже на станции: видимо, хотели куда-то уехать - и не смогли. Еще несколько валялось на земле по дороге к ферме, один лежал на тропинке, и его пришлось обходить. Он подумал, что сон на холодной майской земле - верное воспаление легких, но, с другой стороны, этот праздник был в их жизни не первым, проведение их разнообразием, по-видимому, не отличалось, а крестьянство в России не переводится, так что сказывается, видимо, сельская закалка.
С этими размышлениями он подошел к ферме.
Людей там не было вовсе, а подсвинки, наоборот, были: нервно бродили по загаженной изрытой огороженной проплешине земли в поисках пищи, которую забыли положить им в тот день загулявшие скотники.
 Это тоже было предусмотрено, и он достал из рюкзака надрезанный вдоль батон, смазанный несколькими ложками меда, помахал им, чтобы распространился запах, и уронил хлеб в грязь по ту сторону ограды. Животные недолго стеснялись незнакомого человека, и пошли завтракать. Несколько крупных поросят начали, пованивая и похрюкивая, толкаться у забора, слегка его пошатывая, и норовя отпихнуть счастливчика, первым начавшего грызть с чавканьем черствое лакомство.
Он перегнулся через ограду, и, раскинув руки, возложил ладони на ухо и хвост ближнего поросенка, а затем стал их аккуратно поглаживать. Пятачок дернул ухом, смахивая щекочущего слепня, крутанул хвостиком, и тут пальцы сомкнулись.
Восемнадцать кило живой массы весят больше, чем пятидесятикилограммовый мешок картошки, и тут на помощь приходят спортивные навыки.
 Первого разряда по самбо оказалось достаточно: поросенок дернулся, не успев толком испугаться, умелые руки грамотно направили вектор рывка, он совершил бросок назад через голову, и вот уже на перелетевшего через забор и оглушенного падением о землю Пятачка натянут рюкзак, на дне которого похищенного, чтобы не начал особо визжать, ждет килограмм пряников по 78 копеек.
 
Доехали достаточно спокойно, без приключений, в электричке Наф-Наф даже задремал после стресса. Визг начался уже в общежитии, когда добычу подвешивали вниз головой в кафельной умывальной, привязывая задние ноги веревками к привинченным к стене алюминиевым крючкам для полотенец.
Ожидавшие его с победой сокомнатники были уже сильно нетрезвы, поскольку, надеясь на успех его экспедиции, не покупали никакой еды, а на сэкономленные деньги набрали сверхпланового пива и водки. Но они сумели, привязывая, не уронить жертву, а после двух ударов длинным кухонным ножом в левую подмышку прекратился и визг.
Кровь брызгала толчками мимо подставленного таза для стирки, брызгала она и когда живот был аккуратно рассечен от паха до грудины, кровь брызнула во все стороны, когда подрезанные у ануса кишки шлепнулись в натекшую в таз лужу крови, кровь текла на пол и когда тушу рубили на порционные куски для запекания.
 Каждый этап забоя и разделки отмечался глотком водки, запивавшейся за неимением пока закуски пивом.
 
Потом мясо переносили, оставляя кровавые следы в коридоре, на кухню, которую тоже угваздали кровью. Оба Стивена: Кинг и Спилберг. В умывальную было уже просто не зайти, и кровь там оставили сохнуть до утра. Уборщица замыла безропотно – и уж конечно, не стала вызывать милицию: драки в общаге бывали и пострашнее.
В ожидании томившихся в духовке ребер и окороков начали жарить на сковородках почки, печень и ломтики мяса, ими уже можно было закусывать водку, не забывая, конечно, о пиве.
 
Он сиял как именинник: охотник, добывший мясо для племени. Старик, победивший рыбу-меч.
Досадно было только, что нельзя было уйти с кухни в комнату к девочкам: около ужина надо было дежурить, иначе, как в случае со стариком и морем, возбужденные запахами общежитские акулы мгновенно разворовали бы мясо.
Поэтому пикник продолжался на кухне, и гонцы ходили в комнату за новой водкой и пивом все более неровной походкой. А поросенок был нежным и сочным, легко жевалась даже вкусно похрустывающая шкурка, и как же вкусно было запивать ее свежим холодным пивком.
 Он действительно был героем дня, и, как оказалось, не одного.
 
Наконец пиво дало о себе знать, и, перебирая руками по стене, он пошел в туалет.
На все крупные праздники общежитские туалеты становятся непроходимы: живя в одних стенах со старшекурсниками, младшие тянутся подражать им в пьянстве, но еще не умеют, и нетренированные организмы, сопротивляясь интоксикации, отторгают многое выпитое вместе с немногим съеденным. Туалеты стоят заблеванными по щиколотку начиная с порога, и без сапог пройти к унитазам просто невозможно.
 Увидев эту антисанитарию, он даже расстроился, настолько дисгармонировали этот вид и эта вонь с весельем на только что покинутой им кухне.
Не желая портить себе праздник физическим контактом с неэстетичной действительностью, он принял решение спуститься в туалет на этаж преподавателей: те, хотя и тоже пьют немало, друг друга стесняются, и обратной перистальтики публично себе, как правило, не позволяют.
И держась за перила двумя руками, он, глубоко заполночь начал медленное сошествие в царство чистоты.

Там его и нашли утром вышедшие чистить зубы доценты, аспиранты и их детишки.
 
Он мирно лежал на боку на полу в коридоре, штаны его были спущены до середины икр, голая задница сияла над кучей дерьма, а сам он спал так крепко и сладко, что будили его, поливая из кружки холодной водой.
Спросонок он решил даже, что это чей-то неудачный розыгрыш, и никак не мог вспомнить, как он там оказался.
 
Отделался он достаточно дешево: его не выгнали ни из института, ни из комсомола, только из общежития.
И потом, сколько ни старался, он так никогда и не вспомнил, ни почему он не дошел до туалета, ни каков был на вкус тот поросенок.
 
А был он замечательный и ничем не вонял. Мы с девочками доели его постепенно в перерывах между любовью, как только поняли, что ушедший на свой последний подвиг герой уже никогда не вернется.